Орфей - Николай Полунин

Я чуть в стороне, под носом округлым Ладьи. Борт высоко, по нему, ручищи раскинув, спиной ко мне стоит он. Шкипер и капитан. Перевозчик...

Ладья Харона

Скрипят сходни. Слабенько так, чуть-чуть. Едва слышно. Не под всяким ступившим отзовутся. Потому что чем дольше они тут пробудут, каждый из на Ладью попавших, тем более невесомы они, бестелесны. А то ли еще будет посреди Реки, на стрежне. Да и сходни мощны, пушку вкатывай. Нет, определенно кто-то за плечом моим мне все это шепчет-наговаривает. Тихо так, тише, чем на ухо шепот. Не сказал же всего этого Гордеев. Не успел. А самому мне знать - откуда ?

Этот черный наверху неспешно поворачивается. Он и на площади с танатами был. Огромный, могучий, равнодушный. На меня полувзгляд кинул, потом - к танату, со швартовыми копошившемуся. Танат хотел швартов рубить, а этот сверху ему вроде как крикнул. Беззвучно только, но пятнистого в хламиде аж пошатнуло. Торопливо стал петли скидывать.

Сходни затрещали, убрались. Ушла Ладья. По Реке вниз, по черной. Кто остался, с пристани разбрелись. Один я с моими цветами невероятными, и куда же мне теперь

так оставайся же со своими волшебствами и со множеством

Танат. Не один, орава целая. Мечи вздернули, но не с угрозой, а вроде с почтением. Приглашают. Пойду, что ж. И они по бокам. Караул почетный. А может, и конвой. Друга бы мне, но нету Друга.

Как нет? Есть!

Снова непонятность такая же, как в первый момент, когда я в Тэнар-ущвлье вокруг себя огляделся. Только что одно было - и раз: иное все. Как в "накатах" - бац! - переключение. Подготовили меня "накаты" мои, здесь меньше оторопь берет.

Нет уже танатов. За дверью остались. Маленькой такой, неприметной дверью неприютной хибарки, одной из сотен. А только внутри не помещеньице с потолком нечистым и полом земляным. Не стол под слепыми лампами, как у Локо. Не чулан паутинный. Дорога за дверью.

Мы с Другом идем по длинному крытому Тоннелю. Не говорим, только плечо к плечу держимся, и мне хорошо. Надежно. Не то что одному, верно ? Главное, знать - Друг рядом, и не нужны слова. Даже видеть не обязательно. А Тоннель - он тоже с буквы большой. Так вот.

По сторонам окна полукруглые, за ними свет, как настоящий дневной. Я потому и подумал сразу, что Тоннель - крытый. Теперь понимаю, что ошибался. Откуда там снаружи день? Долго идем. Долгая дорога. Все сошлось, как Гордеев говорил: зеленый газон, цветы и дорога. И еще должна быть

вспышка

Как на секунду из "окон" будто тьмой полыхнуло. Ударило как будто. Черное и белое местами поменялись. Тоннель ярким сделался, "окна" почернели. Негатив словно. На одну секунду, но уж больно та секунда долгая.

- Я должен вернуться, - Друг говорит. На плечо руку кладет, улыбается печально.

- Как же так? Мы вместе!.. - А сам на него не смотрю, в цветочки свои уставился. Ненужные. Не остановить ими Друга. Может, выкинуть их, волшебства мои бесполезные?

- Мне уже поздно. Цветы береги, пригодятся.

И уходит. Удаляется во вновь обратившемся из негатива Тоннеле. Потерялся в темноте. Один голос только:

- Еще восемь попыток у меня! Еще восемь!.. - Погас голос, и эхо погасло. Восемь? Много непонятного...

И нет уже Тоннеля. Стены обрываются, а ниже - вода. На сваях Тоннель стоял, но эта вода - не Река. Чистая, бегучая. Живая вода. Открытая часть Тоннеля упирается в травяной берег. Мурава зеленая. И дети, мальчик, и девочка, встречают меня, черноглазые, в коротких рубашонках.

И мальчик - это я сам. Так должно быть. Я вижу просто. Фотографии свои помню.

Но он качает головой:

- Не-ет, не сейчас. Не в этот раз еще. Сейчас ты - иди! - Вверх по тропке указывает. По другому берегу, до которого я дошел. Довели меня до Того берега, значит. Так?

Выходит, так! - сказал кто-то, но я только отмахнулся. Потому что знал, кто. Я отдал ребятишкам свою вазу-тарелку. Они смеются, кусают разноцветные волшебства. Чего только мы в детстве из соседних палисадников не таскали, чем не объедались, как не поносили потом, дурачки. Звериных детенышей инстинкт. И я им тоже улыбаюсь. Один только раз улыбаюсь здесь.

Шаг вперед по тропинке, в мураве указанной, вверх взбегающей, - и снова: бац! Да не единожды, а как из меня в Крольчатнике рвалось, вырваться не могло:бац! бац! Опять переключения, опять - раз! и другое. Одно за одним. То еще здесь, у среза Живой воды, я стою, нарядом домушка какая-то хитрая, и хозяин у нее хитрый, мужичок в бороды клочьях, шебаршит все, подхихикивает, на меня не глядя. Не понять - мешок на нем изнанкой вывернутый накинут или рубаха расшитая То то, то это. Бац! бац! Комната хламом забитая, постель, девица аппетитнее некуда в полном без ничего, и я рядом - орясина орясиной. Рук протянуть не успел, если мог бы даже, снова: бац! и нету девицы, постели, комнаты. Шаги мои по тропке вверх. Ног не чую, плыву будто. Что интересно, за мгновения эти я себя стремительно взрослеющим ребенком чувствовал. Как вот если бы мальчонкой этим на самом деле стал, и раз-раз-раз годков мне прибавлялось. Перещелком. Как рука ведущая ускорила

а я иду как будто сам

Через кротовину, нарытую посреди тропки, перешагнул - подумаешь, гора! - бац! кончилась тропинка. И берег высокий кончился, до которого верхнего края чуть-чуть не дошел. На даль посмотреть синюю, что за ней? На берегу-то этом небо синее, солнышко ласковое, греет. А я, кроме ребятишек, что меня пропустили, да муравы переплетенной, и не разглядел ничего толком.

Но не кончается дорога, и теперь она - асфальтовое шоссе. Не иду уже я, в автобусе еду. Простой такой, городской автобус. "ЛИАЗ". Битком набит. Мне бы наружу, в окошко смотреть, что, как ? Может, спросят потом, может, рассказать придется, а я все внутрь - что рядом за люди? Люди-то пейзажей поинтереснее.

А хорошие люди вокруг. Веселые. Красивые. Не как манекены, а живой красотой человеческой, в которой и морщинки, и родинки, и глаза разные, -все красиво. Никогда люди не уродливы, если смеются и друг друга любят. Жаль, редко это у них получается там, в моем Мире. Чтобы искренне, от души всей.

Ксюхино горькое слово про Царствие Небесное вспомнил. Не такое тут. Живое очень все, интересное и пока непонятное.

Между прочим, снова не один я. В смысле, за плечом надежное чье-то присутствие ощутилось. Глаз скосил - подбородок атласно выбритый увидел, больше в давке не углядеть. Мне и того довольно. Впереди (я на площадке задней, к стеклу притиснут) песню запели. Знакомая, а слов не разобрать.

Атласный мне нашептывает, вроде обо всех них что-то рассказывает, только я вдруг запоминать перестал. Слышу все, киваю по-дурацки, как фарфоровый мандарин, а во мне ничегошеньки не остается. Как откат волны, вместо радости тоска навалилась. Думаю только, повторяю: ну эти-то должны понять, выслушать должны, помочь могут. Вымолю у них...