Миры Харлана Эллисона. Том 0. Волны в Рио - Харлан Эллисон

В тот же день они покинули виллу в Афинах.

Графиня решила, что ей потребны приключения. Нет, никаких скачек с охотничьими псами в Суссексе, никакого катания на тобоггане в Швейцарских Альпах, никаких гонок за газелями в Африке. На сей раз графиня вознамерилась искать приключений в Тибете. Если точнее, на Эвересте.

Не на самой, разумеется, вершине — и даже не на южном склоне, где дилетанты, орудуя кошками и крюками, совершают простенькие подъемы, а потом довольные возвращаются в клубы, где можно от души врать про свои подвиги. Нет, у предгорья. В диком и коварном месте, где графиня и ее фаворит смогут вдоволь насладиться укусами лютого ветра, пройтись по глубокому снегу и вновь почувствовать, что еще не совсем оторвались от жизни.

Их шерп, морщинистый старик, слыл человеком излишне прямодушным и стойким в самых отчаянных ситуациях. Вместе с ним они и приступили к подъему.

Но даже самые продуманные набеги на дальнюю кромку риска могут завести дальше желаемого. Где-то за пятым плато на них вдруг обрушилась снежная буря. Сразу принялась швыряться тяжелыми снежками в защитные очки, наводя ужас и на графиню, и на ее статного, крепкого Поля, заставляя обоих плотнее кутаться в свои штормовки.

Поль погрузился в мечтания о теплых краях. Потом твердо решил: выберется из этого белоснежного кошмара и тут же порвет с графиней. Или она с ним.

Лагерь они разбили на небольшом открытом участочке у самой каменной стены высоко на горном массиве. Ветер выл и хлестал по брезенту палатки — а двое искателей приключений прижимались друг к другу и пили кофе из алюминиевых кружек.

— По-дурацки получилось, — обронил Поль.

— А мне нравится дурить, — с вызовом отозвалась графиня. — Хочешь, обеспечу тебе все мыслимые дурости?

Так завязался спор — и все катилось по наклонной, пока Поль не понял, что если останется в палатке, то утром шерп найдет в ней как минимум один труп.

Тогда он, поплотнее закутавшись, вышел на террасу и прошел несколько метров вдоль горного склона. Только несколько метров и потребовалось. Поль мгновенно потерялся. Обе палатки исчезли в бешеной белизне свирепствующей бури.

Тут Поля одолел страх — и он впервые понял, где он и что делает. Тогда, вытянув перед собой руки, он пошел вслепую, надеясь наткнуться на скалу и по ней вернуться обратно. Но скала тоже куда-то делась. Снег залеплял защитные очки — а стоило очистить, как их тут же залепляло снова. Поль опустился на колени. Умей он плакать, обязательно бы заплакал.

Дальше он пополз на четвереньках.

Полз целую вечность.

А потом, в мгновение внезапного затишья, сквозь несущийся на него шторм Поль заметил разрыв в снежной стене. Отчаянно рванул туда — и вскоре заполз в пещеру. Пещера оказалась неглубокой, но темной и хорошо защищенной от ветра. Сначала Поль просто привалился к стене и вволю втягивал в себя морозный воздух. Наконец сбросил защитные очки и откинул воротник меховой штормовки.

Потом огляделся.

В пещере, несмотря на эпилептические корчи бушующей снаружи бури, несмотря на отчаянные вопли ее проклятой души, царила какая-то странная тишина. Тут в дальнем углу что-то зашевелилось. Поль ожесточенно моргал. Заледеневшие ресницы оттаивать не торопились. Никак не удавалось разобрать, что же там такое.

А потом оно встало.

Кричать Поль не мог. Крик застыл у него в горле — точно так же, как застыл и весь мир вокруг.

Громадное белое существо неуклюже поплелось к Полю, и теперь он смог разобрать его очертания. Гигант ростом метра два с половиной. Могучий торс. Ноги подобные стволам деревьев. Все тело покрыто шелковистой белой шерстью — густой, как у овцы. На месте лица из двух слитков черного огня выглядывало что-то отдаленно похожее на человечность. А нос куда ближе к носу орангутана. Широкий, как у гнома, рот. Существо нависло над человеком — а тот лежал, будто парализованный.

Потом мерзкая тварь нагнулась и подняла Поля. Прижала его к себе — и мужчину сразу же обдало ее отвратительным дыханием. «Чем же надо питаться, чтобы так вонять?» — с ужасом подумал Поль.

Тварь что-то забормотала. Утробные звуки. Теплые, мелодичные звуки — откуда-то из самого ее нутра.

И тут, широко распахнув глаза — а потом захлопнув их от страха перед подступающим безумием, — Поль осознал, что наконец нашел себе постоянную женщину. Ту верную женщину, которой сможет принадлежать вечно.

Да, это существо было суженой Поля — и хохот графини вперемежку с «альфонсами» и «дамскими угодниками» зазвенел у него в голове. А йети крепко прижимала его к себе, защищая от бури, пока они выбирались из пещеры и поднимались по горе в гиблую ночь обретенной вечности.

Логика была железной. А антропологам следовало предполагать, следовало знать с уверенностью — если есть на свете снежный человек, то…

Интуиция не подвела Поля. На свете и вправду существовала вечная любовь.

Убийца миров

Его Превосходительство Сэр Пуш, Архиепископ Акционерной Компании Единственной Истинной Святыни Бога, сжимая обеими руками алмазную рукоять, медленно поднял к небу каменный стилет. Покрытое бурыми пятнами острие проплыло вдоль его обнаженного раскрасневшегося тела и остановилось прямо над головой. Зазвучала литания. Подхваченный висящим на шее микрофоном голос обрушился на заполняющих огромный стадион людей, однако там, где сидел калека, в самом удаленном секторе с местами по 2.50, трудно было различить отдельные слова. В проходе между рядами продавец сладостей выкрикивал свое: "Кола! Каштаны! Холодная кола! Горячие каштаны!", и пение архиепископа терялось в криках торговца. Безногий, привязанный к небольшой тележке мужчина с коричневым загорелым лицом поднес к глазам бинокль и направил его на жертвенный алтарь, пытаясь по движению губ архиепископа прочесть хотя бы некоторые слова.

Литания закончилась, и толпа завопила в религиозном экстазе. Безногий быстро повел биноклем вдоль стадиона и вновь взглянул на алтарь. Архиепископ слегка откинулся назад, так что ребра натянули раскрашенную кожу. Молниеносным движением он опустил стилет, ударив точно в красный круг под левой грудью обнаженной девушки. Стилет погрузился в тело по рукоять, и толпа завыла, вскочив на ноги и швыряя в воздух жертвенные розы.

Калека убрал бинокль в футляр и из пластикового мешочка высыпал прямо в рот остатки жареной кукурузы. Обезумевшие, подпрыгивающие тела были единственным, что он мог сейчас видеть. Рев нарастал, крики становились настолько пронзительными, что казалось невозможным, чтобы их издавали люди.