Полный вперед назад, или Оттенки серого - Джаспер Ффорде

— Так ночной поезд от Кобальта едет не в Смарагд? — пробормотал я.

— Нет, — сказала Джейн, — он прибывает сюда.

Я обвел взглядом нагромождение ложек. Люди, обвиненные в подстрекательстве, непокорности, плохих манерах или непочтительности, отправленные на перезагрузку обманным путем или вследствие случайности, — все они оказывались здесь. Говорили, будто их перевозят в другой сектор после перевоспитания. Ложь. Жизнь перезагрузочников заканчивалась здесь, исключая немногих, кому удалось сбежать: женщина в зенитной башне, Томас Изумрудный под пурпурным деревом. Неудивительно, что на всех была повседневная одежда.

— Но это же против правил! — воскликнул я, потрясенный не столько убийством, сколько враньем. — Префекты лгали нам. Это против принципов, которые отстаивал Манселл!

— Строго говоря, ты не прав, — заметила Джейн, покачав головой. — Сказано ведь: стремление к гармонии требует жертв от каждого из нас. Не сказано только, каких именно жертв. Тяжелой работы, самоотверженности, выполнения гражданского долга — а порой кое-чего еще. Не уверена, что префекты вообще знают об этом. Это все Главная контора.

Я еще раз поглядел на ложки, и мне в голову пришла мысль.

— Ведь их почтовые коды не присваиваются заново?

— Нет, — подтвердила Джейн. — Вот почему в Коллективе недонаселение.

— Но ведь Прежних было восемьдесят миллионов, а может, и больше! Не говори только, что всех их послали в такие вот места.

Она посмотрела на меня.

— Я не знаю, что случилось с Прежними.

— А апокрифик знает?

— Может, он имеет об этом представление. Но все это его не трогает — часть истории, не более того.

Мы помолчали. Столько всего неведомого, столько всего предстоит открыть! Но пока что мне хотелось лишь задавать вопросы.

— Почему же люди не пробуют сбежать? Почему ты просто ждешь, пока тебя не пожрет перпетулит?

— Если б все было так просто… Поверь мне, Эдди, ты не знаешь и половины этой истории. — Она поглядела в небо, определяя время по солнцу. — Надо уходить. Я не хочу возбудить подозрения, доставив тебя обратно после наступления темноты.

— Но ты можешь это сделать.

— Ты не представляешь, до чего прекрасно ночное небо. Ты можешь видеть звезды — яркие точки света, висящие среди полной черноты.

— Я могу вообразить себе это.

— Нет. Никто не может. И то же самое со светляками, что сверкают в безлунной ночи.

— Светляками?

— Именно. И с луной тоже.

— Я могу ее видеть, хотя и плохо, — возразил я.

— Не саму луну, — объяснила Джейн, — а огни на неосвещенной стороне полумесяца. Ночью видны и другие светящиеся точки — они движутся по небу.

Она улыбнулась мне устало и с облегчением: об этом она не говорила еще никому.

Я направился к Кортленду, который набивал ложками все, что можно: оба рюкзака, карманы, ботинки. В руках у него тоже были две полные пригоршни ложек. Будь у Кортленда такая возможность, он набил бы ими свои уши.

— Что такое? — спросил он.

— Мы уходим.

— Я не против. Если кто-нибудь из вас понесет один рюкзак, плачу двадцать баллов.

Мы сказали, что он сам должен тащить свое неправедно нажитое богатство, и зашагали прочь, оставив площадь за спиной. Хоть мы и отказались быть вьючными животными, Кортленд пребывал в восторге и без конца говорил о своем везении, о том, как осторожно будет он выбрасывать ложки на рынок, чтобы не переполнить его, и о том, что потребуется месяц для сверки выгравированных кодов с регистром — свободны они или нет.

— Не хочу, чтобы префекты задавали мне вопросы, — сказал он, — пусть даже мамочка одна из них.

Кортленд без конца молол языком по пути. Одурманенный жаждой наживы, он вовсе не заметил под своими ногами мертвых перезагрузочников.

Кортленд

1.1.02.01.159: Иерархию следует соблюдать всегда.

По перпетулиту мы зашагали значительно быстрее, но потом достигли места, где он растрескивался. Путь опять стали преграждать непроходимые заросли рододендронов и травянистые кочки. Поклажа сильно мешала Кортленду; вскоре он вспотел и начал пыхтеть, как паровоз. У развилки дорог он немедленно потребовал сделать привал.

— Я собираюсь оставить это здесь, — сообщил он, освобождаясь от всех ложек, кроме тех, что нес в рюкзаках. — Мы можем сказать Смородини, что нам надо вернуться сюда.

— Мы не вернемся сюда, — спокойно сказала Джейн. — Здесь нет ничего ни для кого.

Кортленд рассмеялся:

— Ложек тут столько, что можно разбить цветной сад, не вспоминая о мусоре для переработки. Восточный Кармин станет центром основанного мной ложечного бизнеса. Вы тоже устали — или только я?

Он тяжело присел на покрытую мхом бетонную плиту.

— Никто не должен приходить сюда, — объявила Джейн, садясь на упавшее дерево. — После того как провода заржавели, а зенитные башни перестали использоваться, у перпетулита искусственно вызвали омертвение, чтобы задержать нежеланных гостей. Никто не должен возвращаться из Верхнего Шафрана. Никто никогда не возвращался из него.

— До сегодняшнего дня, — поправил ее Кортленд.

— Да. До сегодняшнего дня. Скажи, Кортленд, когда ты якобы проводил перепись стульев, вчера, в Серой зоне, ты искал что-то конкретное?

— Например?

— Например, неучтенных сверхкомплектных жителей.

Удивление Кортленда было вполне искренним.

— А что, в Восточном Кармине они есть?

— Шестнадцать человек, — с готовностью уточнила Джейн, — и пятеро из них слепы.

— С-слово? — спросил он недоверчиво. — Лишенные зрения? С-слово?

— Госпожа Оливо ослепла двадцать два года назад, — сказала Джейн, глядя на меня. — Страх перед ночью становится бессмысленным.

— Как можно выжить, заболев плесенью разновидности С? — резонно поинтересовался Кортленд. — Я имею в виду, когда зрение слабеет, человека поражает гниль. Это избавляет его от ужаса постоянной темноты.

— Это не ужас, — возразила Джейн, — совсем нет. Кое-кто сделал из ночи барьер, препятствующий передвижениям. Слепые люди, не боящиеся темноты, разрушат эти планы.

— Ночь как барьер? — изумился Кортленд. — Но зачем?

Я посмотрел на Джейн. Мне тоже хотелось знать.

— Перед Явлением существовали тюрьмы — места, где лишенных баллов удерживали против их воли.

— Как это дико и бесчеловечно, — вырвалось у меня.

— Но тюрьмы по-прежнему есть, — продолжила Джейн, — только стены в них сделаны из страха, табу и неизвестности.

— Но почему незрячие не заболевают плесенью? — спросил я. — Не понимаю.

— Они не подхватывают разновидность С по той простой причине, что на чердаках им удобно и безопасно, — ответила Джейн. — На самом деле ни один сверхкомплектник ни разу не заболел плесенью. И это важный факт. Как ты думаешь?

Все. Я наслушался с избытком. Я хотел, чтобы все это остановилось, как остановились мертвые в конце своего пути, ссаженные с ночного поезда. И пусть Главная контора спокойно скармливает беспричинно бунтующих плотоядным деревьям и остаткам древних технологий. С меня было достаточно всего, что случилось за день, за неделю, — достаточно на всю жизнь. Достаточно.

— Нам надо двигаться, — сказал я более повелительным тоном. — Если мы не окажемся в Мрачном Углу за минуту до захода солнца, придется дрожать всю ночь от страха в клетке Фарадея. Кортленд, Джейн, пойдемте.

Джейн не двинулась с места. Кортленд тоже.

— Как-то мне не по себе, — пожаловался он, — и локтей я не чувствую.

Я чувствовал свои локти и не замечал ничего необычного. Посмотрев на ногти Кортленда, я обнаружил, что они выросли на полдюйма. Это могло означать лишь одно.

— Гниль, — спокойно сказал он. В голосе его звучал не ужас, а грусть вкупе с чувством неизбежного. — И никакой проклятой Зеленой комнаты поблизости. Что за гнилая удача. Если уж суждено подохнуть, хочется, по крайней мере, «словить лягушку».

— Нет, нет, нет, — повторял я, обхватив голову руками.

Еще и плесень… только не это!

К моим глазам сами собой подступили слезы, из груди вырвалось рыдание: все вокруг рушилось. Ятевео и перпетулит не убивали никого в Верхнем Шафране — они лишь убирали останки.

— Все так, как я говорила, — тихо произнесла Джейн. — Снаружи все отлично, но за закрытой дверью пылает пожар. Извини, но мы с тобой должны бежать с ножницами в руках, бок о бок. Тебе придется открыть эту дверь и почувствовать жар на своем лице. Может, даже немного обгореть. Рубцовая ткань всегда заживает труднее.

— Плесень — это вообще не болезнь.

Джейн глубоко вздохнула и сжала мою руку.

— Это цвет. Зеленовато-красный. Площадь в Верхнем Шафране сделана из самоокрашивающегося перпетулита.

— Но плесень поражает почти каждого, — медленно произнес я. — А сюда не добирается почти никто.