Цитадель Гипонерос (ЛП) - Бордаж Пьер

— Вы вполне можете передумать и оставаться здесь, отправите бескастовых на разведку и дождетесь их отчета! — сыронизировала Ната.

— Мы только отложим проблему, — заметил Квин. — Среди их союзников насчитывается немало техников; если они победят смотрителей — что еще не факт, — они набьются в оставшиеся шаттлы и, поскольку они все запрограммированы на приземление по тем же координатам, найдут нас и будут преследовать на земле…

На морщинистых губах Наты наметилась улыбка.

— У технической касты есть решение, — сказала она, кивнув подбородком на Вар’на и Рика.

Пара онемевших техников переглянулась.

— Я говорю об уничтожении «Эль-Гуазера», — сказала Ната. — Этот комплекс разрабатывался с прицелом на войну: пилоты должны были запрограммировать взрыв своего корабля, если тот попадал в руки врага.

— Функция «К»… — выдохнул Вар’н.

Лицо его побледнело и резко контрастировало с темно-синим комбинезоном, традиционным цветом его касты.

— Именно так: функция «К»! — согласилась Ната. — Нам нужен час, чтобы погрузиться, и еще час, чтобы оказаться достаточно далеко от места взрыва.

— Но, сестра управляющая, мы тогда приговорим к смерти смотрителей, которые в эту самую минуту сражаются, защищая нас… — запротестовал Вар’н.

— Они уже приговорены! Пусть от их жертвы хоть будет прок! К тому же они с каждым днем становятся все требовательнее, все наглее, и не управляющему Квину мне возражать. Как бы ни были они для нас незаменимы в космосе, от них может оказаться один вред на Земле, где без наших умений они смогут обойтись.

— Если мы запрограммируем уничтожение «Эль-Гуазера», а Земля окажется непригодной для жизни, мы больше не сможем вернуться в космос! — вставил свой довод техник Рик. — Никто не согласится на запуск функции «К»!

Ната взглянула на него так неистово, что он жалко опустил глаза.

— Я понимаю, что означает для вашей касты звездолетный поезд, но если вы откажетесь принять это — единственно напрашивающееся — решение, вы нас всех подставите под удар! Что для вас важнее? Жизнь «Эль Гуазера» или ваша собственная? Жизнь этого куска металлолома или жизни ваших жен и детей?

Она замолчала и посмотрела, как подействовали ее слова на собеседника. По тому, что техник не поднимал головы, словно уличенный в провинности ребенок, она поняла, что выиграла. И тогда сказала себе, что окончательно победила Маа и ее ясновидящих, с которыми боролась более шестидесяти лет С.С.В.

Маа, собственную единокровную сестру.

Тридцать минут спустя техники, вызванные Вар’ном (у Рика не хватило духу участвовать в убийстве «Эль Гуазера»), активировали функцию «К» и присоединились к семьям, которые находились на борту отправляющихся на Землю шаттлов.

Глава 16

В тот день к Тау Фраиму, который спустился к подножию пилона, чтобы окунутьсяв ледянуюводуГижена, явилсякапитан Пулона.

— Двое моих детей тяжело больны, — сказал капитан. — Я верю в силу твоего Слова и надеюсь, что ты их исцелишь.

— Достаточно ли ты в меня веришь, чтобы нырнуть в океан? — спросил Тау Фраим.

— Я не умею плавать, — сказал капитан.

— Человеку, который не умеет ходить, я бы предложил побежать.

Капитан подумал, что Тау Фраим хочет испытать его и вовремя спасет его от утопания. Итак, он погрузился в океан, и волны унесли его от пилона.

— На помощь! — закричал он, почти утопая.

— Если ты веришь в меня, в тебе нет места для веры в страх, — сказал Тау Фраим.

Тогда капитан перестал сопротивляться, сбросил бремя своих печалей, сомнений и страхов и почувствовал себя таким легким, что поплыл по поверхности волн, как веточка небесного лишайника.

— Возвращайся домой, — сказал Тау Фраим. — Твои дети нуждаются в своем отце.

Так капитан и поступил. Когда он подошел к дому, на пороге его ждала жена. И она бросилась в его объятия, рыдая от радости, потому что их двое детей чудесным образом исцелились.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390}) Девять Евангелий Эфрена, «Факты и чудеса Тау Фраима»

Оники теперь могла двигаться, но малейшее шевеление вызывало у нее стоны и болезненные гримасы. Великий инквизитор планеты Эфрен не счел нужным ее криогенизировать до полного выздоровления, потому что, по словам скаита, она еще не осознала своих сил как человека-истока и не овладела мысленными путешествиями. Она решила, что упоминания о «силах человека-истока» и «путешествии силой мысли» относятся не к ней, а к ее принцу и к тому, как он четыре года назад чудесным образом исчез из ее кельи в монастыре тутталок.

Ее принц… посмотрит ли он прежними глазами на нее, когда обнаружит шрамы, оставленные аутотрансплантатами вдоль всей правой стороны ее тела? Она чувствовала подергивание в виске, щеке, челюсти и шее, но этот зуд — неприятный, конечно — не шел в сравнение со жгучим колотьем в плече, бедре, голени. Она без конца переносила вес тела на левый бок, чтобы раны не касались матраса, и этот постоянный перекос приводил к болезненным судорогам. Она еще не вставала с тех пор, как ее заперли в этой маленькой комнатке в храме Крейца.

Ее несколько раз навещал кардинал-губернатор планеты. Она незамедлительно признала прелата в пурпурно-фиолетовых облачениях, который заявлялся в монастырь Тутта и задавал ей неудобные вопросы, но ее поразила невыразительность его глаз, когда-то ясных и живых: он смотрел на нее с каким-то безразличием, как будто его взгляд проходил через нее насквозь и утыкался в шелковую простыню.

— Мне говорили, что вы тутталка, — проговорил он нейтральным, безличным тоном. — Еще мне говорили, что ваш сын потерялся в коралловом щите… Мы его активно ищем… Активно…

Он вышел, не осведомившись о ее здоровье и не подождав, пока она ответит, как будто уже забыл, зачем заходил в эту комнату. Однако полил ядовитой отравой душевные раны молодой женщины, даже того сам не замечая.

Раньше бессознательная блокировка запрещала едва пришедшей в сознание Оники думать о Тау Фраиме — наверное, потому, что ее и так истощенная иммунная защита не справилась бы с новым кризисом отчаяния, и этот запрет проистекал исключительно из инстинкта выживания. И действительно, после первого же визита кардинала, после того, как вместе с ним вернулся образ сына, брошенного в необъятных кораллах, ее покинула воля к жизни, и она впала в состояние прострации, близкое к коме.

Химическим мегастазам докторов ЗКЗ не удавалось вернуть ее в мир. В отчаянии лечащий врач решил обратиться к целителям Тутты. Хотя Оники стала изгоем, сестрой, нарушившей обет целомудрия, матрионы согласились лечить ее и отправили двух своих лучших специалисток в храм Крейца. Осмотрев свою бывшую коллегу и придя в ужас от ее ран, они приготовили отвар из тутталовых трав, дрожжей, сушеных морских водорослей и, приоткрыв ей рот золоченым опталиевым расширителем, заставили проглотить все до последнего глотка.

— После этого к ней должна вернуться тяга к жизни, — объяснила врачу одна из них.

Он, конечно, не поверил им, но довольствовался тем, что пожал плечами: он, хотя и полагал их методики ближе к суевериям, чем к науке, был не в том положении, чтобы насмехаться над этими женщинами или их поучениями. Тем более, что они добивались результатов там, где он терпел неудачу.

Через несколько дней, хоть печаль и вялость с лица Оники никуда не делись, в ее глазах загорелись искорки, говорящие о возвращении к жизни. Это возрождение, естественно, сопровождалось чувством вины, и она плакала долгими часами. Она не могла избавиться от ужасного чувства, что предала Тау Фраима, провалилась как мать. Что она скажет своему принцу, когда он вернется на Эфрен, чтобы обнять своего сына? Она целиком положилась на бдительность змей и, как немного запоздало поняла, оказалась ленива и небрежна. Оники недооценила настойчивость имперских сил, она не предвидела, что они зайдут настолько далеко, чтобы отправить в трубы кораллового органа крылатых монстров, угрожая экосистеме планеты. Теперь она осталась наедине со своим раскаянием, наедине со своим страданием, и никакое лекарство, никакой отвар, никакие перевязки не могли вылечить ран в ее душе.