Год вольфрама - Рауль Герра Гарридо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
35
Когда я подошел к дому Англичанина, у меня сжалось сердце, что-то неуловимо зловещее витало в воздухе, а может быть, меня повергла в уныние страшная сырость, дождь прошел, но с крыш еще стекала вода, огромные лужи стояли между грядками и небольшими ручьями бежали вниз к каменистым берегам реки Куа, меня вдруг пробрала непонятная дрожь, навстречу выскочил Бум, пойнтер начал меня лизать, непривычно ласкаясь, он даже прыгнул мне на грудь, пытаясь лизнуть в лицо, и от этого мне стало совсем не по себе, не в его привычках проявлять столь бурные эмоции, похоже, он своим собачьим нюхом учуял что-то такое, чего я не знал, но что меня смутно беспокоило, я вошел в прихожую и почувствовал, как здесь еще больше сгустились невидимые и гнетущие пары, казалось, что из стен, таких привычных, а сейчас ставших чужими, сочилось что-то странное, дело было не только в царившей вокруг тишине, я не сразу заметил, что здесь изменилось, мебель стояла на своих местах, но исчезло все, что украшало дом, и личные предметы, оставалось лишь самое необходимое.
— Есть здесь кто-нибудь?
Я крикнул, чтобы еще раз убедиться:
— Кармен!
Даже эхо мне не ответило, ощущение пустоты было гнетущим, в доме никого, я вошел на кухню, там все в полном порядке, сверкает чистотой, даже слишком чисто, на плите я увидел записку, прижатую пестиком от ступки, чтоб не слетела, знакомый почерк Кармен, полуразборчивые буквы, так обычно пишут люди, кое-как сами выучившиеся грамоте, я с трудом прочитал что-то вроде: «Если вам понадобится, позовите меня, я в баре у Саграрио, не хочу мешаться, мое вам почтение», записка еще больше меня разволновала, с чего ей вздумалось уйти, да еще в бордель к Саграрио, этой самой известной в Бьерсо потаскухи? не знаю почему, но мне почудилось самое страшное, по-моему, у меня заржавел какой-то шарнир, соединяющий нашу волю с судьбой, когда мы приехали в Понферраду, я первым делом отвел Ховино в пункт скорой помощи при больнице, дежурного врача не было, он пошел попить кофейку, а его помощник отправился на свадьбу к двоюродной сестре, скоро оба вернутся, успокоил нас сторож, я к тебе зайду, как только удастся, увидишь, все обойдется, хотя он был под банкой, у него все же хватило духа пошутить, подумаешь, нога! возьму ноги в руки и пойду, меня удивил печальный вид города, крах с вольфрамом здорово задел многих, тем не менее я ждал, что в этом доме меня будут встречать, может, и без особой радости, но встречать, дона Хосе Карлоса в «Долларе» я не нашел, он был у себя в конторе, сказала сеньорита Карминья Села Тринкадо, я с трудом узнал Фараоншу, на ней был строгий костюм, и уж конечно, никаких красных подвязок, она выглядела чрезвычайно элегантно, дела идут совсем дерьмово, пожаловалась она, даже в игорном зале пусто и тихо, не то что раньше, с большой осторожностью Фараонша упомянула о Карине и Вилье, вид у нее при этом был таинственный, она давала понять, что умеет хранить тайны, а может, пыль в глаза пускала, знаю, мол, кое-что, но молчок, вот за это я ей был искренне благодарен, с ними все в порядке, ничего не случилось, Ариас и не думал сердиться из-за грузовика, я вам его оставлю вместе с грузом, вдруг он вам пригодится, так он мне ответил, а может, мой мальчик, начнется другая война, человек предполагает, а бог располагает, сам он уже занялся другими делами, ходили слухи о сооружении тепловой электростанции, «Хокариса» уже не занималась рудниками и перекинулась на строительство, мы встретились все пятеро и совсем как друзья, о доне Гильермо никто даже не спросил, я покинул Какабелос, никогда еще дорога в Карраседо не казалась мне такой долгой, то, что дверь в комнату, где прятали радиопередатчик, открыта, было плохим предзнаменованием, держа в руке записку, я бросился вверх по лестнице, Бум несся за мной но пятам, не оставляя меня ни на минуту, охваченный страхом, я крикнул:
— Ольвидо!
И опять даже эхо не откликнулось, в доме пусто, ну еще хоть какое-нибудь послание, мысленно молил я, прыгая через ступеньки, когда я наконец очутился в каморке, в глазах у меня потемнело, Ольвидо была там, она сидела на постели, словно окутанная невидимой зловещей броней, казалось, что на нее напал столбняк или она напилась дурману, во всяком случае, лицо у нее было совершенно отрешенным, она не видела ни меня, ни того, что ее окружало, но самое странное, Ольвидо была обнажена до пояса, и я впервые увидел ее грудь, щемящее чувство жалости охватило меня, она выглядела такой хрупкой и беззащитной, грудь была много меньше, чем я себе представлял, упругая и твердая, с розовыми сосками, как мне хотелось припасть к ним губами! но, конечно, не сейчас.
— Ольвидо!
Она повернулась ко мне и посмотрела невидящим взглядом, я хотел, чтобы она очнулась, и крепко обнял ее, почувствовав прикосновение ее кожи, белой, нежной, гладкой, по которой мне так давно хотелось провести рукой, я буквально задохнулся от нежности.
— Ольвидо!
— Это ты?
Она медленно возвращалась откуда-то издалека.
— Я, а кто же еще!
— Ты!
— Да, я, возвращайся ко мне!
— Жизнь моя, твое тело — моя родина, глина, из которой меня вылепили, земля, где будет моя могила.
— Мне приснился сон, будто мы с тобой гуляем, и вдруг земля раскрылась, и мы начали проваливаться, падали, падали и все никак не переставали падать, потом мы гуляли среди тополей, и вдруг с неба на нас стал падать крупный град, он сыпался, сыпался и все не мог нас засыпать, когда же наконец он покрыл нас полностью и мы очутились в колодце, у которого не было дна, появился он и сказал, я вас предупреждал! Мы бродили по роще, земля проваливалась, и мы падали, падали в бездонный колодец…
— Проснись, Ольвидо, забудь о своем сне!
— У него лицо горело и страшно исказилось от гнева, а вид был как у неприкаянного.
— Очнись, я здесь, с тобой.
— Ох, Аусенсио…
Я встряхнул ее за плечи, Ольвидо возвращалась, приближалась, еще немного, и она вернется к действительности.
— Мне дали таблетку, чтобы спать.
Она немного отстранилась, и я увидел у нее под левой грудью красную родинку, нарисованную кармином, я быстро стер ее пальцем, смоченным слюной, новое прикосновение к коже
