Неудачник (ЛП) - Кеннеди Эль

— Очевидно. — Она сверкает дерзкой улыбкой, которая до жути напоминает ее сестру. — И послушай, я не собираюсь говорить тебе, что Фенн не может сделать ничего плохого. Ему придется ответить за множество ошибок. Но он неплохой парень. Даже если он не всегда в это верит.

— Да, хорошо, я ценю…

— Прежде чем ты отошьешь меня…

Мы останавливаемся под деревом, где собаки плюхаются в грязь, чтобы попить воды из бутылки, которую Кейси наливает им. — Фенн долгое время чувствовал себя одиноким. Я знаю, что это значит, когда твоя мама умирает и вся твоя семья разваливается. Он был потерян, а потом появился ты, и он действительно влюбился в идею иметь брата. Он так сильно хотел, чтобы вы стали друзьями. Это значило для него все.

Эта девушка знает, как выложиться по полной. То, как она описывает Фенна, заставляет меня чувствовать себя так, словно я пнул щенка.

Если честно, я действительно понимаю, к чему она клонит. Я никогда не думал, что упускаю то, что у меня нет семьи, о которой можно было бы говорить, кроме моей мамы. Я ни в малейшей степени не был одинок. Решил, что это слабость характера, которую я научился преодолевать. Потом он задушил меня дружбой, и это немного передалось мне. Больше, чем я был готов признаться себе.

— Просто подумай об этом немного. Ты не можешь простить одно без другого, — указывает она с легкой ухмылкой.

— Кто сказал, что я прощаю кого-то из них? — Я бросаю вызов.

— Давай, ЭрДжей. По крайней мере, дай им еще один шанс извиниться. Особенно моей сестре. У нее к тебе настоящие чувства, и это очень важно. Я не знаю, что она тебе говорит, но я никогда не видела, чтобы она так волновалась из-за парня. Она не занимается милыми сердечками и бабочками.

Это заставляет меня улыбнуться. Да. Слоан всегда было трудно читать. Принимает все близко к сердцу, потому что не дай Бог кому-нибудь услышать от нее хоть намек на искренние эмоции. Команда археологов могла бы раскопать километры сарказма и никогда не наткнуться на скальную породу.

— Не думаю, что кто-то из нас притворялся, — признаю я.

— Значит, ты знаешь, что ей не все равно. — Кейси пожимает плечами. — Мы не знаем друг друга, я понимаю. Так что я не могу назвать тебе много причин, чтобы выслушать меня. За исключением вот чего: если какая-то часть тебя предпочла бы поговорить с ней прямо сейчас, ты должен это сделать. Это чувство будет только усиливаться. Не позволяй, чтобы было слишком поздно, когда это произойдет.

Я проглатываю комок в горле. Все, что она только что сказала, голос уже несколько дней кричал в моей голове. Говорит мне позвонить ей. Проглотить свою гордость и принять ее извинения. Чтобы принести извинения в обмен на то, как я с ней разговаривал.

Я потратил столько же часов, убеждая себя, что извиниться — значит признать поражение. Но кого, черт возьми, волнует поражение, если я единственный, кто сражается? Какой смысл быть правым и одиноким? Как хорошая работа, ты показал им, сидя в одиночестве в темноте, в то время как все остальные живут своей жизнью. Что может быть более жалким, чем быть последним, кто хотя бы помнит, из-за чего была вражда?

Я наклоняюсь и целую Кейси в щеку, которую она застенчиво принимает со смехом.

— Ты хороший человек, — искренне говорю я ей. — Сделай себе одолжение и держись подальше от таких придурков, как я.

— Если тебе интересно, — говорит она через плечо, пока собаки уговаривают ее вернуться домой, — Слоан на тропинке.

ГЛАВА 51

СЛОАН

Почти во всех других аспектах моей жизни повторение вызывает у меня мигрень. У меня никогда не хватало терпения на уроки игры на фортепиано или французского языка. Я скриплю зубами, когда папа хочет показать нам те же рождественские фильмы, которые мы видели бесчисленное количество раз.

Кроме бега. На трассе бесконечные петли подобны медитации. Белый шум. Так дети засыпают в машине. Когда я бегу, я настраиваю свой мозг на автопилот и практически засыпаю под мягкое шлепанье моих кросовок по прорезиненной поверхности.

Так что никто не знает, как долго он там пробыл, когда я останавливаюсь на последнем круге при виде миража, ожидающего на трибунах. Я не запыхаюсь, пока не перестану бежать. Тогда у меня как будто сдают легкие, и я не могу получить четкого ответа от своего мозга, должна ли я принять это вторжение или полностью игнорировать его.

Любопытство побеждает.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я ЭрДжея, заставляя себя не слишком надеяться. Насколько я знаю, он здесь, чтобы снова наорать на меня.

— Есть одна вещь, которую мне нужно знать, — говорит ЭрДжей, оперевшись локтями на колени. — Вы предохранялись?

— Ты, блядь, издеваешься надо мной? — Я уже начинаю уходить.

— Да, я такой. — Он улыбается про себя. — Мне нужно было растопить лед, и это лучшее, что я смог придумать по дороге сюда.

— Знаешь, ты и на десятую долю не такой смешной, как тебе кажется.

Его губы все еще подергиваются.

— Даже так. Все еще довольно забавно.

Скорее, невыносимо. Но я не могу отрицать, что мой пульс учащается при виде его.

— Если это все…

— Нет, это не так. Ей. — Он прыгает вниз по трибунам, преследуя меня вдоль забора. — Твоя сестра фактически загнала меня в угол и сказала, что мне лучше подойти и поговорить с тобой. С ней был отряд грубой силы. И какой-то парень с повязкой на глазу? Это было очень напряженно.

Кейси. Конечно. Моя сестра никогда не сможет оставить меня в покое.

Я скрещиваю руки на груди и пронзаю его ледяным взглядом.

— Тогда продолжай. Поговорим. Или ты все еще хочеш, чтобы я отстала?

У него хватает порядочности казаться раскаявшимся. — Да… это сообщение, возможно, было неуместным.

— Ты думаешь? — Моя грудь болезненно сжимается. — Я излила тебе свое сердце в своем последнем сообщении. И ты ответил гребаным «отпишись». Это было больно.

— Я знаю. Мне очень жаль. — Он прислоняется к забору и проводит рукой по волосам. — Я пожалел об этом в тот момент, когда отправил его, если это поможет.

— Это не так, нет. — Мне трудно оторвать от него взгляд. Это несправедливо. То, как он пахнет, напоминает мне о том, как мы были вместе в постели. Или то, как я люблю оттенок его глаз в солнечном свете.

— Наверное, мне следовало придумать лучшее объяснение, но я был просто мудаком. Не только из-за сообщения, но и из-за того, как я разозлился на тебя в лесу. Для меня это совершенно новая территория, — хрипло говорит он. — Я не знал, как справиться с этими чувствами, и сорвался. Я наговорил тебе ужасных вещей, которых не имел в виду. И дело было не в сексе, на самом деле нет. Это была ложь. Это та часть, которая причиняет боль. Ревность, возмущение и все остальное — в основном это было прикрытием того, что я на самом деле чувствовал. То, что вы, ребята, решили солгать мне, вызвало такую волну боли, которой я не ожидал.

Мое сердце сжимается. Потому что он прав. Это было обидно. Я знаю, что, если бы я подошла и услышала, как два самых близких мне человека заключили договор, чтобы держать меня в неведении о чем-то, я, вероятно, не отреагировала бы по-другому.

— Я знаю, и именно поэтому я уже несколько дней посылаю тебе извинения длиной в эссе, — говорю я печально. — И как бы то ни было, мне это совсем не понравилось. Я не хотела лгать. Но Фенн уже запаниковал и сказал тебе, что этого никогда не было, так что меня вроде как загнали в угол. Но я не пытаюсь оправдываться.

— Я знаю. Я понимаю. — ЭрДжей качает головой. — Я не должен был так выходить из себя.

— Нет, — соглашаюсь я. — Но я тоже это понимаю.

— Этот разговор мог бы пойти по-другому, если бы я не позволил своей гордости встать на пути, — заканчивает он, криво пожимая плечами.

Несмотря на то, что его слова того дня все еще причиняют боль, я знаю, к чему он клонит. Ни у кого из нас нет большого опыта в функциональных отношениях. Наши эмоции имеют тенденцию подкрадываться к нам незаметно. Мы тратим так много времени на борьбу с ними, что для системы становится настоящим шоком, когда они прорываются вперед. Как и он, я раз или два поддавалась своим худшим порывам.