Китеж. Сборник фантастики - Сергей Казменко

— Не спорю.

— Из того, что вы тут говорили, я сделал вывод, касающийся причины вашего визита. Похоже, вас беспокоят некоторые экономические неурядицы последнего времени. Я, конечно, не знаю, что вы думаете по этому поводу, но хочу заранее рассказать вам одну вещь. Когда-то люди тоже заинтересовались: а что будет, если в Машину ввести ложные данные?

— И что же будет, мистер Маккензи?

— Ну, — сказал шотландец, вздохнув, — все данные проходят через сложную систему отбора, которая включает в себя как людей, так и компьютеры. Таким образом проблема просто не возникает. Но давайте не будем принимать это во внимание. Люди могут быть невнимательны, их можно подкупить, а механизмы подвержены своим механическим неполадкам.

Дело в том, что мы называем “неверными данными”. Это сведения, не соответствующие прочим. Это единственный критерий определения их ложности. И, наконец, это — сама Машина. Прикажите ей, например, рассчитывать сельскохозяйственные работы в штате Айова, исходя из средней июльской температуры в пятьдесят семь градусов Фаренгейта. Она просто-напросто откажется делать это. Она не выдаст никакого ответа. И не потому, что у нее какое-то предубеждение против этой именно температуры. Не потому, что она не может дать ответ. А потому, что в свете всех остальных данных, которые вводились в нее в течение многих лет, ей известна вероятность того, что июльская температура в пятьдесят семь градусов практически равна нулю. Машина отвергнет такие данные.

Единственный путь, которым в Машину можно ввести “неверные данные”, — это сделать подобные данные частью системы, которая неверна сама по себе. Причем неверность ее должна быть для Машины слишком тонка и выходить за пределы ее опыта. Все это находится вне человеческого разумения, да и машинного тоже, и становится для нее все более непонятным по мере усвоения неверной системы сведений.

Стивен Байерли потер переносицу.

— В таком случае, Машина… Но как же она могла допустить ошибки?

— Байерли, дорогой! Я вижу, что вы впадаете в общее заблуждение относительно всеведения Машин. Позвольте привести вам случай из моей практики. В хлопчатобумажной промышленности используются опытные эксперты, которые проверяют хлопок. Их задача заключается в том, чтобы из одной кипы хлопка вырвать клочок и по нему определить качество всей партии. Они осмотрят этот клок, пощупают его, может быть, даже лизнут — и по им одним знакомым признакам определят качество всей огромной груды тюков. Существует около двенадцати разрядов качества. По рекомендациям экспертов делаются закупки по определенным ценам, по их рекомендациям смешиваются в определенных пропорциях разные сорта. И этих экспертов Машины пока еще заменить не могут.

— А почему? Ведь ввести в них соответствующие данные легче легкого.

— Конечно. Но о каких данных вы говорите? Ни один химик-текстильщик не сможет сказать вам, зачем эксперт пробует хлопок на вкус. Волокна бывают разной длины, толщины и текстуры, они по-разному связаны между собой и так далее. Есть несколько дюжин критериев, которые оцениваются подсознательно, в результате многолетней практики. Но качественная природа всего этого процесса оценки неизвестна. Поэтому нам нечего вводить в Машины. Да и сами эксперты не могут объяснить свои выводы. Они только могут сказать: “Да вы только взгляните! Это самый настоящий такой-то и такой-то разряд!”

— Понимаю…

— И таких случаев — бесконечное множество. Машина всего-навсего инструмент, с помощью которого ускоряется прогресс человечества и который облегчает ему кое-какие вычисления и выводы по организации производства. Человеческий мозг остается тем же, что и раньше: он ищет новые данные, анализирует их и строит новые теории. Жаль, что “Общество за Человечество” не хочет понять этого.

— Они против Машин?

— Они могли бы быть против математики или искусства, если бы жили в соответствующие эпохи. Эти реакционеры повсюду кричат о том, что Машины лишают человека души. Я заметил, что в нашем обществе талантливые люди по-прежнему в почете. Нам по-прежнему требуются ученые, которые умеют задавать вопросы. И, возможно, если бы их было побольше, мы избежали бы беспокоящих вас недоразумений, Координатор.

ЗЕМЛЯ (С НЕОБИТАЕМЫМ КОНТИНЕНТОМ АНТАРКТИДА ВКЛЮЧИТЕЛЬНО):

а) Площадь суши: 54 000 000 кв. миль.

б) Население: 3 300 000 000 чел.

в) Столица: Нью-Йорк.

Огонь за кварцевым стеклом едва теплился и вот-вот должен был погаснуть.

Координатор был в задумчивости, взгляд его был устремлен в камин. Голос был тих:

— Все они недооценивают происходящее. Приходится признаться самому себе, что они смеялись надо мной. Тем не менее Винсент Сильвер заявил, что в Машину нельзя ввести неверную информацию, и я вынужден верить ему на слово. Хайрам Маккензи утверждает то же самое — и я снова должен верить ему. Однако Машины начинают ошибаться, и я тоже должен этому верить. Поэтому остается только один вывод.

Он искоса взглянул на Сьюзен Кэлвин, которая сидела с закрытыми глазами и казалась спящей.

— Какой же? — тут же спросила она.

— А такой, что в Машину вводят правильные данные, и она выдает правильные рекомендации, которыми просто не пользуются. Ведь Машина не может заставить повиноваться себе.

— Кажется, мадам Жегежовска уже намекала на это, имея в виду Северян.

— Совершенно верно.

— А с какой целью это может делаться? Давайте прикинем возможные мотивы.

— Мне это совершенно ясно. Они рубят сук, на котором сидят. На Земле невозможен никакой более-менее серьезный конфликт, в ходе которого одна из группировок могла бы получить в руки больше власти, чем у нее имеется. Даже если она попытается сделать это вопреки общечеловеческому благу. Потому что существуют Машины. Если веру в Машины подорвать до такой степени, что они будут уничтожены, на Земле снова воцарится закон джунглей. И ни один из четырех нынешних районов нельзя не подозревать в таких намерениях.

Восток сосредоточивает в своих пределах половину человечества, а Тропики — более половины всех ресурсов. Каждый из них может возомнить себя естественным правителем Земли, и каждый из них в свое время был угнетен Севером, поэтому вполне естественно, что они могут желать реванша, хоть и бессмысленного. С другой стороны, Европа традиционно считает себя великой. И действительно, когда-то она правила Землей, и нет ничего более навязчивого, чем воспоминания о былом могуществе.

С другой стороны, в это трудно поверить. И Восток, и Тропики интенсивно развиваются в собственных пределах. И тому, и другому невероятно трудно. У них просто нет возможности тратить энергию на военные авантюры. А Европе вообще не остается ничего другого, кроме мечтаний. В воином отношении — это нуль.