Игры с призраком. Кон третий. - Райдо Витич

Застыла на пирог глядя, а не соображает, что видит. Богутар кубок на стол поставил. Подошел и присел перед ней на корточки, в лицо заглядывая. Руку, дрогнувшую ей на ногу положил — не шевельнулась. По лицу с трепетом провел, не откинула. Мужчина заулыбался, припал к ногам:

— Лапушка моя, любая!

В двери осторожно Хольга протиснулась, заулыбалась заискивающе:

— Оморочилась дева-то? — прошептала, сгибаясь перед Богутаром. — Доволен ли кнеж пресветлый?

— Доволен Хольга. Долго ли оморочная будет?

Женщина хитрее и щедрее заулыбалась, мешочек достала из юбок, протянула:

— Щепоть в питье и опять голубушка- лапушка спокойна будет.

Богутар кисет принял, оглядел знахарку:

— К Тарику ступай и молви — от меня ему слово, чтоб одарил.

— Да уж куда шибче дар — тебе послужить, соколик. Счастье-то какое роду, гудят вона — кнеж, мол, не абы на ком, на Богине оженился. Гоголем воины ходють, бабы плечи расправили. Весь род ты вскинул, сердешный, ай на каки высоты вскинул. Таперича супротив тебя ни един слова не молвит, выше-то небо только, сама Вышата тебе по колено, соколик.

— Льстива ты Хольга, — улыбнулся, пеняя, но не шибко — приятно было. — Кнеженка мне сказывали, недужна.

— Ой, да лихоманка у ей, — рукой взмахнула женщина. — То я сразу приметила — глаз блестюч, а кожа бела, под ланитами лихоманка и тлеет. Изгоню, не сумлевайся. Крепкая здоровьем кнеженка будет, доброй женой тебе, сынов именитых народит. По утру и к вечору зелье варить стану, а ты пои. А коль вскидываться начнет, ты щепоть порошка из мешочка в питье ей, и осядет, светлая. А там, гляди и обвыкнеться. Оно ж понятно, княже, тяжко ей, сердечной в тереме земном сидеть, долю бабью смертной тянуть. Времечко на то надобно. А ты светик не печалься, сладится.

— Ну, ступай, — кивнул ей, руку протягивая. Поцеловала и, кланяясь, попятилась. — Скажи девкам, пусть платье княжне несут да украшения. Столы сбирают.

— Сделаю, соколик наш, сделаю батюшка.

Выплыла из покоев.

Богутар по лицу Халене провел — чуть отвернулась и только. Улыбнулся ей нежно, поднял на руки, закружил, любуясь:

— Моя ты, вовек моя, лапушка. Ни в смерти, ни в жизни ни отдам. А и не один в уме не отдаст. Люба ты мне, сил нет как люба, — прижал к себе, в губы поцеловал — мед и мята на них голову кружит.

Кирилл зло жевал пирог, подобранный с пола. Поперек выпечка вставала, но мужчина понимал, что нужно питаться, иначе обессилит и тогда толку от него не будет.

Только и сейчас толку никакого. Всю ночь крюк этот ковырял — бесполезно, ощущение, что лом в стену ввернут — хоть бы на мион сдвинулся! Ночь прошла, утро кануло, день вовсю разыгрался и видно сквозь узкие щели окон под потолком, ноги в пляс идут, толпой опять аборигены куролесят. Крики да напевы стоят — гуляют. А повод ясен.

Кирилл поморщился от бессилия, ткнулся затылком в каменную кладку и понял — как не крути, один выход. Телефон достал из кармана у колена и номер Ричарда набрал. Долго тишину в трубке слушал и застонал от отчаянья — не берет в этом каменном мешке связь!

Миролюб в Славле в корчме сидел, пил с Яриком за здравие жениха и невесты. Удалось им сватовство сладить, отдал за Горемира хозяин корчмы дочь свою. По осени еще молодые сладились и вот приспело наконец, посватались, сговорились. Весна цвела и свадьбами рядилась — радость, что тут.

— В обрат не пустые пойдем, — улыбнулся Горисвет, подмигнул гридням. — Вот и еще прибыток в роде.

— Да уж, — хлебнул хмеля Ярик, кудри огладил. — Может и мне впору гнездо вить, а Миролюб? Ты как мерекаешь?

— По-мне, в пору.

— А сам?

— Девы по-сердцу покаместь не сыскал.

— Так и я не сыскал.

— Миролюбу одна по-сердцу, — прогудел Горисвет. — Халена.

— Халена, баишь? — развернулся к их столу белич из-за соседнего стола и кружку выставил. — А я гляжу, чего миряне гужуют? Знать по-нраву, что полешане вашу Богиню своей кнеженкой сделали? — прищурил глаз.

Мужики дружно уставились на него:

— Ты не ополоумел ли часом? — прогудел Горисвет.

— Так не я — по всем украинам уже баят — поменяла вас хранительница на полешан, люб больно кнеж их младой ей стал, Богутар. Привалило младому счастье, что тут.

— Ты от хмеля лихоманки ли не споймал?! — закаменел лицом Миролюб, Ярик бороду огладил: вот те, весточки.

— Нее, — рассмеялся и всем корпусом к ним развернулся. — Поутру пока вы дрыхли гонцы кнежа с добрыми дарами к вам пошли. Баяли тут задержавшись, как свадебку славно сыграли, как голуби младые любятся, милуются…

Миролюб не сдержал скверны — выплеснул в лицо мужчины хмельное из своей кружки. Бава началась — только столы затрещали. Беличи скопом ринулись, миряне гуртом — стена на стену — треск стоял.

Вынесло по одному во двор и там не закончилось. Пока не уделал белича Миролюб, не успокоился, а и после посидел, кровь сплевывая с разбитых губ на солому, но покоя не было. Горисвет шею бычью потер, оглядывая полегших беличей и на сотоварища уставился:

— А еже ли правду молвили?

Ярик последнего кулаком в рыло успокоил и вздохнул:

— Халена в святилище лежит!

— В повалуше Богутара она лежит, — прохрипел белич, поднимаясь, рудой харкнул и доплелся до бочки, голову в воду сунул. Зафыркал выныривая, глянул через плечо на горячие головы:

— Скоры вы больно на расправу, миряне. Худа весть-то? Токмо нам что, весело?

— В святилище Халена! — рявкнул Миролюб поднявшись, кулаки сжал — того и жди, опять ринется.

Мужчина отмахнулся, шатаясь в корчму пошел — неохота связываться, уделали уже.

— А если правый?

— Окстись!!

— Ну что ты на крик извелся? — уставился на Миролюба Ярик. — Прознать надо, после робить.

— Полешане роскам родня, Богутар племянник Эльфара!

— Ну!

— А Халена в святилище!

— Ну!

— Че «ну»! Наветничают! Роски все выкамуривают, скверну и лжу чинят!

Горисвет постоял, хмуро двор обозревая и кивнул сотоварищу:

— А едем-ка, послов кнежьих нагоним, ежели есть они вовсе.

— Дело, — кивнул Ярик.

— Ополоумели, точно! — взвился Миролюб.

— Охолонись ты, друже, — хлопнул его по плечу мужчина. — Коль навет — возвернемся, головы супостатам снесем, а ежели нет кривды, тут уж…

— Дааа, — протянули оба. Один Миролюб головой закачал:

— Халена в святилище!

— Опять ты свое. В святилище — о том спор разве? Токмо запамятовал ты, что Богиня она. А ну, опять возвернулась?

Миролюб затоптался: как же это? Куда? Зачем? Почему?

И бегом к коновязи.

— Лихо мает, приглянь за ним, — бросил Ярик Горисвету и тот за гриднем кинулся.