Наступление бури - Рэйчел Кейн

Он ненавидел меня. Я физически ощущала поток его ненависти, едкой, как кислота, льющаяся в открытую рану.

— Все, что мне нужно — это убить тебя, — произнес он едва слышным шепотом. — Ты ведь это понимаешь, верно? Ты умрешь, дитя умрет, а я в итоге смогу осуществить свое желание. Выиграют все, кроме тебя.

На долю мгновения мне показалось, будто он и вправду намерен так поступить. Я ощутила зарождавшийся в нем импульс и даже увидела, как это произойдет: его руки смыкаются на моей голове, резкий поворот, сухой, картонный хруст легко ломающихся позвонков. Ему на это не потребуется и секунды.

Мне вспомнился Квинн, беспомощно валяющийся на земле, харкая кровью, вспомнился ужас в его глазах. Тогда Джонатан не замешкался и на миг.

— Понимаю, — промолвила я. — Давай собирайся с духом и делай, что считаешь нужным. Хватит уже меня изводить, надоело.

Он вперил в меня мрачный, угрюмый взор, а потом вдруг улыбнулся.

Улыбнулся!

Протянув руку, Джонатан легонько провел пальцем по моей щеке сверху вниз, повернулся и побрел прочь. Сметая с пути завесу дождевых капель.

А потом ход времени возобновился, и все вокруг пришло в движение.

Он ушел.

А я вдруг почувствовала: что-то со мной совсем, совсем, совсем не так.

Вскрикнув, я схватилась руками за живот и ощутила внезапную пустоту.

Дитя, возможность, искра, зароненная в меня Дэвидом, исчезла.

Я почувствовала, как вытекает прочь остаток полученной от Джонатана энергии. Перед глазами все посерело и расплылось, колени ослабли.

Я падала.

Даже дыхание стоило мне слишком больших усилий, да и внутри не осталось ничего, чтобы стоило жить. Я представляла собой черную дыру, опустошенную, одинокую, брошенную умирать на дожде.

Мысли мои были о Дэвиде, но я не могла даже позвать его. А хоть бы и смогла: он не смог бы принести ни утешения, ни любви. Лишь больше смерти, еще больше, более быстрой смерти.

Теплые руки подхватили меня, пальцы скользнули по предплечью вниз, сжали мою обмякшую ладонь, и, в то время как весь мир вокруг сжался до черной булавочной головки, я ощутила теплую пульсацию силы. Она пронизывала мою кожу, кости, все тело. Жаркая, как солнце, текучая, шелковистая, насыщенная. Она вливалась в меня, а мне было все мало, мало и мало.

Глаза мои так и оставались открытыми, и в конце концов расплывчатый серый фон перед ними начала обретать цвета, но мне все еще не удалось ни сфокусировать взгляд, ни даже моргнуть. Надо мной склонился побледневший, встревоженный Льюис. Взяв мое лицо в ладони, он всмотрелся в мои глаза, после чего тут же разорвал на мне блузку и положил руки на живот, как раз напротив того места, где таилась жуткая пустота.

Ощущение повторилось: неспешная, целеустремленная волна, подобная потоку расплавленного золота, протекла сквозь меня и излилась наружу, где-то пониже пупка.

Я уходила… уходила.

— Этого не будет! — прохрипел Льюис и припал ртом к моему рту, вдыхая воздух в мои легкие и вместе с тем наполняя меня живительной энергией, столь мощной и яростной, что даже алчная пустота не могла поглотить ее полностью. Пустота, являвшаяся на самом деле Дэвидом. Именно так мне предстояло умереть, быть полностью высосанной, вытянутой во тьму, где он, без надежды на освобождение, так и останется навсегда, заточенный наедине с ненасытным, кошмарным голодом…

Я не хотела, чтобы все закончилось подобным кошмаром.

Я не могла этого допустить.

Я вздохнула.

Льюис, так и склонившись надо мной, тяжело дышал, дрожал, но я видела золотистые струи энергии, стекавшей с его пальцев прямо мне в живот. Плотный, непрерывный поток жизненной силы.

Я отбросила его руку, и он медленно разогнулся, стоя, пошатываясь, на мокрой мостовой с опущенной головой, хватая ртом воздух, словно утопленник.

Каковым, можно сказать, и являлся. Я едва не забрала его с собой.

— Да черт возьми! — в ярости выдохнул он. — Что это ты не так, так эдак всю дорогу норовишь умереть? Не можешь найти себе другое хобби?

— Заткнись!

Может, я и хотела, чтобы это прозвучало дерзко, да только ничего, кроме жалкого, дрожащего шепота, произнести не смогла. Я перекатилась на бок, насквозь промокшая, продрогшая до мозга костей, но поддерживаемая собравшимся где-то внутри насыщенным, золотистым, живительным теплом. То был его дар, в чем-то подобный дару Джонатана, только на сей раз это была человеческая энергия, и мое тело уже было готово ее принять. Оно уже обновлялось.

Я испустила вздох, глядя на него, и увидела, как узкие зрачки Льюиса расширяются в большие, черные круги.

Между нами начала выстраиваться связь.

Пульс участился, подхватывая меня, словно приливная волна.

Я закрыла глаза и воспарила в эфир. Это далось легко, без напряжения, и процесс превосходно контролировался.

— Что тут случилось? — спросил Льюис.

— Джонатан, — пробормотала я. «Он похитил мое дитя». Я не могла вымолвить это вслух, не могла начать объяснять то, что сама поняла, только валяясь здесь, под дождем, уж Льюису-то точно. — Он не собирается сражаться. Ашан победит.

У Льюиса вырвался такой резкий вздох, словно ему были известны последствия, которые я не могла себе даже вообразить.

— Это невозможно.

— Еще как возможно, поэтому тебе лучше заранее разработать план.

— Джоанн, какой тут, к черту, может быть план.

Неожиданно он показался мне несчастным и потерянным — промокший, продрогший, смертельно усталый.

— Потеряв Джонатана, мы потеряем все. Он, как краеугольный камень, вытащит…

— И строение рухнет, — закончила я за него и, обнаружив, что уже в состоянии сидеть, молча протянула ему руку. Он взял ее и помог мне подняться на ноги. Судя по первым ощущениям, все части моего тела по отдельности и оно в целом действовали более-менее корректно.

— Ты вот говорил, чтобы я сматывалась. Ну и куда, по-твоему, мне сматываться? Где я могу чувствовать себя в безопасности?

Он на миг коснулся моего лба холодными губами.

— Нигде. Просто… не знаю. Я попытаюсь найти его, поговорить с ним. А тебе, может быть, лучше отправиться домой. Если понадобится, используй то, что я тебе дал, для защиты, но помни, что твоему телу требуется время для восполнения потерянного.

Его голос звучал хрипло и озабоченно, и я попыталась хотя бы не дышать, как загнанная лошадь. Правда, с бешеным сердцебиением ничего поделать было нельзя.

— Оставайся в живых, прошу тебя.