Предания старины глубокой - Миясат Шурпаева

Нахожусь на той же работе, т. е. работаю старшим экономистом. Работой доволен. Живу неплохо. Особенно ни в чем не нуждаюсь. Так что вы по этой части не беспокойтесь.

Пишите письма подробно, обо всем: о своем здоровье, о родных всех, как учитесь, как живете. Пишите по адресу: Коми АССР п/отд Кожва, п/ящик Ы274/Ю мне, словом, адрес прежний, только изменился п/ящ.

Обнимаю вас всех, мои родные. Ваш дядя Асад.

Марзижат вспоминает, что заявления и письма с просьбой пересмотреть дела Асада и Юсуфа писали не только они, писали их из Махачкалы все близкие, постоянно писал Амужад. Ездили с заявлениями даже в Москву, но никакого ответа, никакой реакции не было ни из одной инстанции. Не доходили до заключенных даже письма родных. В мае месяце 1941 года дошло до Асада лишь второе письмо из дома, хотя написано их было множество.

Дорогая мама!

Сегодня получил письмо твое, написанное 24 марта. Это второе письмо, причем, между первым и вторым прошло ровно четыре месяца. Нельзя сказать, что вы мне писали часто. Очень рад тому, что у вас все благополучно, это несколько успокаивает… Скажи всем, что скоро, быть может, я буду с вами. Почему ты в письме ничего не пишешь про Сагида, как его учеба и что у него получается?

Что касается меня, – я живу по-прежнему. Я уже писал тебе о том, что независимо от того специфического положения, в котором я нахожусь, я был и остался большевиком, преданным сыном своей Ленинско-Сталинской партии, и находясь на определенном участке Социалистического строительства /безразлично, в качестве кого/, у меня к своей работе не может быть иного отношения, кроме как большевистского. Этим, собственно, и объясняется такое отношение ко мне руководства. В процессе работы я совершенно забываю о своем положении, целиком бываю увлечен работой, отдаюсь ей со всей энергией; работа моя меня интересует, для меня ясно ее значение в деле Социалистического строительства и ее необходимость. Эта стройка имеет большое экономическое значение по этой дороге пойдет нефть, уголь, лес и др. с Севера, которые послужат для повышения темпов строительства коммунизма в нашей стране, и является вообще важным объектом. Излишне поэтому писать тебе о том, что я отношусь к работе добросовестно, отдаю работе все силы и способности. Это само собой разумеется. Я, помимо этого, стараюсь и других втягивать в работу; вовлекать и учить работе тех, кто подаст надежды.

Нередко мне приходится слышать от окружающих лиц просьбы о разъяснении того или иного вопроса. Пожив со мной некоторое время, многие убеждаются в том, что я здесь нахожусь незаслуженно, по моим взглядам, высказываниям, поведению, отношению к работе они видят, что имеют дело с честным человеком, действительным патриотом нашей Родины, попавшим сюда по недоразумению. Хочу, кстати, тебе сообщить забавную деталь: взрослые люди при обращении ко мне обычно употребляют выражения – “отец”, “папаша”, “пахан”. Видимо, моя длинная борода и седая голова предрасполагают к этому.

Ты не думай, что я сижу и терзаюсь от того, что оказался в таких условиях. Этого нет. Я стараюсь отнестись к своему положению спокойно, хладнокровно.

Как птица в клетке, у которой глаза устремлены на волю, Асад тосковал и жил надеждой, что если не сегодня, то завтра его дело пересмотрят и все решится в его пользу.

Так прошли присужденные ему пять лет заключения с учетом трех лет, проведенных в тюрьме в Дагестане.

Был – 1942 год. Он вышел за решетку и тут же узнал, что не имеет права выезжать куда бы то ни было. К тому же, там на месте прежнего заключения было жить негде: ни общежитии, ни квартир в наем, не было здесь не только магазинов, даже ларька или базара. Нигде ничего не продавалось! Люди, работающие там, ограничивались только тем, что им выдавали в столовой. Асад связывал осложнения своего положения с военным временем и был убежден, что, как только война закончится, он сумеет выехать домой.

В первый же день свободы Асаду пришлось вернуться в тюрьму – ночевать. Так и повелось: работал он в прежней должности, но возвращался после работы в тюрьму. Так прошел год. Однажды он заболел воспалением легких. Оставаться на весь день в холодной сырой тюрьме было невыносимо и он, еле волоча ноги, ходил на работу, чтобы хоть день провести в нормальных условиях. Иногда Асад оставался ночевать в кабинете, спал на стульях. Молодая сотрудница Аня пожалела его и стала приглашать ночевать к себе, пока выздоровеет. Но Асад ответил: “Если вы меня серьезно приглашаете, я не могу идти к вам просто так: я вам не брат, не родственник, не муж. Не хочу компрометировать ни вас, ни себя. Если вы примете мое предложение, я женюсь на вас и тогда перейду к вам. Другого выхода в этом положении я не вижу…”

Хоть Асад сначала и не понимал отчуждения своей жены Арфении, не подозревал ее в предательстве, но к тому времени понял, что ей он в его нынешнем положении не нужен. Только судьба любимой дочери Инны очень беспокоила Асада, в каждом письме к родным он просил ее разыскать, написать ему о ней хоть что-нибудь.

Аня приняла предложение Сеид-Гусейнова и они поженились. Асад написал об этом матери. Зная о большой любви Асада к Арфении и дочери, мать удивилась этому и спросила в письме – что бы это значило? Она была уверена, что сын не знает об отъезде Арфении и об ее отношении к его нынешнему положению, поскольку дома все договорились не говорить Асаду об этом.

Сохранилось письмо Асада, написанное матери в ответ.

Привет, родные, мама и Марзи!

Ваше второе письмо получил, очень обрадовался. Получил также письмо от Амужада и Ажа. Теперь я связался со всеми, кроме Авгада и Сагида, которым тоже написал, но ответа не получил. Нужно, правда, еще найти местонахождение Инночки, но к этому пока возможности нет никакой, придется это сделать позже, когда изменится положение в стране. Что же касается того, что вы пишете насчет Арфении, об этом нужно всякие разговоры прекратить, помимо всего прочего, сейчас я уже женат; моя жена – член партии /она орденоноска/, работает здесь в управлении строительства на ответственной работе. Зовут ее Аня. Когда я еще находился в другом положении, она ко мне относилась очень хорошо. Скоро мы с ней приедем домой, и она вам понравится. Она на два года моложе Марзи. Живем мы здесь как-нибудь. Ждем с нетерпением, когда отсюда выедем домой, принимаем к этому все меры. Климатические условия здесь очень суровые. Зимы очень холодные, суровые, длинные – 8–9 месяцев. Лето еще хуже – от комаров и мошкары спасу нет. Часто беспокоит ревматизм, нужно было бы полечиться в Талгах. Плохо с овощами, фруктами, т. к. здесь они не растут, а отсутствие их на состоянии здоровья сказывается весьма отрицательно. Не хочу от вас скрывать того, что за прошлые годы здоровье пострадало и нуждается в серьезном ремонте. Но возможности к этому пока нет. Не знаю, представляете ли вы себе в достаточной степени те трудности, которые здесь, на крайнем Севере, в Заполярье, приходится переносить?