Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги - Александр Хинштейн

Доренко: Мы ее, вообще, не называем эту публикацию. А потому, что «Московский комсомолец» такая дерьмовая газета.

Березовский: Какая бы она не была дерьмовая, общество не прошло мимо нее. Ты можешь сколько угодно не любить «Московский комсомолец», но все об этом говорят. Другое дело, что газета, может быть… Открой эту газету. Это непременно нужно сказать. Там на последней странице объявления. То есть на первой странице они печатают свою идеологическую статью, какие они крутые, а на последней странице печатают о девочках за 1500 условных единиц. Типичная желтая пресса. И вот понятно, да?

Доренко: Тогда я про «всего вам доброго» в конце скажу. Потому что, если это делать блоком и ставить вверх, то надо ставить интервью Чубайса.

Березовский: Он даст совершенно точно интервью. Я сейчас ему позвоню и все организую.

Гусинский: А как тебе по «МК» с говном?

Березовский: Абсолютно. Володь, я усвоил точно одну вещь. Не надо больше в кусты. Надо просто, извини меня, еб. ть их по полной программе.

Гусинский: Мы с тобой наметили план. Значит, Доренко у тебя завтра?

Березовский: Договорились, Володя.

Всего-то через год Березовский запоет совсем по-другому. О том, что Чубайс «обладает необходимой волей, знаниями, устремленностью» и «является стержнем» Борис Абрамович забудет мгновенно.

Как и о том, впрочем, что собственным своим благополучием он во многом был обязан именно этому человеку; и речь даже не о кресле в Совбезе. Если бы в июне 1996-го Чубайс не сумел переломить Ельцина, настояв на отставке Коржакова – Барсукова – Сосковца, в лучшем случае Березовского ждала бы вынужденная эмиграция. (А что в худшем – даже страшно себе представить.)

Как угодно можно было относиться к Чубайсу, но не признавать его чисто большевистский, железный характер и исключительные волевые бойцовские качества было как минимум, непростительной самонадеянностью.

Ответный удар не заставил себя долго ждать. 4 ноября 1997 года разъяренные Чубайс с Немцовым отправились на дачу к Ельцину в «Горки».

Напрасно Дьяченко с Юмашевым, перехватившие младореформаторов на полпути, уговаривали их не пороть горячку. («Они сказали мне: „Ты совершаешь самую большую ошибку в своей карьере“», – раскрывал потом Немцов изнанку высокой политики.) Вице-премьеры были полны решимости: либо мы, либо Березовский. Именно так и объявили они президенту.

В своей книге Ельцин весьма подробно воспроизводит этот непростой разговор:

«Начал Чубайс: „Борис Николаевич, готовится мощный накат на правительство… Все нити кризиса в руках Березовского и Гусинского. Информационную войну надо кончать. Если вы уберете Березовского из Совета безопасности, он моментально потеряет свой вес, его мнение никого не будет интересовать, конфликт закончится“.

…вице-премьеры продолжали убеждать меня, что Березовского необходимо увольнять из Совбеза. Человек, который путает бизнес с политикой, не может занимать эту должность. Приводили примеры, говорили, что Березовский подрывает авторитет власти в стране. Это недопустимо».

Ельцин оказался перед тяжелым выбором; как когда-то в июне 1996-го. С одной стороны, за Березовского стояли горой самые близкие его люди – дочь Татьяна, названный сын Юмашев. Но с другой, президент не мог не понимать, какое раздражение вызывает в обществе этот скандальный субъект; да и властные его претензии становились уже невыносимы.

Никто и никогда не вправе был давить на Ельцина, принуждая к кадровым перестановкам: он, может быть, и не прочь был уволить Чубайса, но сам, без нажима извне; точно, как в детском стишке:

Я свою сестренку ЛидуНикому не дам в обиду.Я живу с ней очень дружно,Очень я ее люблю…А когда мне будет нужно —Я и сам ее побью…

«Чем больше было на меня давление общественного мнения, прессы, банкиров, тем яснее я понимал: Чубайса не отдам! – весьма откровенно демонстрирует в мемуарах Ельцин свое уязвленное самолюбие. – Просто потому, что не имею права поддаваться грубому шантажу, наглому давлению. Обязан сопротивляться просто для сохранения в обществе стабильности. Да, Чубайса (я уже принял это решение) необходимо будет убрать из правительства. Но когда это сделать и как, это будет мое решение. А не чье-то».

Глухое раздражение, жившее в президенте все эти месяцы, выплеснулось, наконец, наружу: «Чубайс и Немцов дали мне повод избавиться от надоевшей порядком „тени“ – Березовского».

Через сутки, 6 ноября, Борис Абрамович был уволен с государственной службы. Однако никаких выводов из этого он так и не сделал; потому еще, что вскоре Юмашев – глава президентской администрации – сделает его своим советником: правда, на общественных началах.

(Когда в тот же день в эфире «Эха Москвы» Березовского спросили, кто первым сообщил об отставке и общался ли он сегодня с кем-нибудь по этому поводу, он, в классической своей манере, моментально ответствовал:

«Нет, я узнал вчера».

Даже падая в пропасть, Березовский самым важным считал показать, что по-прежнему держит руку на пульсе; знает все раньше прочих.)

С отставкой Березовского информационная война не только не закончилась, но и, напротив, разгорелась с еще новой силой. По факту ненаписанной чубайсовской книги МВД возбудило уголовное дело. Первого вице-премьера на полном серьезе планировали даже арестовать, но помешал этому, как ни странно, Юмашев, не поощрявший швыряния камнями в стеклянном доме.

Кончилось все тем, что весной следующего года Чубайс навсегда покинул большую политику, с головой погрузившись в электрификацию всей страны.

Справедливости ради следует, впрочем, заметить, что заслуги Березовского не было здесь ни на грош. В марте 1998-го в отставку был отправлен не один Чубайс, а все правительство целиком во главе с премьером-златоустом Черномырдиным; для Белого дома наступала черная полоса – в течение следующих полутора лет в России сменится пять кабинетов кряду.

Ясное дело, при каждой новой рокировке Березовский пытался вставить свои пять копеек; он и про смену черномырдинского правительства говорил, как о деле собственных рук, хотя логики не было здесь никакой.

Вместо Черномырдина в Белый дом тогда пришел выдвиженец младореформаторов 36-летний Сергей Кириенко, с ходу показавший зубы; то есть для Бориса Абрамовича это была даже не смена шила на мыло, а намного хуже, ибо блаженной памяти Виктор Степанович ничего подобного и близко себе не позволял.

Впоследствии Кириенко расскажет, что едва ли не с самого первого дня Березовский всячески пытался повлиять на него, действуя в обычной своей манере; попеременно щелкая кнутом и подманивая пряником.

«Я сразу после своего назначения заметил, что не раз люди противоположных политических взглядов предлагают мне одного и того же кандидата в кабинет министров, – вспоминал Кириенко. – Я отправлял запрос в ФСБ и в МВД. Выяснялось, что хвосты вели в финансово-олигархические группы, в том числе к Березовскому. В общем, этих людей я посылал.

После этого через третьи лица поступили предложения о содействии в размещении полезной для правительства информации в СМИ, предлагали содействие в решении проблем в Госдуме – я отказывался. Появились отдельные негативные публикации, а вслед за этим снова пришли люди с тем же предложением о содействии. Я их опять послал… В конце концов, мне с разных сторон стали объяснять, что я зря не контактирую с влиятельными ФПГ. Говорили, что, отказавшись от сотрудничества, я провоцирую их на борьбу за мою отставку. Так что позицию Березовского я всегда знал».

Но затеять всерьез информационную войну против Кириенко времени у Березовского попросту не хватило; молодой премьер, получивший в народе остроумное прозвище «киндер-сюрприз», и без помощи олигархов был низвергнут в считанные месяцы.

На бесславную отставку Кириенко был обречен изначально. К моменту его назначения российская экономика уже вовсю трещала по швам. Последним и смертельным ударом стала тогда приснопамятная пирамида ГКО – государственных казначейских обязательств.

Если кратко, начиная с 1996 года, правительство, под предлогом острой нехватки средств, брало взаймы у коммерсантов, расплачиваясь взамен долговыми бумагами: казначейскими обязательствами. При этом доходность облигаций росла, как на дрожжах; на каждый вложенный доллар, кредиторы получали уже два, но через год. Или не получали, предпочитая играть на повышение, ибо проценты по ГКО росли каждый месяц, точно в геометрической прогрессии.