Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Пока он пробирался по коридорам и лестницам, ведущим в скрипторий, голос молчал. Однако стоило ему покинуть место побоища и выйти во внутренний двор, как тот заговорил.

За все годы Дагал так и не дал имя своему собеседнику. Он продолжал называть его просто «голос», иногда делая на этом слове ударение. В итоге просто «голос» превращался в Голос: именно так, с большой буквы.

«Что? Да, конечно. Нет, это вряд ли. Хотя, если подумать… Не перебивай. Слушай.»

На мгновение Дагал умолк, слегка повернув голову, словно прислушивался к чему-то. Он походил на пса, безуспешно пытающегося уловить одному ему слышный звук. Никто не мог подумать, что ещё недавно этот человек точно так же стоял на городской набережной, прислушиваясь к Голосу.

А Голос все говорил, говорил…

В это время солдаты красных мундирах сбросили в воду попрошайку. Тот должен был вытащить из воды труп, однако что-то пошло не так…

«Да, вновь произнёс Дагал, что-то и впрямь пошло не так.»

До этого труп плавал лицом вниз. Но когда барахтающийся бродяга коснулся его, тело неожиданно перевернулось. Поначалу Дагал не понял, почему именно ахнула толпа. Раздались редкие вскрики. Радостные голоса и весёлые подтрунивания, которые несмотря на ситуацию, сопровождали происходящее, прекратились. Обернувшись и посмотрев на труп, он не поверил своим глазам. Черты были слишком знакомыми… Перед ним в грязной воде канала плавал один из членов городской управы. Человек, которого все хорошо знали по экстравагантным нарядам и огненно-рыжим бакенбардам. Звали этого человека Корбаш Талал. А ещё он был одним из приближённых номарха. Фактически, правой рукой здесь, в городе.

Сейчас, думая об этом, Дагал старался восполнить, сам он принял решение стрелять или приказ за него отдал Голос.

«Больше никогда, слышишь. Никогда», шептал он невидимому собеседнику.

«Что? Ты меня обвиняешь? Интересно, в чем? Если бы не я, все эти люди» …

«Что? Что «люди»? Узнали бы чиновника в лицо?»

Такая возможность и в самом деле существовала. И задачей Дагала было не допустить распространения слухов. Некоторое время солдаты пытались отогнать толпу от набережной, затем пришлось стрелять. Сначала вверх и над головами, а затем, когда толпа сошла с ума, то и в самих людей…

***

Дагал стоял, прикрыв глаза. Со стороны он казался человеком, который потерял направление и теперь бездумно шарит глазами вокруг, пытаясь сориентироваться. Руки безвольно висят вдоль тела, плечи опущены. Однако на ногах он по-прежнему стоял твёрдо и при случае мог действовать так же быстро, как и всегда. Беззвучное шевеление губами было всего лишь отражением внутреннего диалога. Ещё в юности он осознал, что может не проговаривать слова, а всего лишь размышлять про себя.

Занятый собственными мыслями, Дагал не заметил, как пятно сырости медленно переместилось от решётки стока к его ноге. «Пятно» растеклось вокруг его обуви, так что со стороны казалось, будто глава тайной службы стоит одной ногой в неглубокой луже. Затем, как и тогда, когда он тянулся к решётке, паразит стал вытягивать своё тело. Всё выше и выше, пока не уцепился за край одежды. На Дагале по-прежнему был его длинный чёрный плащ, так что последнее не составило труда. К тому же тёмный цвет одежды надёжно маскировал Оша. Заметить его было несложно, но сделать это можно было лишь хорошо присмотревшись. Наверняка стороннему наблюдателю показалось бы, что по одежде главы тайной службы идёт рябь, как на поверхности водоёма в ветренный день, однако сам обладатель плаща этого не знал и не замечал.

Наконец Ош достиг шеи Дагала. В этом месте кожа не была скрыта одеждой. В скудном разуме паразита возникла мысль, что нужно действовать быстро — сегодня у него уже случилась одна неудача, а теперь он был куда слабее, чем тогда, когда решил проникнуть в тело убийцы.

Человек продолжал что-то бормотать. Что именно — Оша не интересовало. Он вообще не воспринимал человеческую речь как нечто осознанное — пока не проникал внутрь тела, разумеется, и сам не становился его частью.

Постепенно разговор сошёл на нет. Дагал оставил фразы своего невидимого «собеседника» без внимания, а сам стал прикидывать, насколько тот способен вникнуть в его мысли, ведь обитали они в одном разуме. Не то, чтобы начальника тайной службы волновали чьи-то смерти, хотя бы и бессмысленные, и совсем необязательные. Гораздо больше его беспокоило то, кто на самом деле отдал приказ стрелять. Он? В самом деле? Или это был Голос? Потому что, если это и в самом деле сделал Голос, стоило задуматься о том, кто на самом деле принимал решения.

Кстати, за все это время Дагал так и не понял, как выглядит обладатель Голоса. Понятное дело, что это был он сам, однако у начальника тайной службы никак не получалось ассоциировать этот властный баритон с собственной внешностью. Представить, что это лицо могло принадлежать кому-то ещё, было невозможно. Это было болезненно и неприятно — думать, что самозванец в его голове делит с ним не только разум, но и тело.

И вот ещё что: порой Дагал пытался вспомнить, взрослел ли Голос одновременно с ним? Был ли это голос ребёнка, подростка, юноши до того, как стать мужским?

Позади головы Дагала черным шипастым нимбом поднялось тело Оша. Теперь он напоминал раскрытый зонт, ткань которого едва заметно трепетала на невидимом ветру. А затем края «зонтика» схлопнулись вокруг его головы.

Руки Дагала метнулись к лицу, пальцы заскребли по кожистой маске, царапая её, пытаясь разорвать… Всё тщетно. Потеряв равновесие, начальник тайной службы рухнул на пол. Его тело выгнулась дугой, ноги заскребли по полу.

Чужеродная субстанция залепила рот и нос, мешая дышать. Со стороны это выглядело так, будто его голову обтягивала вторая кожа. Это была гладкая, лишённая всякой индивидуальности маска. Ни глаз, ни рта, ни ушных раковин. Когда Дагал пытался разорвать её руками, то почувствовал под пальцами маслянистый материал.

Всё ещё корчась на полу, Дагал нашарил пристёгнутый к поясу кинжал. Это было хорошее оружие: пядь стали, двусторонняя заточка. Пальцы нащупали рукоятку, стремительно рванули кинжал из ножен. Однако тот не поддался. Дагал дёрнул ещё раз. В этот момент он понял, что сознание вот-вот готово покинуть его. Воздуха не хватало, а тот, что скопился у него в лёгких, требовал выхода. Он делал попытки освободить кинжал, но тот никак не хотел поддаваться. И тут Дагал внезапно вспомнил, что перекрестье рукояти пристёгнуто к ножнам небольшой петелькой. Чтобы извлечь оружие, нужно было просто скинуть эту петельку.

Почти теряя сознание, он неуклюже проделал это, рванул кинжал из ножен и с размаху вонзил себе в рот.

Прицелиться не получилось. Лишённый зрения, и ещё хуже — лишённый возможности дышать, Дагал был готов на всё. Не особо разбираясь, он вогнал кинжал слишком глубоко. Лишь в последнее мгновение он ощутил, как поцарапав верхние зубы и выбив один из нижних, лезвие вошло в нёбо. При этом на его пути оказался язык. Остриё кинжала проткнуло его насквозь, а затем, войдя немного глубже, и вовсе срезало часть. В горло Дагалу тут же хлынул поток собственной крови, но — главное! — он опять мог свободно дышать.

Он сделал несколько глубоких вдохов, давясь хлещущей кровью, потянулся, чтобы снять «маску», но так и не смог этого сделать. «Маска» соскользнула у него с затылка, собралась на щеках и шее, а потом одним плавным движением скользнула прямо в рот.

У Дагала возникло ощущение, будто он заглотил скользкую рыбину. Что бы это ни было, кровь во рту только облегчила ему продвижение. Это «нечто» скользнуло в пищевод, и стало стремительно протискиваться ниже. В последнее мгновение Дагал отбросил кинжал и схватил существо за кончик торчащего изо рта хвоста, однако удержать его не удалось. «Червь» уже был внутри.

Дагал почувствовал внезапное напряжение в груди, как будто некая невидимая рука теснила его мышцы и органы, копалась в них, перебирая каждый по очереди. А затем его внутренности пронзила оглушительная, молниеносная боль.