Время великих реформ - Александр II

В Гаагу мы не заезжали ради царствующей там скарлатины, от которой был очень серьезно болен Принц Оранский, но теперь он вне опасности. Далее путешествие наше мы должны были расположить коротенькими переездами, чтобы не утомить жинки чугунками в ее теперешнем положении. Поэтому 6-го числа мы ночевали в Кельне, а 7-го приехали во Франкфурт, где нашли нашу милую Олли. С ней мы чрезвычайно приятно и спокойно провели два следующих дня.

В это время жинка себя чувствовала очень нехорошо. Состояние ее требовало большой осторожности, и мы хотели здесь в Ганновере (куда мы приехали 10-го числа) остаться 4 дня, чтоб дать ей хорошенько отдохнуть среди тихой семейной жизни, чтобы собраться силами для предстоящего длинного пути. Сперва все шло хорошо, и вчера она особенно чувствовала себя здоровою, без малейших болей, так что вечером мы всей семьей поехали в Театр, где давали Гугенотов.

Все шло хорошо, как вдруг среди четвертого акта вдруг ей сделалось дурно, она побледнела, как полотно, и почувствовала, что у нее показалась кровь. Тотчас мы ее повезли домой, уложили в постель и послали за знаменитым здешним королевским акушером Кауфманом.

Он объявил, что совершенный невозмутимый покой ей необходим, по крайней мере, на 2 недели. Ночь прошла довольно хорошо, и крови немного, так что Кауфман еще не может сказать, есть ли, нет ли fausse-couche [344]. Но самая большая осторожность необходима. Мне не стоит объяснять Тебе, любезнейший Саша, что во мне происходит. Твое братское сердце само это понимает. Одно упование на Господа Бога. Его судьбы неисповедимы! Вот мы по крайней мере сюда прикованы на две недели, что далее будет, Ему одному известно.

Бедная моя жинка со мною вместе Тебя обнимает и Твою милую Марию. Мы убеждены, что она тоже понимает наше горе. Прощай, дорогой мой Саша.

Твой верный брат Константин.№ 64. Александр II – Константину НиколаевичуЦарское Село 17/29 Ноября 1861.

На последнее письмо твое из Англии я не отвечал тебе, любезный Костя, в ожидании скорого твоего возвращения. Узнав теперь, что нездоровие Санни задержало вас на неопределенное время в Ганновере, я хочу, по крайней мере, написать тебе несколько слов.

Надеюсь прежде всего, что милая Санни скоро поправится, и что если она действительно беременна, что Бог не оставит ее своим благословением и даст вам новое утешение. Весьма рад, что морское купанье и тебе принесло пользу.

Завтра месяц, что я воротился сюда и, благодаря Бога, с тех пор ничего не было особенно худого, хотя зародыши зла неоспоримо существуют и пустили даже довольно глубокие корни, и потому мы не дремлем. Для большего единства в действиях правительства я предписал строго держаться предписанного порядка еще в 1857 г. для внесения всех важных дел в Совет Министров и возложил на него обязанность представить о всем том, что уже сделано, или в ходу, или еще в предположении по всем ведомствам [345].

На этом основании мы выслушали вчера весьма ясно и дельно составленную записку Краббе [346] о ходе преобразований в морском министерстве, которых результат действительно весьма утешителен, и я вновь поставил его примером и для всех прочих. Надеюсь, что оно не останется без действия и что Бог благословит нас идти мирным путем к дальнейшим улучшениям для блага дорогой нашей России.

При этом ты поймешь, с каким нетерпением я жду твоего возвращения.

Жена и дети, благодаря Бога, здоровы и твоим Николой вообще весьма довольны. На днях у них начнутся экзамены.

Зима у нас стала необыкновенно рано, все уже покрыто глубоким снегом, и морозы достигли до 16°. 24-го числа мы предполагаем переселиться в город, где, кроме моих занятий, придется нам веселить общество, что также принадлежит к числу обязанностей нашей и без того нелегкой жизни.

Итак, надеюсь, до скорого свидания, а покуда обнимаем вас от всей души.

Твой друг Александр.№ 65. Константин Николаевич – Александру II23 Ноября/5 Декабря 1861 г. Ганновер.

От глубины души благодарю Тебя, любезнейший Саша, за Твое милое, дружественное письмо, и за все добрые слова, которые Ты написал. Душевно рад, что записка Краббе о действиях Морского Министерства удостоилась Твоего благоволения. Могу Тебя уверить, что мы на этом не остановимся и будем постоянно стремиться идти вперед той же дорогой, не торопясь, но вместе с тем и не уклоняясь от цели.

И это мне возможно только при тех честных и добросовестных помощниках, которые меня окружают и которые вполне понимают и разделяют мои убеждения. Твоя же доверенность к нам, милый Саша, и Твое к нам благоволение не дают в нас засыпать доброй воле и поддерживают в нас силы! Один из залогов наших успехов есть единомыслие и единодушие между всеми главными действующими лицами как в Министерстве, так и в Портах.

Без этого единодушия мы ничего бы не достигли. Дай Бог, чтобы Совет Министров с теми правилами, которые Ты вновь подтвердил, удовлетворил Твоим ожиданиям и дал министрам то единство, которое Ты всегда от них требовал [347]. Не могу Тебе достаточно выразить, до какой степени меня тянет домой, и как нетерпение меня разбирает быть на моем служебном месте при теперешних нелегких обстоятельствах, чтоб служить Тебе, чтоб помогать Тебе всеми моими силами!

Невозможность оторваться отсюда меня невыразимо мучает, и нетерпение мое растет с каждым днем! Но это ни к чему не помогает, приходится покоряться неизбежности. Состояние моей бедной жинки таково, что я не смею ее оставить. Упадок сил, совершенное расстройство нерв, как еще никогда не было, и разлука с ней теперь решительно невозможна. Припадок, случившийся с ней 12-го числа, совершенно расстроил все ее состояние.

Собственно кровь прекратилась на другой же день, но боли продолжались еще дня два или три, так что каждую минуту можно было ожидать возобновления fausse-couche. Когда боли окончательно прекратились, осталась эта невыразимая слабость, совершенная prostration de forces [348], какой я еще никогда у нее не видал. С тем вместе возобновились все ее старые страдания: расстройства нерв, геморроидальные боли, боли в голове и, главное, в спинном хребте, но в гораздо сильнейшей степени, чем когда-либо прежде! Просто невыразимо, как она страдает!

Она едва-едва в состоянии переходить с кровати на кресла. Посидевши час или два, снова должна ложиться. Она очень похудела и побледнела. При этом доктора объявляют, что необходимо выждать время следующей pе́riode, и что до тех пор необходимо избегать всего того, что может еще больше расстроить ее нервы, и потому решительно сопротивляются моему отъезду. Мое положение ужасное!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});