Дневники. 1913–1919: Из собрания Государственного Исторического музея - Михаил Богословский

24 мая. Среда. Русской земле, очевидно, нужно переболеть социализмом, как дети болеют корью или скарлатиной. Эта болезнь, протекавшая в скрытой форме с 1870-х годов, теперь вышла наружу. Бациллы должны, развившись, и покончиться, изжив сами себя, как это бывает с культурами бацилл. Может быть, потом и выздоровеем. Ушли Верховный главнокомандующий Алексеев и главнокомандующий Гурко134. Не могут мириться с развалом и беспорядком. У нас был С. К. Богоявленский. Они уже больше недели живут в деревне и наслаждаются воздухом. Утро я работал над биографией и весь день провел дома.

25 мая. Четверг. До 4 часов писал биографию. Затем была у меня А. С. Шацких с вопросом, как ей быть, продолжать ли начатую работу или сделаться «агитатором» кадетской партии и разъезжать по провинции. Для меня, конечно, и вопроса такого не может быть, о чем я сказал ей довольно резко. После нее пришел А. М. Фокин для совета по поводу магистерской программы. Он рассказывал грустные вещи об отношениях в деревне. Крестьяне держат себя вызывающе нагло по отношению к помещикам, всячески притесняя и оскорбляя их.

Итак, Россия болеет социализмом, как Франция в 1848 г.135 Думается, что эта болезнь, как скарлатина, – опасна, но не должна повторяться.

Ко мне звонил правитель канцелярии попечителя с извещением, что бумага о моем утверждении сегодня пошла из

Округа в Университет. Таких извещений раньше не бывало; но бумаги ходят из канцелярии в канцелярию все так же медленно.

26 мая. Пятница. Утро за биографией Петра. Звонил ко мне по телефону из Университета служитель при кабинете ректора Батурин с извещением, что бумага о моем утверждении получена в Университете, и с приглашением завтра прийти на Совет без повестки. Вот как просто ведутся теперь сношения. А об увольнении я получил не одну, а три бумаги. Вечером у М. К. Любавского на собрании правой группы историко-ф[илологического] факультета по вопросу о выборах декана. Подсчитали, что Грушка может рассчитывать на 9 верных голосов против 8, и потому решили просить его отложить свой уход до осени, на что он (по телефону) согласился. Были: Лопатин, Челпанов, Розанов, Соболевский, Мальмберг, Новосадский, Готье и я. Потом много говорили о современном положении. М. К. [Любавский] еще раз и с большими подробностями передавал свой разговор с Гучковым об ожидающих нас перспективах. Это прямо какая-то мрачная, потрясающая симфония. Гибель промышленности, финансовый крах, армия в виде гигантского трупа, сепаратный мир, развал России на отдельные части, возвращение войск при демобилизации – бурное, беспорядочное, стремительное, перед которым побледнеют все ужасы великого переселения народов и т. д. и т. д. Тяжко. Сегодня утром я получил повестку на факультетское заседание завтра перед Советом.

27мая. Суббота. Утро за биографией. В первый раз после разлуки я отправился сегодня в Университет. Прежде всего в библиотеку – сдать несколько наиболее редких бывших у меня книг. Виделся там с Н. И. Рудневым, который меня поздравлял. Затем я пришел на заседание факультета, проходившее в аудитории № 11 внизу. Первый, кого я встретил, был А. Н. Савин. Когда я вошел, факультет уже в большом составе заседал и при моем входе приветствовал меня аплодисментами, на которые я отвечал глубокими поклонами. Этот прием меня очень тронул. В заседании происходили выборы Виноградова и Яковлева, и оба были избраны сверхштатными экстраординарными профессорами. Затем мы перешли в большую профессорскую на заседание Совета, которое длилось с 3 ч. почти до 9. Заседание было посвящено почти исключительно выборам; выбиралось 9 профессоров, большинство медики. Из наших Д. Н. Егоров и Яковлев. Утомительно длинно было чтение представлений медицинского факультета о многочисленных кандидатах; у них на каждое место устремляется по нескольку кандидатов. Прослушал я также спор о Д. Н. Егорове. Враги его совсем стушевались. Виппер не пришел. Петрушевский и Кизеветтер не возражали. Уже очень поздно А. Н. Филиппов выступил с представлением о Веселовском и начал читать свой подробнейший доклад. Никто не слушал, громко болтали. Стали к нему подходить, прося прямо о сокращении. Наконец, Новгородцев прямо прервал чтение и просил уже официально о его прекращении. Филиппов, скомкав заключение, кончил. Я выступил с заявлением, что поддерживаю предложение юридического факультета. Я вел полемику с Веселовским, в которой указывал недостатки его книги «Сошное письмо», и настаиваю на этих недостатках: книга лишена единства и цельности. Но не удавшаяся как целое, она представляет ценность как отдельные этюды. Я сказал еще, что у нас было разногласие с А. Н. Филипповым о способах увенчания трудов Веселовского. Но теперь уже некогда думать о докторском диспуте, а осенью неизвестно что будет, и потому я присоединяюсь к предложению факультета, принятому по инициативе «старейшины» историков русского права. Встал Кизеветтер, сказавший, что тоже присоединяется и не видит в книге недостатков, которые я указываю, а напротив, видит в книге общую мысль о том, как правительство училось у народа в деле обложения. Говорил с митинговыми замашками, без которых, очевидно, уже не может говорить. Затем была баллотировка, причем, т. к. один из медицинских кандидатов – Воробьев – провалился, то перебаллотировали вновь всех кандидатов. Домой я пришел в 10 ч. и, наскоро пообедав, отправился к Д. Н. Егорову, где были Любавский, Савин, Юра [Готье] и Грушка. Выпили три бутылки вина, в том числе одну – шампанского «Абрау». Д. Н. [Егоров] был в очень радостном настроении.

28 мая. Воскресенье. В газетах статьи об английской и французской нотах русскому правительству, в которых на нас смотрят уже как почти на отпавших от союза136. Позор! Там же статьи о возможной железнодорожной забастовке. Это обозначает два дальнейших факта: голод и сепаратный мир. Вот приятные известия, которые приносят газеты – и так каждый день. И все еще живем, завтракаем, обедаем, шутим, острим, собираемся на заседания и т. д. Был у Н. И. Новосадского с визитом. Вернувшись, застал у нас Маргариту с мужем, который не мог сесть на Брянском вокзале на поезд, сколько ни просил (он офицер) заполнявших вагоны I и II класса солдат. Пришли также О. И. Летник и Капитолина Ивановна Помялова, и были оживленные разговоры.

29 мая. Понедельник. Отправил в Академию кандидатские сочинения. Получил письмо от епископа Сергия. Утром были с Миней в бане, а затем пока можно было работать – писал биографию. Нет газет – и все-таки хоть небольшая передышка от отчаянно скверных известий.

30 мая. Вторник. Тяжкие известия из армии о бунтах, происшедших в полках, которые за неповиновение предназначены были к раскассированию137. Бунт, что особенно горько, возбуждался несколькими офицерами-большевиками. В Петрограде пулеметный полк насильно освободил офицера, посаженного под арест за пропаганду «пораженческих» идей, и сделал демонстрацию, выражая сочувствие кронштадтцам за их неповиновение Временному правительству. Вот новости, которые почерпнешь утром, чтобы переваривать их в продолжение дня. Усиленная работа над биографией. Приходил Миша [Богословский], с которым мы отправились в Университет справиться о времени приема студентов. Был у меня, но на короткое время, Вл. А. Михайловский.

31 мая. Среда. Утро за биографией, очень усердно. Ездили с Миней в контору общества «Самолет» взять билеты, но, оказывается, билетов от Савелова138 не выдают. Читал затем книгу Попова о блаженном Августине, наслаждаясь каждой страницей.

1 июня. Четверг. День ясный, но довольно прохладный. За работой с 10 до 4 часов. Вечером у нас обедал С. К. Богоявленский, а затем часу в десятом пришли еще Егоровы.

2 июня. Пятница. Неприятные новости в газетах об оставлении своих должностей главнокомандующими Юденичем и Драгомировым139. Особенно жаль первого, которому принадлежат все наши успехи на Кавказе. Утро за работой; в ней хоть несколько забываешься от подобных известий. Заходили с Миней в Румянцевский музей к Ю. В. Готье. Посмотрели и этнографическую коллекцию музея, наиболее для него интересную.

3 июня. Суббота. В Москве необычайно жарко и душно. Мы все еще сидим в городе, ожидая обещанных дров. Улицы в такой грязи, какой они, я думаю, никогда еще не видали, потому что дворники бастуют и их не метут. Валяются массы рваной бумаги и всяческого сора, и все это ветром переносится с места на место, ослепляя пылью проходящих. Утро за работой, которую приходится прервать ввиду начавшейся сутолоки перед переездом. Заходил в «Русские ведомости» и «Русское слово» переменить адрес. Устал ужасно.

4 июня. Воскресенье. У обедни в церкви Успения на Могильцах. Затем весь день вследствие усталости и жары ничего не делал, сидя большую часть на дворе в беседке. У меня были Н. И. Новосадский и оставленный при Ростовском-наДону университете Добролюбов.