Пабло Пикассо - Антонина Валлантен

Когда Элюар возвращается из Испании, Пикассо все же рисует для его сборника «Плодовитые глаза» еще один портрет Нуш, волнующей в своей хрупкости. В начале 1935 года он чувствует себя более чем когда-либо растерянным. В феврале и марте в Париже состоялись две его выставки, их громкий успех снова привлек внимание широкой публики к художнику, это погрузило его в водоворот нежелательного общения. И Пикассо бежит, спасаясь от этого шума, причем просит Сабартеса пересылать ему все письма на имя Пабло Руиса: «Как меня звали тогда, когда мы с тобой были детьми».

Бегство приводит его, однако, не в какую-нибудь заброшенную деревушку, стоящую в стороне от туристических троп, а в местечко, которое он уже хорошо знает, в Жуан-лу-Пен. После недолгого облегчения отчаяние снова завладевает им, оно пронизывает все его письма к Сабартесу, которому в один прекрасный день Пикассо объявляет, что оставил все свои занятия, даже поэзию, «чтобы посвятить себя пению». И хотя он пытается спрятаться, его находят и здесь, дело в том, что у него буквально вырвали обещание о каком-то сотрудничестве, Пикассо не умеет быть резким и не смог отказать. Теперь эти обещания преследуют его и здесь, как неоплаченные долги: «Я не могу сохранять спокойствие, занимаясь столькими вещами, не имеющими отношения ни ко мне, ни к тебе; ты помогаешь мне по своей доброте, а я вообще не знаю, зачем я трачу на это время». Через несколько дней еще одно письмо: «Все это выводит меня из себя, уж лучше бы я всерьез взялся за работу, чем занимался подобными глупостями».

И он действительно принимается за работу. К концу мая он возвращается в Париж и долго колеблется, прежде чем показать недавние свои рисунки. Он вернулся к знакомым темам, особенно к «Минотавру», сопровождаемому странными испанскими отголосками. Минотавр тащит повозку, с которой соскальзывает огромная умирающая лошадь. Эту же умирающую белую лошадь Минотавр несет в своих сильных человеческих руках, по-видимому, он вытащил ее из грота, из которого высовываются белые руки, тоскливым жестом ощупывающие пустоту (рисунок китайской тушью и гуашь, 6.05.1936 г.). Однажды он изобразит такие же руки, высовывающиеся из огромной ямы под танком. В правой части картины изображена маленькая светловолосая девочка под вуалью и с венком цветов на голове.

В этих рисунках уже собраны некоторые элементы, которые послужат Пикассо при создании «Герники».

Итак, по возвращении в Париж Пикассо решается снова взяться за работу и сделать, наконец, гравюры, обещанные Воллару «Бог знает когда»: иллюстрации для «Естественной истории» Бюффона, тема для

Пикассо несколько странная, но позволяющая ему продемонстрировать свой талант наблюдателя. Пикассо, с такой нежностью относящийся к животным и обычно окруженный ими, способен передать не только их внешний вид, но и — со свойственным ему юмором — особенности их поведения. Он рисует так, как будто животные ему позируют, полностью доверяя своей невероятной памяти. Он проявляет невероятное терпение, необходимое для этой работы, испытывая потребность снова погрузиться в источники реальности, обрести хоть немного внутреннего покоя в том спокойствии, которого требовала столь деликатная задача. Пикассо наслаждается этой работой, она как будто убаюкивает его, он заканчивает «как минимум одно изображение в день». Эти гравюры тиражируются в мастерской Лакуррьера, но будут опубликованы лишь в 1942 году; «вместе с «Метаморфозами» Овидия «Естественная история» стала одной из самых желанных книг для настоящих любителей», как говорил Робер Майар. Пикассо сам наблюдает за работой Лакуррьера в его мастерской на Монмартре. А на узких улочках монмартрского холма, где он так давно не был, его подстерегают воспоминания. Однажды, возвращаясь вместе с Сабартесом от своего гравера, Пикассо проходит мимо «Ловкого кролика». Фреде сидит за столиком на террасе. Увидеть Пикассо и вспомнить старые времена — это будет последняя радость в жизни старика.

Постепенно Пикассо отказывается от своих отшельнических привычек. Теплыми летними вечерами он выходит вместе с Сабартесом выгулять свою собаку Эльфа. Выйдя на Елисейские поля, он каждый раз задает себе вопрос: «Возвращаемся или зайдем в кафе?». Ничто не влечет его в пустую квартиру, где в спальне стоит двуспальная кровать и половина ее покрыта старыми газетами. Так что обычно они проводят вечера в одном из кафе Сен-Жермен-де-Пре, Пикассо заказывает выпивку, а Эльф отправляется попрошайничать у ближайших столиков. Они часто встречают здесь Элюаров, Бретонов или Браков.

Однажды в «Двух кубышках» Пикассо замечает за соседним столиком девушку. Его взгляд задерживается на ее черных перчатках, вышитых крупными цветами. Он что-то произносит по-испански. Девушка узнает Пикассо и улыбается. Долгое время она жила в Аргентине. Когда она смеется, лицо ее с правильными чертами как будто озаряется. Чистый овал лица слегка расширяется к скулам, выдающим славянское происхождение. На лице выделяются светлые глаза, они пристально смотрят на собеседника из-под темных бровей. В ней течет хорватская кровь ее отца, архитектора, и французская — матери, уроженки Турени.

Все замечающий и понимающий Поль Элюар представляет молодую женщину своему другу. Случай отмечает судьбу женщины и открывает решающую эпоху в творчестве Пикассо.

Из всех женщин, разделявших жизнь Пикассо, ни одна не сознавала так ясно, как Дора Маар, то, что с ней происходит. Она была достаточно молода и открыта для всех влияний и воздействий, для того, чтобы Пикассо смог повлиять на ее характер, и в то же время достаточно уже успела пережить в своей личной жизни, чтобы не превратиться в глину, в материал для творчества, в Галатею, оживленную художником. К тому же у нее была профессия, так что она вошла в жизнь Пикассо совершенно полноправным человеком. Она была художницей, но, усомнившись в своем таланте, решила заняться фотографией.

Дора Маар появляется в жизни Пикассо как раз в очень тревожное время: 18 июля в Париж приходят известия о начале гражданской войны в Испании. Многочисленные соотечественники стучат в дверь дома Пикассо. Они уже разделились на сторонников двух враждующих лагерей; однако Пикассо также уже сделал свой выбор. Лидеры Испанской республики вскоре назначают его директором Прадо, однако почти все шедевры тут же вывозят из Мадрида, чтобы сохранить их. «Я стал директором пустого музея», — говорит Пикассо. Он внимательно изучает доклады о мерах безопасности, предпринятых правительством.

Гражданская война в Испании затрагивает его глубже, чем любое другое событие в мире. Быть может, он более или менее сознательно хотел отождествить себя с чем-нибудь более великим, чем муки его собственного творчества, быть может, он искал какой-то общности, давно уже утерянной?