Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Александр Житинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не обманывайте меня. Зачем вам меня обманывать? Вы же с нею не вместе. Я знаю.
– Откуда ты можешь знать?
– Я чувствую, – повторила Лиля.
Евгений Викторович нахмурился. Рассказывать или нет? С одной стороны, секретов у них от Лили не существовало, несмотря на то, что виделись не каждый год. Но с другой – как она это воспримет?
– В общем, ты права… Мы разошлись… – нехотя признался он.
– Нет-нет. Это не так, – быстро сказала она. – Разойтись вы не могли. Неужели несчастье?
– Да. Несчастье, – решился он, в первый раз называя этим словом то, что случилось. – Несчастье, – повторил уже уверенно.
– Господи… – прошептала она.
– Не волнуйся, все живы-здоровы, – опять указал он на письма. – Формально все нормально, – вспомнил он услышанную где-то поговорку.
Она терпеливо ждала.
Демилле закурил, поднялся с кресла, подошел к окну. Поверх крыш и садов виден был кусочек бухты со стоящими на рейде военными судами. Раскаленный воздух колебался за окном, но в комнате было прохладно. Он распахнул окно. Его обдало теплом.
– Будет жарко, – сказала Лиля.
– В общем, так… Ты только не переживай и постарайся понять. История фантастическая… Поверь, что такое бывает…
И он, в который уже раз, рассказал историю улетевшего дома, причем заметил про себя, что в его рассказе появились уже постоянные детали, казавшиеся ему наиболее удачными – те же факелы в ночи, и мигалки милицейских машин, и труба, в которой он стоял скрюченный, и аккуратно сложенные вещи в чемодане, принесенном Ириной в дом Анастасии Федоровны.
Лиля слушала, не шелохнувшись, ее лицо снова покрывалось румянцем. Когда Демилле закончил, рассказав напоследок о том, что видел, кажется, Ирину белой ночью на противоположном берегу, и о разговоре ее с Любашей, он заметил, что Лиля мелко дрожит.
– Не слабо, верно? – попытался улыбнуться он. – Клянусь, все так… Что с тобой, Лиля?!
Она несколько раз судорожно хватила ртом воздух, всхлипнув при этом, глаза ее остекленели, и вдруг Лилю стало колотить. Она билась всем телом, точно рыба, выброшенная на берег. Демилле подбежал к ней, схватил за плечи… будто взялся за провод под напряжением. Лиля выгибалась, ее трясло, дергающейся рукою она пыталась вытащить что-то из кармана передника. Демилле помог ей. Там оказалась пачечка таблеток. Он понял, что она хочет выпить лекарство, кубарем скатился по лесенке за водой и мигом принес стакан. Он помог Лиле развернуть пачечку и запить две таблетки водой. Дрожь не проходила. Демилле поднял Лилю на руки – она была легкая, сухая – и перенес на кровать. Укрыв ее одеялом, он уселся рядом, ожидая. Дрожь становилась крупнее, реже… превратилась в конвульсии, стала затихать…
– Господи… – наконец прошептала она. – Только бы мать не узнала!
– Это конечно… Хотя, я думаю, Серафима Яковлевна – единственный человек, который мог бы вернуть дом на прежнее место, – невесело пошутил Демилле.
– Женя, что же теперь будет? Почему ты ей не написал?
– Куда? – удивился Демилле. – Адреса же я не знаю.
– Пиши по старому адресу. Письма доходят. Я же писала Ирише, она получила…
Вот так номер! Евгений Викторович остолбенел. Эта простая мысль не приходила ему в голову. Действительно, как он не обратил внимания! Во втором письме жены черным по белому было написано: «Получила от вас весточку. Рада, что все у вас хорошо» – это в мае месяце, когда дом уже несколько недель находился на новом месте! Он взволновался, вскочил, зашагал по комнате. Потеряно три месяца! Столько волнений, неудобств, скитаний – и все из-за того, что он не догадался написать письмо, объясниться, покаяться…
– Честное слово, никак не мог предположить… – пробормотал он.
Как только Лиля ушла, он сел за письмо. В комнате стало жарко от открытого окна, и Евгений Викторович разделся до трусов. Посидев с шариковой ручкой над чистой страницей и написав: «Ириша!» – он спустился вниз и выпил домашнего кваса. Посидел еще пять минут и снова спустился к Лиле за конвертом. По пути ему встретилась тетка Лида – седая обрюзгшая старуха, в вечных войлочных пинетках. Она его не узнала, прошла мимо, что-то бормоча. Демилле взял авиаконверт и вернулся наверх.
Письмо не писалось. Требовались какие-то объяснения – но какие, он не знал. Он не мог найти в памяти момент, начиная с которого все пошло наперекосяк. Он начинал, комкал бумагу, начинал снова… Наконец решил написать коротко: «Я в Севастополе, приезжай». Тогда достаточно телеграммы. Если доходят письма, то телеграммы – и подавно. Правда, Ирина могла действительно уехать в отпуск. Ну что ж, проверим!
Демилле оделся и пошел на почту. Там он составил короткую телеграмму: «Ириша я Севастополе Лиля волнуется твоем приезде ответь до востребования Женя» и отправил ее «молнией» с оплаченным ответом. После этого пошел на рынок и накупил овощей, которые и принес теще. По пути радовался хитрости: как ловко он ввернул в телеграмму «Лиля волнуется»! Он прекрасно знал, что Ирина не сможет не ответить – не ему, так сестре. И ответ до востребования хорошо придумал! Незачем зря беспокоить тещу телеграммами, она и так достаточно подозрительна по натуре.
Однако следовало играть роль командированного. Уже на следующее утро, якобы собираясь на объект, он с неудовольствием подумал, что давно не жил естественной жизнью; уже, пожалуй, и не помнит, каким он был на самом деле – добрым? открытым? простодушным? наивным? Все время приходилось хитрить, выдавать себя за кого-то другого – то за гордеца, обиженного на жену, то за субъекта, преследуемого властями. Теперь вот – за командированного мужа, испытывающего тоску по семье.
Он положил в портфель плавки и ушел на Учкуевский пляж, находившийся километрах в трех. Там было относительно безлюдно. Демилле переоделся и растянулся на песке, наблюдая за отдыхающими.
Он заметил невдалеке странную фигуру, ковыляющую по пляжу от одной группы отдыхающих к другой. Худой бородатый человек в плавках и рубахе навыпуск, прихрамывая, нес под мышкой штатив фотоаппарата, а сам аппарат болтался на длинном ремешке у него на груди. Через некоторое время бородатый подошел к Евгению Викторовичу.
– Запечатлеться не желаете на память? – спросил он без особой надежды, но Демилле неожиданно согласился. Хоть какое-то развлечение.
Фотограф щелкнул его на фоне моря, потом на фоне крутого обрыва, тянувшегося вдоль берега на некотором удалении от пляжа.
Они разговорились. Фотографа звали Вениамином, на вид он был чуть старше Демилле. Осмотревшись вокруг и убедившись, что с работой сегодня плохо, Вениамин присел на песке рядом с Евгением Викторовичем. После нескольких вступительных фраз о том о сем Демилле обмолвился, что остановился на Северной стороне.
– У меня здесь теща живет. Может, слыхали? Серафима Яковлевна…
– Серафима – гордость Крыма. Как не слыхать… – отозвался фотограф, и едва заметная усмешка мелькнула в его бороде. – Теща у вас – женщина знаменитая. Вам-то лучше знать… Хотя, если наезжаете нечасто, может, что и пропустили из ее деяний. Деяния у нас каждый месяц. Особенно, когда она на пенсию ушла…
Демилле знал эту историю, под большим секретом рассказанную Лилей еще в прошлый приезд. Серафиму выпроводили на пенсию в шестьдесят лет, устроив очередной юбилей и осыпав подарками. На этот раз обошлось без ордена – должность все же не та и от центра далеко. Но в подарках преобладали вещи пенсионного характера, предназначенные для заслуженного отдыха: шезлонг, хозяйственная сумка на колесиках, самовар, махровые полотенца. Даже моряки-черноморцы вместо традиционного сувенира в виде модели крейсера или подлодки с выгравированной надписью подарили кухонный набор – кастрюльки, ложечки, вилочки… Серафима, когда привезла подарки домой, была мрачнее тучи. Она поняла намек.
Попытки выпроводить ее на пенсию начались, как только она достигла пятидесяти пяти лет. Слишком крупна была ее фигура для сравнительно небольшого института, где она трудилась, слишком обширны замыслы, слишком заметны мероприятия. Например, Серафима сумела заполучить для своих нужд списанный тральщик и наряду с научной деятельностью на его борту использовала судно для коллективных прогулок, выращивала там рассаду для огорода, иногда и стирку устраивала на тральщике (Михаил Лукич в шлюпке доставлял стиральную машину) – очень удобно было сушить белье, бороздя под ветром просторы Черного моря; тральщик, увешанный простынями и наволочками, приобретал фантастический вид и получил даже прозвище «Летучего голландца».
Говорили также, что Серафима, будучи несколько лет депутатом горсовета, носилась с идеей строительства метрополитена, долженствовавшего связать Северную сторону с центром и проложенного в полой бетонной трубе по дну бухты. Очевидно, слух этот был сильно преувеличен, но соответствовал масштабу Серафимы.
