Т. 19. Ночь света. Отче звёздный. Мир наизнанку - Филип Фармер

Кивнув, Туту в знак согласия щелкнула клювом.

— Я рассказать другим, — сказала она. — Много раз, когда ты спать, мы говорить, куда мы уходить, когда умрем. Какой смысл жить так мало, если мы не жить дальше? Что хорошего в том? Одни говорить, толку нет, нам просто жить и умирать потом, вот и все. Ну и что? Но многие не уметь так думать. Стали бояться. И еще — нам это нет смысла. А все остальное в мире есть смысл. Или кажется, что есть. Но смерть смысла нет. Смерть навсегда. Может, мы умирать, чтобы дать место другим? Потому что если мы не умирать, если потомки наши не умирать, скоро мир такой переполненный, и все помирать от голоду. Ты говорить нам, что мир не плоский, а круглый, как шарик, и эта сила — как ты называть ее, тяготение? — не дает падать. Значит, скоро мы увидеть, что нет места, если мы не умирать. Но почему не ходить туда, где места много? Может, на звезды? Ты говорить нам, что между звезд много круглых миров, как этот. Почему нам не ходить туда?

— Потому что на них достаточно и своих обитателей, — ответил Кэрмоди.

— Горовицев?

— Нет. На некоторых живут люди, на других — существа, отличающиеся и от людей и от горовицев, как я отличаюсь от вас. Или непохожие ни на лошадей, ни на жуков.

— Надо много думать. Я рада, что сама не стала думать. Я ждать, пока ты сам все рассказать. И мне стало приятно думать об этом.

Кэрмоди посоветовался с другими подростками и в конечном итоге согласился с их желанием на какое-то время обосноваться здесь. Когда стали валить деревья для ограды и домов, он не сомневался, что скоро молодежь впадет в уныние, потому что каменные орудия затупятся, а запасы кремня подходили к концу. Не говоря уж о том, что его описания долины побудят самых непоседливых сняться с места.

А тем временем яйцо на груди увеличивалось в размерах и тяжелело; таскать этот растущий груз становилось все утомительнее.

— Я не отказываюсь от роли матери, — сказал он Холмъярду на очередном сеансе связи. — Да, я хотел бы быть Отцом — в религиозном смысле слова. Но от меня требуются чисто материнские качества. И должен признаться, что и физически и душевно стал уставать.

— При встрече мы сделаем еще одну соноскопию яйца, — ответил Холмъярд. — Кстати, подошло время получить очередные данные о развитии эмбриона. И всесторонне обследуем вас, дабы убедиться, что яйцо еще не высосало из вас все соки.

Кэрмоди встретился с Холмъярдом той же ночью, и в джипе они добрались до корабля, который теперь располагался не ближе чем в двадцати милях, потому что верхом горовицы могли покрывать солидные расстояния. В корабельной лаборатории у маленького монаха взяли массу анализов.

— Вы основательно похудели, Джон, — сказал Холмъярд. — Толстячком вас уже не назвать. Вы хорошо питаетесь?

— Лучше, чем когда-либо. Вы же понимаете, что мне приходится есть за двоих.

— Ну, мы не нашли в вашем состоянии ничего особо тревожного или опасного. Вы даже здоровее, чем раньше, потому что перестали таскать на себе жировые складки. А этот чертенок, что присосался к вам, раздается во все стороны. Из тех данных, что мы получили о горовицах, выяснилось, что яйцо растет, пока не достигает трех дюймов в диаметре и веса в четыре фунта.

Достоин восхищения биологический механизм, который позволяет яйцу питаться кровью своего приемного родителя, кем бы он ни был. Какие биологические структуры позволяют зародышу существовать подобным образом? Почему в нем не зарождаются антитела, которые должны убить его? Каким образом он извлекает питательные вещества из кроветока совершенно чуждого существа? Конечно, в какой-то мере ответ заключается в том, что размеры кровяных телец у него точно такие же, как и у человека; никаких отличий не удалось установить даже при микроскопическом исследовании. Примерно такое же и сочетание химических агентов. Но даже при этом… да, скорее всего нам удастся получить еще один грант для изучения этого механизма. И если нам удастся расшифровать его, польза для человечества будет неоценима.

— Надеюсь, что вы получите еще один грант, — сказал Кэрмоди. — К сожалению, дальше помогать вам я не смогу. Я должен предстать перед аббатом монастыря на Вайлденвули.

— Я не хотел говорить вам при встрече, — сказал Холмъярд. — Не хотел огорчать вас и усугублять ваше физическое состояние. Но вчера сел грузовой корабль. И доставил депешу для вас.

Он протянул Кэрмоди длинный конверт, усеянный множеством официальных печатей и штампов. Кэрмоди вскрыл его и прочел текст. Затем поднял глаза на Холмъярда.

— Судя по выражению вашего лица, новости, должно быть, не из лучших, — сказал тот.

— С одной стороны, нет. Меня информируют, что я до конца должен отбыть срок контракта, и не могу улетать, пока детеныш не вылупится. Но в день завершения контракта я обязан покинуть вас. Кроме того, я не имею права давать горовицам какие-либо религиозные установки. Они должны сами прийти к ним. Или, точнее, обязаны сами познать откровение — если оно вообще откроется им. По крайней мере, пока не соберется церковный собор и не придет к какому-то решению. Но к тому времени меня, конечно, тут уже не будет.

— А уж я позабочусь, чтобы ваш преемник не обладал такими религиозными установками, — сказал Холмъярд. — Прошу прощения, Джон, если я кажусь вам антиклерикалом. Но я убежден, что если горовицам и суждено обрести религию, то лишь свою собственную.

— Тогда почему же не свой язык и не свою технологию?

— Потому что и то и другое — суть орудия общения с окружающей средой. Рано или поздно они будут развиваться в точном соответствии с земными аналогами.

— Но разве им не нужна религия, которая подскажет, что они не заблуждаются в использовании и языка и орудий? Разве им не нужны этические представления?

Улыбнувшись, Холмъярд долго не отводил взгляда от Кэрмоди. Тот покраснел и замялся.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Готов со всей убежденностью возразить вам. Нет необходимости перечислять историю возникновений всех религий Земли. Я убежден, что любое общество нуждается в действенном этическом кодексе, который даже без участия божественной силы будет карать нарушителей, обрекая их на вечные или временные страдания.

Кроме того, религиозные воззрения могут развиваться и совершенствоваться. Христианство двадцатого столетия заметно отличалось от взглядов двенадцатого столетия, и религиозный дух нашего времени во многих аспектах отличается от убеждений того же двенадцатого века. Кроме того, я не собираюсь обращать горовицев в свою веру. Моя Церковь запрещает мне подобные действия. Я могу лишь внушить им мысль о существовании Творца.