Черепахи до самого низа. Предпосылки личной гениальности - Джон Гриндер

Джон: Я хотел бы прочитать вам попытку мастера первого внимания, Бейтсона, исследовать тот же вопрос, который вызвал у вас столь изящный отклик. «Алгоритмы души».

«Алгоритмы души, или, как еще говорят, бессознательного,...закодированы и организованы совершенно иным способом, чем алгоритмы языка. А поскольку значительная часть сознательного мышления построена в рамках логики языка, алгоритмы бессознательного недоступны вдвойне».

Кстати, последнее замечание просто не верно в отношении вас как группы людей. Это было написано около двадцати лет назад. Обдумайте, что говорит Бейтсон в своем вступлении к «Структуре магии» (The Structure of Magic):

«Составляет странное удовольствие писать вступление к этой книге, потому что Джон Гриндер и Ричард Бендлер сделали нечто похожее на то, что мы с коллегами пытались сделать пятнадцать лет назад....они сделали то, что мы, как я сейчас вижу, по глупости упустили...это открытие кажется очевидным, когда аргументация начинается с лингвистики...но, конечно же, многое из того, что было так трудно сказать в 1955 году, настолько поразительно легче в году 1975».[2]

И вот мы с вами в 1986 году, и у нас есть инструменты, требуемые для исследования логики второго внимания, чтобы составить карту трансформ, происходящих на стыке первого и второго вниманий, разработать и предложить процессы корректировки, необходимой для восстановления собственного равновесия и переустановки связей с другими людьми и собственным контекстом таким образом, чтобы некоторая мудрость вносила информацию в наше поведение. Соответственно этому утверждение, что алгоритмы души «вдвойне недоступны», нас ни в коей мере не ограничивает.

«Дело не только в том, что сознательному разуму доступ к этому материалу затруднен, но и в том, что когда доступ получен, например, в снах, искусстве, поэзии, религии, интоксикации и прочем, остается гигантская проблема перевода».[3]

Джон: Произведение Розали, прочитанное нам утром, демонстрирует, что этот класс паттернов второго внимания не является «вдвойне недоступным». Он напрямую доступен, если вы обладаете тренировкой и умением переключаться во второе внимание. Он недоступен в одном, и это забавная недоступность: художественное произведение, как у Розали, является демонстрацией того, что она может, балансируя между первым и вторым вниманиями, достичь паттернов второго внимания и вытащить их обратно в виде слов. Но сам язык, в самой своей структуре демонстрирует, что он – чистый материал второго внимания. Проблема перевода все-таки остается. Но это проблема для учителей и переводчиков, а не для художников. (Смех).

Бейтсон дальше говорит о том, что «первичный процесс» (мы называм это вторым вниманием) «характеризуется отсутствием отрицаний», и, если кстати вспомнить произведение Розали, «отсутствием грамматического времени...», то-есть, вчера, завтра, сегодня, десять лет назад и двадцать второй век присутствуют вместе, без обозначений времени.

Справедливо и то, что тема обсуждения первичного процесса отличается от темы языка и сознания. Сознание говорит о вещах и людях и присоединяет предикаты к конкретным вещам или людям, о которых уже шла речь. В первичном процессе вещи или люди обычно не идентифицированы, и в центре обсуждения находятся взаимосвязи, которые, как предполагается, существуют между ними.

Джуди: Прекрасно.

Джон: И если вернуться назад и послушать то, что написала Розали, то часть этой утонченности должна бы войти в взаимосвязь и занять место в семействе – совокупности связанных между собой вещей, имен существительных – рядом с теми, которые второе внимание считает по-настоящему родственными, а первое внимание никогда ранее не рассматривало.

Джуди: Наподобие «Люди есть трава.»

Джон: Синтаксис: два дня назад в контексте создания процессов, называемых осведомленностью, вниманием и диссоциацией, я просил поверить мне, что позже объясню, каким образом мы от цельного и конгруэнтного оленя, пасущегося на лугу возле ручья, переходим к Макдональдсу. Я сказал, что ключевым шагом было понять, каким образом репрезентация возможного и никогда ранее не ощущаемого мира входит в нейрологию этого прекрасного невинного оленя. Отметьте себе – первая диссоциация, первый разрыв тесной связи между живым созданием и контекстом, первая неконгруэнтность, первородный грех, дерево познания и яблоко диссоциации – называйте, как хотите. Ключевым шагом является тот, который соединяет безыскусный организм, полностью привязанный к контексту, чьи внутренние репрезентации содержат только природные репрезентации – те, которые исходят из окружающего мира и прошли через ряд трансформаций, обусловленных нейрологически, – и создание, имеющее репрезентацию, которую никогда не испытывало; откуда пришла эта возможная, но никогда не виданная раньше репрезентация? Благодарю за доверие: вот мой рассказ.

Вчера я высказал предположение, что синтаксис – это одна из трех характеристик, которые отличают наш биологический вид от других видов. Итак, однажды утром очень, очень давно пещерный человек Орк вышел из пещеры. Конечно, в то время все еще пребывало во втором внимании. Значит, выходит Орк однажды утром из пещеры. Одним из утр. Я в них не разбираюсь. Все они на одно лицо (Смех).

Джуди: Это твое дело – разобраться.

Джон: (зевая и потягиваясь) Словом, Орк выходит из пещеры и оглядывается вокруг. Видит этот водоем, водосборник, да? Тут выходит Норк и становится рядом. В их предыдущей совместной лингвистической истории попадались полезные фразы, которые повторялись, вроде: «Вода вкусная».

Джуди: «Я пью воду»...

Джон: ...«Я вижу скалу», «Я вижу воду», « Я вижу саблезубого тигра, беги!», и еще много такого же. То-есть, существуют классы предложений, созданных ими и хорошо сформулированных в синтаксисе языка, на котором они говорили, где существительные «вода», «скала», «саблезубый тигр», «Джордж», «Мэри», «Марта» – все находились в одной синтаксической нише: скажем, служили подлежащими или прямыми дополнениями предложения. Обратите внимание, какое индуктивное следствие имеет система синтаксиса – система, где позиция по отношению к другим частям предложения дополняет значение всего предложения – по отношению к нашим внутренним репрезентациям. Предположительно, до появления синтаксически связной языковой системы наши внутренние репрезентации были очень тесно прикреплены к определенным характеристикам физического мира. Например, те части физического мира, о которых у нас сложилось ощущение как о горячих, были поделены на природные классы: скажем, отдельно те, которые имеют сильно отражающие свет поверхности, или те, что издают звук, когда по ним ударить – они составили свои природные классы. Таким образом ощутимые физические свойства мира, взаимодействуя с нашими генетически специализированными нейрологическими фильтрами, определили принципы классификации, которые позволили нам группировать разнообразные ощущения в природные классы. Заметьте, что каждый из них проверялся эпистемологически: они явились предсказуемым результатом интенсивного взаимодействия наших перцептивных фильтров с окружающим миром. Тут появляется непредсказуемое явление – синтаксис. Синтаксис природного языка индуктивно устанавливает целиком новый принцип внутренней классификации. Другими словами, частицы наших ощущений определяются в один и тот же класс, не перепроверяясь ни окружающим миром, ни нашими нейрологически специализированными фильтрами. Конечные внутренние репрезентации устанавливают связи и группы отражений реального мира, которые являются совершенно произвольными звеньями опыта, никогда ранее не пережитыми носителем этих репрезентаций. Декорации построены, на сцену выходит Орк...

Джуди: Он, наверное, очень устал, этот Орк.

Джон: ...возможно, была долгая ночь. Он говорит: «Я пью воду, вода хорошо». И Норк говорит про себя: «Да-а-а». На самом деле он не говорит «Да-а-а», то-есть, у него еще не сформировался внутренний диалог (смех). Это один из путей появления сознания. Итак, он не говорит: «Да-а-а». Так делают только современные люди, правильно? Этот внешний стимул запускает моторную программу – пить воду. Он подходит, делает большой глоток и начинает говорить: «Я пью воду», но как только произносит «Я...», из-за ближайшего валуна выходит саблезубый тигр. Это важная новость. Она вносит что-то новое.

Джуди: Нечто заметное.

Джон: ...своим присутствием, а не отсутствием. Следовательно, в репрезентативной системе второго внимания Норка запускается действие – схватить камень с очевидной целью. Во время речевого акта происходит внутренний сдвиг, и вместо слов: «Я пью воду» у него получается: «Я пью камень».