В тот день… - Симона Вилар

Яра тут же занесла руку с ножом для удара. Но Вышебор рывком бросил тело вперед, навалился и с удивительным проворством перехватил у запястья ее руку с оружием. Миг – и Яра оказалась под его тушей, запястье будто стальные тиски сдавили, однако она продолжала бороться, пока, охнув, не разжала онемевшие пальцы.

Вышебор дышал ей в лицо перегаром и гнилью рта. Калека, пьяный и обезумевший, но не утративший воинской выучки, да и ловкость еще при нем. Он враз заломил ее руку, прижав к изголовью, а другую придавил своим тяжелым телом. И все же Яра продолжала брыкаться, рвалась под ним. В какой-то миг вцепилась зубами в его лицо, впилась, грызла, но тут же ощутила такой удар по голове, что, охнув, бессильно откинулась назад.

Вышебор же давил на нее, одновременно шаря рукой и выискивая оброненный нож. Дышал, как фыркал, но нашел оружие, и Яра ощутила, как острие уперлось ей в горло.

Вышебор шумно выдохнул. Прошептал:

– Резать не буду, если подчинишься и сама разведешь ноги. А то мой нетерпеливый уд уже наготове. Вот получу тебя всю изнутри и тогда отпущу.

У Яры все плыло вокруг, почти спокойный голос Вышебора ее, казалось, оглушал.

– Тебе не привыкать, волочайка[106]. Тобой на капище кто только не пользовался. Вот и мне достанешься. Давно я хотел тебя получить всю. Ну же!..

Но она вновь стала вырываться. Выгибалась под ним, как будто и силы удесятерились, даже приподняла на себе его тяжелое тело. Но охнула, ощутив, как в горло вонзается острие.

– Могу и прирезать, – довольно произнес сквозь дребезжащий смех Вышебор. – Мне с окровавленными пленницами даже слаще. А ты сейчас моя пленница. Ну же, или подчинись, или… Моисею не привыкать вытаскивать тела и спускать в реку.

Яра попробовала собраться с мыслями и найти хоть какой-то выход. Но была придавлена, боль в горле обжигала, страшно было. Неужели придется отдаться калеке? Он уже ноги ей раздвигал, вился вьюном, давил полуподвижным телом, тыкался твердым стержнем ей в живот, пробирался. Яра стала отбиваться, что-то в ней упорно противилось подчиниться такому. «Пусть лучше зарежет», – подумала. Ибо знала – все равно потом полоснет ножом. Яре не доводилось ранее видеть, что оставалось от доставленных к Вышебору невольниц, однако она помнила пятна крови на половицах, какие сама же вытирала по приказу Дольмы, скрывая забавы старшего Колояровича.

Может, попробовать выиграть время? Для чего? Чтобы подольше мучиться? Она все же надеялась, что кто-то придет, заслышав их возню. Даже показалось, что различила некий приглушенный голос где-то неподалеку. Однако никого не было, и она извивалась, пока боль в горле не стала такой сильной, что едва не задохнулась. А Вышебор уже пристраивался, сопел. Беззащитность дрожащей жертвы волновала и возбуждала его. Он страстно желал погрузиться в бьющуюся под ним плоть. Вот прямо сейчас, он уже почти попал. Но потом…

Потом он затих. Навалился всей тяжестью и затих. Рука с ножом обмякла, и Яра смогла вздохнуть.

И лишь через бесконечно долгий миг поняла, что рядом есть еще кто-то. Откуда-то из раскрытой двери падал свет, и она различила высокую длинноволосую фигуру. Которая склонилась и быстро скинула с нее грузную тушу Колояровича.

Озар!

Яра не думала, откуда он тут, как оказался рядом, ведь должен быть далеко. Она просто потянулась к нему и, когда он обнял, прижал ее, затряслась в дерганом плаче.

– Шшш… Ну все, тише, тише, – утешал ее волхв, но она не могла успокоиться и ревела все пуще.

В какой-то миг он отпустил Яру – и она почувствовала себя совсем одинокой, беззащитной. Цеплялась за него, но Озар мягко удержал ее руки. Говорил, что она в крови, надо перевязать. Яра и впрямь была окровавлена, рубаха в потеках, а когда плакала, кровь из раны на шее текла еще сильнее. В конце концов Озар все же высек искру, зажег огонек на носике глиняной лампы и занялся ее перевязкой. Косился на неподвижного Вышебора, дышал бурно, но сам умело оторвал от какой-то одежды из ларя полоску ткани, стал обрабатывать порез. Промыл из стоявшей рядом лохани, что-то бормотал, заговаривал кровь. Яра ничего толком не понимала из его быстрой речи. Попыталась было спросить, но волхв приложил палец к ее губам.

– Молчи пока, молчи, – настаивал он, прижимая к порезу возле ее ключицы свернутую ткань, потом стал осторожно перевязывать.

Яра только теперь при свете огонька посмотрела на лежавшего неподвижно огромного Вышебора. Он и сейчас казался ей страшным, опасным.

Озар проследил за взглядом ее расширенных глаз.

– Не бойся, нас учили, как ударить, чтобы человек отключился. Но связать его все же придется. Ишь как силен! И без ног смог сюда добраться. И вот что думается мне…

Тут он умолк, но Яра все же уловила его мысль.

– Думаешь, из-за Вышебора все? Он и есть тать, он убийца?

Озар не ответил. Закончив перевязку, сел рядом и, опершись о сложенные руки, задумался. И тогда Яра осторожно, шепотом спросила:

– Ты-то как тут оказался?

Озар выпрямился, устало улыбнулся ей и погладил ключницу по щеке.

– Да вот же, оказался. Непросто это вышло.

Она слушала. Как после того, как ушел с Златигой, он места себе не находил, как неспокойно ему было. Добрыня же повелел, чтобы ничего тут не случилось, а он отлучился. Будто страж свой пост оставил, а это неладно. И когда Озар приготовил целительный отвар для жены Златиги и та спокойно уснула, его уложили на полатях в доме дружинника. Но волхв так и не смог заснуть, все ворочался и словно чувствовал – надо вернуться. Вот и ушел среди ночи, никому ничего не сказав.

В темноте добрался до усадьбы Колояровича, а тут заперто все. Но на счастье Озара, между дворов на Хоревице проходили городские стражи, узнали его. Они же и помогли попасть в усадьбу, лестницу притащили, позволили забраться через частокол. Кажется, совсем недавно это было. Но войти в сам терем Озар не смог. Заперто было. Вот тогда он и взобрался по галереям. А как взлез, услышал странные звуки из горенки Яры. К тому же дверь была открыта. Но и по тому, что он различил во тьме, догадался, что на милую ему ключницу напали. Причем почти сразу понял кто.

В этот момент Вышебор чуть пошевелился, застонал. Озар тут же резко и сильно ударил его куда-то в шею – и калека, захрипев, снова обмяк.

Но этого хватило, чтобы