Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного - Александр Прозоров

— Стало быть, Казань я уже усилил. Туда князья Симеон Микулинский и Иоанн Шереметев с городскими стрельцами отправились. Андрей Курбский в Арскую землю с малым отрядом ушел. Мыслю я, смердов они успокоят, а заодно глаза и уши лишние спугнут. Опосля и мы тронемся. Глянь на контуры сии. — Дьяк повел ребром ладони по карте. — Отсель и до окияна Каспийского пойдем. От Волги до Урала. Тебе, Илья Федотович, доверяю я левый свой полк, ополчение нижегородское и две тысячи стрельцов московских. Все они здесь, а посему завтра же выступишь, пойдешь до речушки Самары, а там от крепости свежесрубленной вверх по реке до переволока.[141] Он, купцы сказывают, пустеет зимой, но сие неважно. Волок до самого Урала идет, верст десять, не более. Ну, ты в тамошних степях летом бывал, не пропадешь. Далее ты пойдешь по Уралу вниз, кочевья по обе стороны от реки проверяя. Тех татар, что Дербыш-Алею преданы, у коих полона русского нет, трогать государь запретил напрочь! Ему нужны подданные живые и богатые, а не мертвые степи. Посему напрасно мирных ногайцев пугать не смейте, честь и достоинство их блюдите…

— Где-то я что-то похожее уже слышал… — негромко пробормотал Матях.

— …Но коли хоть одного раба православного в кочевье найдете, коли в разбое род заподозрите, тогда разоряйте и истребляйте нещадно! Станичников на нашей земле плодить ни к чему, и так хватает.

— А вот это уже по-человечески… — улыбнулся Андрей и выпил, мысленно провозгласив здравицу Ивану Грозному, умеющему беречь друзей и не боящемуся истреблять уродов.

— Сам я дождусь подхода всего ополчения вятского и вместе с оставшимися стрельцами опять же по Волге пойду, берега ее досматривая. И думаю, что коли мы с тобой дело свое честно исполним, то промеж рек обеих бунтарей до весны не останется. Как считаешь, Илья Федотович?

— Благодарю за доверие, Даниил Федотович, — склонил голову боярин Умильный. — Долг свой исполню на совесть. Однако же, дабы выступить завтра в срок, дел сегодня сотворить надобно немало. Дозволь уйти от гостеприимства твоего.

— Дело государево всего превыше, — кивнул дьяк. — Ступай.

Матях, торопливо допив сбитень и сунув кружку холопу, вслед за боярином выбежал наружу. Бутерброд с мясом остался у него в руке — пока Андрей раздумывал, что с ним делать, они уже оказались на улице.

— У тебя серебро накопленное с собой? — повернулся к нему Илья Федотович.

— С собой. Куда я его дену? На карточку положу?

— Лепо. — Боярин, задумчиво напевая, взял с хлеба ломоть мяса, отправил в рот, выбрал еще. — Лепо… Нужно послать Касьяна, пусть купит шатер али палатку немецкую. Коли я воевода левой руки, на ковре мне ночевать не по чину. Опять же бояр к себе зазывать срамно без крыши. И коли попадется и по деньгам будет, складень[142] пусть купит. Прошу, служивый, ты с ним ступай. И чести к тебе более у купца станет, и однорукому трудно холопу. А я побегу знакомцев искать, у кого серебра занять можно.

— Зачем? — не понял Андрей и торопливо запихал в рот оставшееся мясо — пока Умильный опять руку не протянул.

— Ты же слыхал, не велел государь татар честных трогать. Значит, скотину на мясо для рати за серебро покупать придется. Пока ворога найдем, как бы брюхо не подвело. До Каспия-моря путь неблизкий. И сена, сена надобно поболее. У коней без него брюхо пухнет, а в степи взять негде. Не косят его татары, их табуны прямо в снегу пасутся. А нам пасти лошадей весь день нельзя. Нам идти нужно.

Со стрельцами и трехтысячным боярским ополчением попавшая под руку боярина Умильного рать выросла до невероятных размеров. Одних воинов знамо сколько, да у каждого два коня заводных, да на троих-четверых одни сани, да на каждых санях по смерду, к ратному делу бесполезному, но за добром следящему. Обоз аж на целых пять верст растянулся. Если первые всадники уходили в путь на рассвете, то последние трогались, дай Бог, около полудня. Первые становились лагерем в ранних сумерках — последние подтягивались уже в полном мраке.

Однако обоз шел, и довольно ходко. Всего за два с половиной дня он добрался до выстроенной из сплавных бревен небольшой крепости возле слияния сразу нескольких рек. Илья Федотович, сберегая время, без остановки повернул на звонкий лед самого крупного из притоков, двигаясь до сумерек. Здесь он впервые приказал поставить гуляй-город.

Стрельцы заворчали, но подчинились, споро подняв и закрепив на подпорках невысокие, чуть выше человека, бревенчатые щиты с небольшими бойницами, и вскоре лагерь оказался окружен натуральным тыном, хотя и не вкопанным в землю. А поутру походный порядок коренным образом перестроился. Теперь первыми уходили в стороны дозоры, конные разъезды из восьми-одиннадцати бояр. Затем с места снимался отряд из трех сотен витязей под рукой юного, но знатного боярина Петра Ховрина, а следом в седла поднимались стрельцы. В путь они отправлялись вместе с уложенным на сани гуляй-городом, готовые быстро выстроить походную крепость в любом месте. За ними тянулись сани с едой — дабы, когда рать на отдых останавливается, кашевары успели состряпать еще до ночлега. Потом во главе с боярином Умильным шла кованая рать, способная по тревоге в две минуты разобрать рогатины, приготовить луки, а затем ударить единой тяжелой массой. Последними тянулись сани с прочим добром и припасами, ныне пока ненужными; рядом с ними, под присмотром еще трех дозоров, шли запасные лошади.

Еще день пути — и впереди обнаружился волок. Покрытые толстым слоем снега темные холодные мазанки с ребрами жердей вместо кровли, трое больших салазок, на коих вытягивались из реки тяжелые торговые ладьи — уходящие в белую степь дубовые рельсы с пазами под катки. Все казалось мертвым, брошенным людьми еще годы назад. Однако Матях был совершенно уверен, что к тому дню, когда сюда по весне прибудет первый корабль, а купец достанет из сундука тяжелый мешочек с серебром для платы за переволок — здесь его уже будут ждать десятки, если не сотни трудолюбивых рабочих.

— Привал, — разрешил подъехавший к передовому отряду Илья Федотович, впервые остановив движение обоза до темноты.

Стрельцы, поднявшись со льда на прибрежный взгорок, принялись ставить гуляй-город, Трифон, повернув скакуна, помчался назад, к обозу, предупредить, чтобы дровами запаслись. Где-то версту назад головной полк миновал небольшую рощицу — кроме как в ней, в здешних степях топливо брать было негде. Ефрем и Прохор под командой Касьяна раскидывали шатер. Точнее — палатку, поскольку на богатый татарский или османский шатер, укрываемый коврами, кошмой или хотя бы лосиными шкурами, украшенный шелком и бархатом, утепленный верблюжьим войлоком, Умильный, в предчувствии близких расходов, тратиться не стал, обойдясь куском белой парусины из нищей Европы. Восемь шестов, рулон ткани — вот и весь дом. Холопы внесли ковры, расстелили на земле. Поставили два сундука, прикрыв их английским сукном, разложили в правом углу складень. Внесли седла походных коней — никакой иной мебелью Илья Федотович запастись не смог.

Боярин вошел в палатку и остановился, наблюдая, как Прохор, раскочегарив набитый снегом самовар, нарезает и бросает туда намертво застывший мед. Ситцевый мешочек с пряностями — имбирем, гвоздикой, шафраном, корицей, перцем — уже лежал внутри.

— Ну, скоро?

— Батюшка, дык зима на дворе! Токмо разгорелось все…

— Ох, гляди, выставишь меня невежей, — покачал головой Илья Федотович и повернулся к Касьяну: — Созывай бояр нижегородских. Скажи, воевода требует. И со снедью поторопи. Угостить я гостей обязан, коли зову.

По счастью, бояре стали собираться только через пару часов, когда под защиту гуляй-города заполз длинный обоз. К этому времени не только самовар успел хорошенько прокипятиться, но и прожарилось над углями жаровни сочное, с прослойками жира мясо домашнего кабанчика, нарезанное на ломти и щедро обсыпанное солью с перцем.

Боярин Умильный, сняв налатник и кинув на плечи, поверх байданы, соболью шубу, сидел на сундуке. Матях, волей судьбы оказавшийся кем-то средним между адъютантом и начальником отряда личных телохранителей, встал рядом. Прочие командиры крупных и мелких отрядов, поклонившись воеводе, рассаживались на седлах и с вежливым поклоном принимали от холопа ковш горячего ароматного напитка.

— Я созвал вас, бояре, — начал Умильный, убедившись, что в палатке собрались все самые богатые помещики, — дабы обрадовать благой вестью. С этого дня и с этого часа начинаем мы исполнять желание государя нашего Иоанна Васильевича, коий мир в здешние степи принести желает. А для достижения мира путь есть токмо один: мирных татар от станичников и советчиков дурных потребно оградить, глупых ногайцев, что воли государевой не принимают — истребить. Отныне мы пойдем по Уралу главной ратью, готовые ворога нечестивого встретить. А дабы не скрылся он в снегах широких, проверять станем окрестные степи от реки на один конный переход. Между Волгой и Уралом переходов всего два, а посему всяк, здесь обитающий, либо нам, либо разъездам дьяка Даниила Федотовича попасться должен.