Дьюма-Ки - Кинг Стивен

Я взял фужер шампанского с подноса, который нёс официант, сквозь толпу поспешил к Кеймену, вручил ему. Потом, насколько мог, обхватил одной рукой необъятное тело доктора и прижал к себе. Он же обнял меня так сильно, что всё ещё дающие о себе знать рёбра завопили от боли.

— Эдгар, вы потрясающе выглядите. Бог добр, друг мой. Бог добр.

— Вы тоже. Как вы оказались в Сарасоте? Стараниями Уайрмана? — Я повернулся к моему compadre[137] по полосатому зонту. — Твоя работа? Ты позвонил Кеймену и попросил его стать Таинственным гостем на моей лекции?

Уайрман покачал головой.

— Я позвонил Пэм. Запаниковал, мучачо, видя, как у тебя трясутся поджилки с приближением этого мероприятия. Она сказала, что после несчастного случая ты если к кому и прислушивался, так это к доктору Кеймену. Вот она и позвонила ему. Я и подумать не мог, что он сумеет собраться за такой короткий срок и прилететь, но… он здесь.

— Я не только здесь, но и привёз подарок от дочерей. — Кеймен протянул мне коробку. — Хотя вам придётся довольствоваться тем, что у меня было, потому что ни в какие магазины я не успевал. Боюсь, вы будете разочарованы.

Внезапно я понял, что это за подарок, и во рту у меня пересохло. Тем не менее я зажал коробку под культёй, сдёрнул ленту, разорвал бумагу. Даже не поблагодарил Хуаниту, которая взяла её у меня. Под бумагой оказалась картонная коробка, которая выглядела, как детский гробик. Конечно же. Как ещё она могла выглядеть? На крышке я прочитал: «СДЕЛАНО В ДОМИНИКАНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ».

— Классно, док, — прокомментировал Уайрман.

— Боюсь, у меня просто не было времени для чего-нибудь получше, — ответил Кеймен.

Их голоса доносились до меня издалека. Хуанита сняла крышку. Вроде бы передала Джеку. А потом из коробки на меня посмотрела Реба, на этот раз в красном платье, а не в синем, но всё в тот же белый горошек. И туфли были такими же — «Мэри Джейнс», чёрные и блестящие, и синтетические рыжие волосы, и синие глаза, которые говорили: «Ах, ты, противный парниша! Я полежала здесь столько времени!»

Издалека до меня доносился голос Кеймена:

— Это Илзе позвонила и предложила привезти в подарок куклу, после того, как поговорила по телефону с сестрой.

«Разумеется, Илзе, — подумал я. Меня окружал гул разговоров в галерее, очень уж похожий на шуршание ракушек под „Розовой громадой“. Улыбка „Господи, как мило“ не сползала с моего лица, но, если бы кто-нибудь дотронулся до моей спины, я бы закричал. — Именно Илзе побывала на Дьюма-Ки. И кто, как не она, углубилась в джунгли, которые начинались за „Эль Паласио“?»

При всей проницательности доктора Кеймена, не думаю, что он почувствовал, что что-то идёт не так. Само собой, он провёл день в дороге и был не в лучшей форме. А вот Уайрман смотрел на меня, чуть склонив голову, и хмурился. Конечно, он ведь теперь знал меня лучше, чем доктор Кеймен в период нашего более тесного общения.

— Она не забыла, что у вас уже есть кукла, — продолжал доктор Кеймен. — Но подумала, что пара будет напоминать вам об обеих дочерях. И Мелинда её поддержала. А у меня были только Люси…

— Люси? — переспросил Уайрман, беря куклу. Её набитые тряпками ножки болтались. Пустые глаза смотрели прямо перед собой.

— Они похожи на Люсиль Болл, или вы со мной не согласны? Я даю их некоторым пациентам, и, разумеется, они придумывают им имена. Как вы назвали свою, Эдгар?

На мгновение мороз сковал мозг и я подумал: «Ронда Робин Ракель сядь на приятеля сядь на друга сядь на грёбаного СТАРИКА». Потом я подумал: «Оно было красным».

— Реба, — ответил я. — Как ту кантри-певицу.

— И она всё ещё у вас? — спросил Кеймен. — Илзе говорит, вы её сохранили.

— Да, — ответил я и вспомнил, как Уайрман рассказывал о лотерее «Пауэрбол»: ты закрываешь глаза и слышишь, как выпадают выигрышные номера. Я подумал, что как раз сейчас могу их услышать. В тот вечер, когда я закончил «Смотрящего на запад Уайрмана», в «Розовую громаду» пожаловали гости, две маленькие девочки, которые хотели укрыться от грозы — утонувшие сёстры-близняшки Элизабет, Тесси и Лаура Истлейк. Теперь в «Розовой громаде» вновь появятся близняшки, и почему?

Потому что нечто дало о себе знать, вот почему. Это нечто дотянулось до моей дочери и подсунуло ей такую идею. Ещё один шарик с выигрышным номером выкатился из лототрона.

— Эдгар? — спросил Уайрман. — Тебе нехорошо, мучачо?

— Всё в порядке. — Я растянул губы в улыбке. Мир вернулся, наплыл на меня, светлый и яркий. Я заставил себя взять куклу у Хуаниты, которая с недоумением разглядывала её. Пришлось зажать волю в кулак, но я справился. — Спасибо вам, доктор Кеймен. Ксандер.

Он пожал плечами, раскинул руки.

— Благодарите ваших девочек, особенно Илзе.

— Поблагодарю. Кто ещё хочет шампанского? Захотели все. Я вернул куклу в коробку, дав себе два зарока.

Во-первых, ни одна из моих дочерей никогда не узнает, сколь сильно напугала меня эта чёртова кукла. Во-вторых, эти две сёстры (живые сёстры) никогда не окажутся на Дьюма-Ки одновременно. Более того, я постараюсь, чтобы они вообще никогда больше там не появились. Второй зарок я выполнил.

Глава 12

ДРУГАЯ ФЛОРИДА

i

— Хорошо, Эдгар. Думаю, мы практически закончили. Наверное, Мэри что-то заметила в моём лице, потому что рассмеялась.

— Это было так ужасно!

— Нет, — ответил я, и действительно, если и возникали какие-то проблемы, так это с её вопросами, касающимися моей техники. Сошлись на том, что я сначала что-то видел, а потом быстро рисовал. Другой техники я не знал. Влияние? Что я мог на это ответить? Свет. В итоге всё сводилось к свету, как на картинах, на которые мне нравилось смотреть, так и на картинах, которые я рисовал. Меня завораживало то, как свет играл с внешностью людей… как старался выявить, что находится внутри, вырваться наружу. Но это звучало не по-научному; на мой взгляд, это звучало просто глупо.

— Ладно, и, наконец, последнее. Сколько ещё будет на выставке картин?

Мы сидели в пентхаусе Мэри в Дэвис-Айлендс, фешенебельном районе Тампы, который мне казался чуть ли не мировой столицей ар-деко. Огромная гостиная была практически пустой. Диван у одной стены, два складных стула — у противоположной. Больше ничего. Ни книг, ни телевизора. На обращённой к востоку стене (на неё падал утренний свет) висела большая картина Дэвида Хокни.[138] Мэри и я сидели по краям дивана. У неё на коленях лежал блокнот для стенографирования. Рядом, на подлокотнике, стояла пепельница. А между нами расположился большой серебристый магнитофон «Волленсек». Его изготовили лет пятьдесят тому назад, но бобины вращались бесшумно. Немецкое качество, беби.

Мэри обошлась без макияжа, только намазала губы бесцветным блеском. Волосы завязала в небрежный, распадающийся узел, который выглядел и элегантным, и неряшливым одновременно. Она курила английские сигареты «Овал» и пила, как мне показалось, чистый виски из высокого хрустального уотерфордского стакана (предложила виски и мне, и на её лице отразилось разочарование, когда я попросил бутылку воды). Мэри была одета в слаксы, которые, похоже, шили на заказ. Её лицо выглядело старым, изношенным, но сексуальным. Лучшие его дни пришлись на то время, когда «Бонни и Клайда» показывали в кинотеатрах, но от глаз по-прежнему перехватывало дыхание, даже с морщинами в уголках, прожилками на веках и безо всякой косметики, пытающейся как-то подчеркнуть их достоинства. Это были глаза Софи Лорен.

— В библиотеке Селби вы показали двадцать два слайда. Девять — рисунки карандашом. Очень интересные, но маленькие. И слайды одиннадцати картин. «Смотрящий на запад Уайрман» был представлен тремя слайдами — два крупных плана и один общий. Сколько всего у вас картин? Сколько вы покажете в «Скотто» в следующем месяце?