Семья Тибо (Том 1) - Роже дю Гар

Жизель сделала вид, будто не слышит его слов.

- Не уходи, - взмолилась она, опускаясь на траву. - Садись в мое кресло. Или лучше иди сюда.

Он улегся рядом с ней. Солнце заливало дачу, стоявшую метрах в пятидесяти от них посреди площадки, усыпанной песком и заставленной ящиками с апельсиновыми деревцами; здесь же, на лужайке, трава была еще свежая.

- Значит, теперь ты совсем свободен, Жак? Совсем, совсем свободен? - И с наигранной непринужденностью спросила: - Что же ты намерен делать?

- Что делать?

- Ну да, куда собираешься поехать? Ведь ты будешь свободен целых два месяца.

- А никуда.

- Как никуда? Думаешь немного пожить вместе с нами? - спросила она, вскинув на него круглые блестящие глаза - такие глаза бывают у верной собаки.

- Да, а десятого я поеду в Турень, на свадьбу к приятелю.

- Ну а потом?

- Да еще не знаю... - Он отвернулся. - Думаю провести все каникулы в Мезоне.

- Правда? - шепнула она, стараясь уловить взгляд Жака.

Он улыбнулся, радуясь, что доставляет ей такое удовольствие, его уже не пугала мысль, что придется прожить два месяца бок о бок с этой наивной ласковой девушкой, которую он любил, как сестру; пожалуй, больше, чем сестру. Он никогда не думал, что его появление так украсит жизнь этой девчушки, да, именно его появление, хотя, право же, он никогда и никому не был нужен; это открытие преисполнило его такой благодарности, что он схватил ее руку, лежавшую в траве, и стал ее поглаживать.

- Какая у тебя нежная кожа, Жиз! Ты тоже пользуешься огуречной мазью?

Она засмеялась и вся как-то подалась к нему, и тут только Жак увидел, какая она гибкая. Ее чувственность была здоровой, веселой, как у молодого зверька, а гортанный смех то напоминал безудержный ребяческий хохот, то звучал как воркование влюбленной голубки. Но ее девственной душе было покойно в пышном юном теле, хотя она уже испытывала множество каких-то желаний, которые приводили ее в трепет, но сама она не подозревала еще, что они означают.

- Тетя по-прежнему не хочет, чтобы я в этом году играла в теннис, заметила она, состроив гримаску. - А ты будешь ходить в клуб?

- Конечно, не буду.

- А кататься на велосипеде будешь?

- Да, пожалуй.

- Дивно! - воскликнула она... Казалось, ее глаза всегда видят какие-то чудесные картины. - Знаешь, тетя обещала отпускать меня с тобой. Согласен?

Он всмотрелся в ее темные блестящие глаза.

- У тебя хорошенькие глазки, Жиз...

Она вдруг смутилась, и ее глаза еще больше потемнели. С улыбкой она отвернулась. Что-то веселое, смешливое, прежде всего поражавшее при взгляде на нее, проявлялось не только в блеске глаз и не только в том, что в уголках ее губ все время мелькали, то возникая, то исчезая, две ямочки, - нет, все в ней смеялось: и скуластые щеки, и кончик вздернутого носика, и округлый мальчишеский подбородок, и все ее полное тело, от которого веяло здоровьем, бодростью.

Он не отвечал на ее вопрос, и она всполошилась:

- Согласен? Да говори же! Согласен?

- На что согласен?

- Согласен брать меня с собой в лес или в Марли58, как прошлым летом?

Она так обрадовалась, увидев, что он улыбается в знак согласия, что подкатилась к нему, прижалась и поцеловала. Они лежали бок о бок, вытянувшись на спине, вглядываясь в просветы меж ветвями развесистых деревьев.

Слышно было, как журчит водомет, как квакают вокруг бассейна лягушки-древесницы; время от времени доносились голоса прохожих, идущих вдоль садовой ограды. Тяжелый аромат петуний, липкие чашечки которых целый день припекало солнце, доносился от жардиньерок с веранды, наполняя знойный воздух.

- Какой же ты потешный, Жак, все о чем-то раздумываешь! Ну о чем тебе думать?

Он приподнялся на локте и, взглянув на Жизель, на ее полуоткрытый в недоуменной улыбке рот, чуть влажные губы, сказал:

- Думаю о том, что у тебя хорошенькие зубки.

Она не покраснела, но пожала плечами.

- Нет, я серьезно говорю, - произнесла она каким-то ребяческим тоном.

Жак расхохотался.

Вокруг них вился шмель, весь распушившийся в огнистом солнечном свете. Он ткнулся в лицо Жаку, словно моточек шерсти, потом пошел к земле и исчез в траве, гудя, как молотилка.

- А еще я думаю, что этот шмель похож на тебя, Жиз.

- На меня?

- Ну да, на тебя.

- Отчего?

- Сам не знаю, - произнес он, снова растягиваясь на спине. - Он такой же чернявый и кругленький, как ты. И даже его жужжание чуть-чуть похоже на твой смех.

И само замечание, и серьезный тон Жака, казалось, повергли Жизель в глубокое раздумье.

Оба замолчали. На лужайке, отливающей золотом, удлинялись косые тени. И Жизель, до лица которой стали добираться лучи солнца, опять расхохоталась, как будто ее щекотали золотые блики, игравшие на ее щеках и слепившие ей глаза сквозь сомкнутые ресницы.

Когда звонок у калитки известил о приходе Антуана и Жак увидел брата в конце аллеи, он решительно встал, словно заранее обдумав, что будет делать дальше, и побежал ему навстречу.

- Ты сегодня же уедешь?

- Да, в десять двадцать.

И Жак снова обратил внимание не на то, что лицо у Антуана утомленное, а скорее на то, что все оно лучится, что в нем появилось какое-то непривычное, чуть ли не воинственное выражение.

Он сказал негромко:

- А ты не навестишь вместе со мной после обеда госпожу де Фонтанен? Он почувствовал, что брат колеблется, отвел глаза и торопливо добавил: - Мне просто необходимо нанести ей визит, а так неприятно идти туда одному.

- А Даниэль там будет?

Жак прекрасно знал, что его не будет, но ответил:

- Разумеется.

Они замолчали, увидя, что в одном из окон гостиной показался г-н Тибо, державший в руке развернутую газету.

- А, вот и ты? - крикнул он Антуану. - Мне приятно, что ты приехал. Он всегда говорил с Антуаном уважительно. - Не входите, я сейчас спущусь к вам.

- Так решено? - прошептал Жак. - Сошлемся на послеобеденную прогулку?

Господин Тибо никогда не поминал о том, что в свое время запретил Жаку возобновлять сношения с семьей Фонтаненов. Из осторожности никто не произносил при нем фамилию людей, которых он не терпел. Было ли ему известно, что его повеление давным-давно нарушено? Кто знает. Отцовская самоуверенность ослепляла его до такой степени, что, пожалуй, мысль о подобном неповиновении просто не приходила ему в голову.

- Итак, он принят! - произнес г-н Тибо, тяжелой походкой спускаясь со ступеней крыльца. - Наконец-то мы можем быть спокойны за будущее. - И прибавил: - Давайте пройдемся перед обедом по дорожке вокруг лужайки. - И чтобы объяснить, почему он сделал такое необычайное предложение, сейчас же объявил: - Мне нужно побеседовать с вами обоими. Но сначала поговорим о другом. - И он обратился к Антуану: - Ты не читал сегодняшних вечерних газет? Что пишут о банкротстве Вильбо? Не видел?

- Это о вашем рабочем кооперативе?

- Да, голубчик. Полный крах. И вдобавок история прескандальная. Ненадолго их хватило.

Тут послышался его сухой смешок, напоминавший покашливание.

"Как она меня поцеловала! - думал Антуан. Перед его мысленным взором снова возник ресторан, Рашель за столом напротив него, подсвеченная, как на сцене, снизу, светом, идущим из окон от самого пола. - Как странно она засмеялась, когда я предложил ей mixed grill".

Он сделал над собой усилие, чтобы вникнуть в то, о чем говорит отец. Впрочем, он был удивлен, что г-н Тибо так легко, так спокойно относится к этому "краху": ведь филантроп являлся членом общества, снабжавшего деньгами пуговичную мастерскую в Вильбо после последней забастовки, когда рабочие решили доказать, что могут обойтись без хозяев, и учредили производственный кооператив.

Но г-н Тибо уже пустился в разглагольствования.

- Полагаю, что деньги на ветер не выброшены. Роль свою мы сыграли великолепно: мы серьезно отнеслись к утопическим планам рабочего класса и первые помогли ему своим капиталом. А каков результат? Прошло полтора года, не больше, и вот вам - банкротство. Надо признаться, посредник между нами и делегатами от рабочих был превосходный. Да ты его отлично знаешь, - добавил он, останавливаясь и наклоняясь к Жаку. - Это Фем, он при тебе был в Круи!

Жак ничего не ответил.

- Он держит в руках всех вожаков, и все благодаря письмам, в которых эти радетели просят у нас денежной помощи; да, письма написаны в весьма трудные дни для забастовщиков. Отречься от них они не посмеют. - И снова послышалось самодовольное покашливание. - Но не об этом хотел я потолковать с вами, - продолжал он и пошел дальше.

Ступал он грузно, быстро начинал задыхаться, с трудом волочил ноги по песку; весь как-то подавшись вперед, шагал, заложив руки за спину, и полы его расстегнутого сюртука развевались. Сыновья молча шли по обеим сторонам. И Жаку припомнилась вычитанная где-то фраза: "Стоит мне встретить двух людей, пожилого и молодого, которые идут рядом, а о чем говорить не знают, и я сразу понимаю, что это отец и сын".