«Пена дней» и другие истории - Борис Виан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А вы?
– Пусть так, я тоже невыносим. Но мы здесь уже три недели. Вы понимаете, что я за это время еще ни разу не!..
– Серьезно? – удивился Жуйживьом. – Даже с женами технических исполнителей? А что же вы делаете по утрам в клинике, пока я сплю?
– Я занимаюсь… – замялся практикант.
Жуйживьом сначала смотрел на него не понимая, потом разразился хохотом.
– Черт подери! – воскликнул он. – Вы хотите сказать, что вы… Вы занимаетесь… Вот умора! Значит, поэтому у вас все время дурное настроение!
– Думаете, из-за этого? – с беспокойством спросил студент.
– Ну разумеется. Это же очень вредно.
– А вы? Вы никогда так не делали? – спросил он.
– Один – никогда.
Практикант замолчал, чтобы легче было дышать: они карабкались на высокую дюну. Вдруг Жуйживьом опять расхохотался.
– Что случилось? – спросил практикант.
– Ничего. Просто я представил себе, какая у вас при этом физиономия.
Не в силах одолеть приступ смеха, профессор повалился на песок. Из глаз его брызнули крупные слезы, а голос съехал на удушливо-веселый визг. Практикант отвернулся с обиженным видом, разложил на земле детали самолета и, встав на колени, взялся прилаживать их друг к другу. Жуйживьом почти успокоился.
– И все же вы плохо выглядите, – повторил он.
– Вы уверены? – Практикант не на шутку обеспокоился.
– Абсолютно уверен. Между прочим, вы не первый.
– А я думал… – пробормотал практикант, уставившись на крылья и кабинку. – Значит, вы полагаете, что другие делали это до меня?
– Естественно.
– Впрочем, я и сам так думал. Но неужели в такой же ситуации? И тоже в пустыне, где нету женщин?
– Разумеется, – сказал Жуйживьом. – А что, по-вашему, означает символ Святого Симеона Столпника? Почему он все время так был занят своим столпом? Да это же очевидно! Вы Фрейда проходили, я надеюсь?
– Нет, что вы, Фрейд нынче не в моде, – отмахнулся студент. – В эти бредни одни недоумки верят.
– Фрейд – это одно, а столп – совсем другое, – продолжал Жуйживьом. – Тем не менее бывают «представления» и «переносы ощущений», как их называют философы, бывают комплексы и их подавление, и онанизм, как в вашем частном случае.
– Теперь вы мне, конечно, скажете, что я дурак набитый.
– Отнюдь, – сказал Жуйживьом. – Просто вы не очень умны, вот и все. Но это вполне простительно.
Практикант тем временем приладил крылья и фюзеляж и теперь со вкусом размещал хвостовое оперение. Он замер на мгновение, задумавшись над словами профессора.
– А вы? – спросил он. – Вы как делаете?
– Делаю что?
– Не знаю что…
– О, это очень туманный вопрос, – сказал Жуйживьом. – Настолько туманный, что граничит с бестактностью.
– Я вовсе не хотел вас обидеть.
– Конечно, я знаю. Но у вас прямо-таки дар соваться не в свое дело.
– Там мне было лучше, – тихо вздохнул практикант.
– Мне тоже, – ответил Жуйживьом.
– А здесь так муторно.
– Это пройдет. Во всем виноват песок.
– Песок тут ни при чем. Мне не хватает медсестер, других практикантов, больных…
– Может, и стульев тоже? – съязвил Жуйживьом.
Студент покачал головой, и выражение горечи пятнами проступило на его лице.
– Вы всю жизнь будете меня попрекать этим стулом? – спросил он.
– Потерпите, недолго осталось. До старости вы не доживете: у вас чересчур вредные привычки.
Студент замер в нерешительности, открыл было рот, но снова закрыл его и ничего не сказал. Он продолжал копаться в цилиндре и моторе. Жуйживьом заметил, что он вздрогнул и склонился над собственной рукой, как полчаса назад: длинная кровоточащая рана рассекла ему ладонь. Студент повернулся к профессору; он не плакал, только стал белый как полотно, и губы позеленели.
– Меня мотор укусил… – пролепетал он.
– Что вы такое ему сделали?
– Ничего я ему не делал… – сказал практикант и положил самолет на песок. – Больно.
– Покажите, что там у вас.
Практикант протянул руку.
– Дайте-ка ваш платок, – сказал профессор.
Студент достал свою грязную тряпку, и Жуйживьом с грехом пополам забинтовал кровоточащую руку, выказывая при этом все признаки отвращения.
– Так лучше?
– Вроде… – сказал студент.
– Я сам запущу его, – сказал профессор.
Он подобрал самолет и умело завел мотор.
– Обхватите меня за туловище! – заорал он, стараясь перекричать рев машины.
Студент схватил его обеими руками и прижал к себе. Жуйживьом отрегулировал впускной клапан, и винт закрутился так быстро, что края лопастей окрасились в бордовый цвет. Студент вцепился в профессора: тот едва стоял на ногах от вихря, поднятого пропеллером.
– Запускаю! – прокричал Жуйживьом.
«Пинг-903» рванул ввысь и пропал из виду. Потрясенный студент выпустил профессора и с размаху сел на песок. Он сидел, уставившись в одну точку – туда, где исчез самолет. Жуйживьом шумно перевел дух.
– У меня рука болит, – сказал практикант.
– Размотайте эту тряпку, – велел профессор.
Рана на ладони зияла, раскрыв свои припухлые зеленоватые створки. В середине разрез был черно-красный и уже пенился маленькими быстрыми пузыриками.
– Эге! – сказал Жуйживьом, взяв студента за руку. – Надо немедленно обработать.
Вскочив на свои хилые ноги, молодой человек припустил вслед за профессором к отелю Баррицоне.
– А как же самолет? – спросил он.
– Судя по всему, он летает, – ответил Жуйживьом.
– Но он вернется?
– Надеюсь. Я его запрограммировал.
– Он очень быстро летает…
– Очень.
– Как же он остановится?
– Понятия не имею… Я об этом не подумал.
– Наверно, это песок во всем виноват… – сказал практикант.
Внезапно послышался резкий звук, и в метре над ними что-то просвистело; потом грохнул взрыв, и в окне ресторана вызвездилась дыра в форме самолета. Изнутри донесся звон падающих и разлетающихся вдребезги бутылок.
– Я – вперед, – сказал Жуйживьом.
Студент остановился и посмотрел вслед черному силуэту профессора, который летел со всех ног по склону. Над его старомодным рединготом мелькал воротник желтой рубашки. Профессор дернул дверь и скрылся за ней. Практикант снова взглянул на свою руку и ринулся вниз тяжелыми, неуклюжими скачками.
VII
Анжель надеялся разыскать Рошель и вернуться к Дюдю вместе с ней. Он спешил, торопливо взбирался на дюны и в несколько прыжков преодолевал спуски. Ноги его глубоко проваливались в песок, производя мягкий, приглушенный звук. Иногда он наступал на тугой пучок травы, и тогда жесткие стебли хрустели, распространяя запах свежей смолы.
Остановка 975-го находилась от гостиницы на удалении двух измерений. Для Анжеля – сущий пустяк. Рошель он увидел на вершине холма, когда та уже возвращалась. Сам он был внизу, хотел побежать навстречу, но не смог. Соединились они на середине склона.
– Здравствуйте! – сказала Рошель.
– А я – за вами.
– Где Анна? Работает?
– По-моему, да.
Наступила пауза; начало вышло не очень удачным. К счастью, вскоре Рошель подвернула ногу и для
