Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том первый - Александр Свечин

Среди начавших военную карьеру по выборам можно отметить очень даровитых начальников — Ней, Сульт, Лан, Мюрат, Хош, Дезе, Массена, Журдан, Моро, Сен-Сир, Даву, Груши, Лефевр, — но масса выборного офицерства не пользовалась авторитетом у солдат и не удовлетворяла самым скромным требованиям.

Военная промышленность. Комитет Общественного Спасения, захвативший всю исполнительную власть, воплощал в себе истинную полководческую власть во вторую половину 1793 года. Ему пришлось не только реорганизовывать армию, составлять планы операций и наблюдать за проведением их в жизнь; ему пришлось затратить массу усилий на то, чтобы вооружить собранные им массы. Военная промышленность Франции была рассчитана лишь на 200-тысячную армию; она была разрушена частью неприятельским вторжением (север Франции, Тулон), частью оказалась в районах, охваченных контрреволюцией (Сент-Этьен, Лион и др.); она сильно пострадала от общего развала хозяйственной жизни, отмены старых монополий (например, на добычу государством в частных помещениях селитры), от прекращения ввоза во Францию стали, меди, селитры и т. д. Врагом революции являлась Англия; отсюда следовало, что революционной Франции приходилось действовать в кольце блокады; английские эскадры тщательно наблюдали за тем, чтобы во Францию не ввозились какие-либо предметы, которые могли бы помочь вооружению народа. Если в этих условиях Франция не осталась безоружной, и если, с некоторыми ограничениями, она все же провела в жизнь поголовный призыв холостой молодежи в армию, то этим она обязана огромной революционной работе, проделанной Комитетом Общественного Спасения на фронте военной промышленности.

В сентябре 1793 г. в Парижском арсенале имелось только 9 тысяч ломанных ружей, а нужно было вооружать сотни тысяч людей. Годовая добыча селитры достигала всего 50 тысяч пудов, а требовался миллион пудов. Были применены революционные методы: трудовая повинность на всех металлистов, оружейников, часовщиков, ювелиров и т. д., создание новых мастерских, организация кустарной работы и т. д. Были открыты школы по производству селитры; ученики командировались революционными клубами; был организован революционный праздник селитры в честь первой добычи селитры — один из самых удачных праздников революции; была написана селитряная марсельеза; каждый дом, чтобы получить репутацию благонадежного, должен был вывесить на воротах объявление, что он промыл землю в своих конюшнях и погребах и сдал в район селитру. Одним этим путем Париж передал за полгода в арсеналы 20 тысяч пудов селитры.

Новый офицер и солдат. В кампанию 1794 года упорядоченные и до известной степени устроенные французские армии достигли перевеса уже не только числом, но и применением новых приемов в тактике и стратегии. Сражение при Флерюсе (26-го июня 1794 г) было выиграно Журданом против сильнейшей армии Кобурга — 80 тыс. против 100 тыс.[214]. Новое устройство армии, новый солдат создали и новую тактику.

Тогда как офицер старого режима отделялся как бы пропастью от солдатской массы, революционный офицер почти не выделялся из нее ни по социальному происхождению, ни по образованию, ни по образу жизни на походе; офицерского обоза в армиях революции не было, и офицер, как и рядовой, тащил на себе в ранце свои вещи. Между тем, наиболее скромная в отношении офицерского комфорта прусская армия все же допускала, чтобы командир роты, кроме верховой лошади, имел до 5 вьючных лошадей для перевозки своего багажа, а младшие офицеры в пехоте — 1 верховую и 1 вьючную лошадь. Дальнейшее уменьшение офицерского багажа в Пруссии представлялось связанным с потерей офицерского достоинства, революционных французских офицеров с ранцами за плечами они искренне считали унтер-офицерами на офицерских должностях[215]. И если подразумевать под унтер-офицерством ту крепкую связь с солдатской массой, которая была у офицеров революции и которая находилась вне представлений прусских офицеров, то они были правы.

Еще большее различие было между совершенно индифферентным к ходу боевых действий солдатом старого режима и солдатом революции. Волонтеры 1791 года, совершая массу бесчинств, все же шли со своей идеей: это были защитники отечества, апостолы свободы, равенства и братства с винтовкой в руках. Слово патриот стало синонимом революционера. И действенная сила революционных идей не утратилась при переходе от волонтерства к принудительным наборам. Враждебно настроенные к революции новобранцы или дезертировали, или духовно переваривались армейским организмом и приобщались к революционной семье. Постоянная армия, с ее естественным влечением к традиции, оказалась постоянна и в революции и начала вырабатывать революционную традицию. На смену безразличного и безучастного солдата-автомата старого режима вырос новый солдат, горячо принимавший к сердцу успех и неудачу, желавший отличиться, выделиться, быть замеченным, двинуться по открытой для него революцией дороге к высшим чинам. Народилась новая грозная моральная сила, которая позволила применять недопустимые при старом строе тактические приемы.

Рассыпной строй и колонна. Выдающиеся качества нового военного материала не сразу привлекли внимание. Еще Мориц Саксонский заметил, что по своему характеру французский солдат более подходит для малой войны (т. е. для роли легкой пехоты), чем для действий в линейном строю. Теперь совершенно невозможно было удержать французских солдат в развернутом строю под огнем — вся французская пехота обратилась в легкую, немедленно рассыпалась, применялась к укрытиям, широко и искусно пользовалась местными предметами, забиралась в селения и дома, чего все начальники XVIII века избегали после неудачного опыта в сражении при Гохштедте.

Вопрос о степени допустимости пользоваться укрытием в бою — один из наиболее трудно поддающихся общему решению, так как существенное значение имеют те моральные силы в солдате, в зависимости от которых укрытие приносит в бою или большой плюс, или огромный минус. Несомненно, прав был генерал Мак, докладывавший осенью 1796 года о нежелательном явлении: австрийские солдаты, копируя французов на пересеченном фландрском театре войны, начали применять тактику рассыпного строя и пользоваться укрытиями, из которых их затем было невозможно бросить в атаку, так как укрытие морально расслабляло бойцов. Каждый начальник, сохраняя солдатскую жизнь укрытием его за кочкой, ценой разрушения принудительной силы строя, умаления значения тактического коллектива, должен отдавать себе ясный отчет, насколько он может положиться на индивидуальное сознание бойца.

Авторитет офицеров был сильно подорван в первые годы революции; понятия о дисциплине сохранялись, правда, во французской армии, так как почти все старшие начальники служили офицерами и солдатами при старом режиме, но, пока солдатская масса снова не была взята в руки и строевые занятия не возобновились (1797 г.), — в революционных частях, несмотря на частое применение высшей меры наказания — расстрела, — дисциплина оставляла желать многого[216]. В рассыпном строю солдаты совершенно выходили из рук начальников, и когда боевой порядок представлял несколько рассыпанных одна за другой цепей, революционные войска часто постигала катастрофа: шли в бой с революционными песнями, с криком «да здравствует гора», «да здравствует республика», но когда попадали под пули, брало верх малодушие, и поле покрывалось беглецами.

Чтобы удержать солдат в своих руках, начальникам оставалось одно средство — все, что находилось позади первой рассыпанной цепи, собирать в колонны. Колонна, по сравнению с рассыпным строем, имеет обратные свойства. Коллектив чувствуется сильнее, задние шеренги подпирают передние, человек в колонне духовно растворяется, теряет свою индивидуальность, легче поддается управлению, точнее исполняет команду, легче дисциплинируется. Французский офицеры, бывшие не в силах удержать солдат в развернутом строю, вскоре, как только явился некоторый авторитет, оказались в силах поддерживать в колонне порядок, вести колонну в сфере неприятельского огня и бросать ее в атаку.

Революционный энтузиазм нашел новые формы для боя; стрелковую цепь, в которой можно было предоставить стрелку самостоятельность, использовать его заинтересованность в успехе боя, делавшую его дерзким и находчивым; в роты было роздано некоторое количество нарезных ружей, у которых скорострельность, по сравнению с гладкоствольными, была ничтожна, но которые допускали возможность производства меткого выстрела, избиения неприятельских начальников в линейном строю на выбор; и за этой стрелковой цепью маневрировали, собирались и бросались в атаку колонны. Те же солдаты, которые, рассыпавшись, не выдерживали угрозы неприятельской атаки, в колонне могли с огромным духовным подъемом доводить атаку до конца.