Это моя школа - Елена Ильина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Катя осторожно вскрыла конверт и вынула из него листок, исписанный мелким почерком.
— От Маши Дмитриевой, — сказала она, заглянув в конец письма, и стала читать вслух:
— «Дорогие девочки! Милые наши московские подруги, знакомые и еще незнакомые!
Большущее спасибо вам за подарок и письма. Когда мы рассматриваем ваш альбом, нам кажется, что мы тоже вместе с вами в Москве, в столице нашей Родины. Пусть и вам кажется, когда вы будете перелистывать наш альбом, что вы все — вместе с нами, у нас в городе.
Вы спрашиваете, какие у нас новости.
Живем мы хорошо. Все здоровы. Уже начали готовиться к экзаменам. Занимаемся мы так. После школы отдыхаем, а потом садимся заниматься. Сначала делаем уроки на завтра, а когда все приготовлено, повторяем то, что раньше прошли. Уроки делаем в одиночку, а к экзаменам готовимся, то есть повторяем, вместе, по группам. Но, конечно, в разных комнатах. В каждой группе у нас — пять-шесть человек. И кто-нибудь один — ведущий. Так готовиться и легче и веселей, чем отдельно.
А самая главная новость у нас вот какая: от нас уезжает Сережа Решетников. Конечно, не сейчас, и после экзаменов. Поедет он в Ленинград, чтобы поступить в Нахимовское училище. Это для него очень хорошо, он давно мечтает стать моряком, а к тому же в Ленинграде теперь Андрей Артемов, товарищ Сережиного отца. Ты, Катюша, кажется, знаешь его? Когда вы все были у нас на елке, ты про него говорила. Он инженер-конструктор и работает на стройке университета. А после Нового года его послали в Ленинград — следить, как там на заводах выполняют заказы стройки. Андрей Иванович там проживет, наверно, долго, может быть целый год, и, конечно, будет Сережу часто навещать. А когда ему придется уехать, Сережа уже совсем привыкнет к новому училищу. Мы за Сережу очень рады, но все-таки нам всем очень жалко, что он от нас уезжает, особенно жалеет Алик Тарасов. Да и сам Сережа, наверно, будет скучать по нашему дому. Конечно, он потом привыкнет и не будет скучать — ведь у него будут новые товарищи. Но сначала ему, наверно, будет очень скучно.
Больше новостей у нас нет никаких. Шлем всем вам, Оле и Анне Сергеевне горячий привет».
Под письмом оказалась короткая приписка:
Дорогие товарищи!
Спасибо за ваш замечательный подарок. Вы поработали гораздо лучше нас.
С пионерским приветом
Сережа Решетников.
— Все! — проговорила Катя и опустила руку с письмом. А Валя торжествующе сказала:
— Вот видите! Оказывается, и мальчики умеют уважать девочек!
Все засмеялись.
Письмо из Орехова прочитали еще раз — медленнее и внимательнее.
— Подумать только — в Нахимовское! — сказала Ира Ладыгина. — Сережа уже тогда мне говорил, что хочет быть моряком. В его бескозырке я и танец матросский плясала. А теперь у него будет полная матросская форма.
— И он каждое лето будет уходить в плаванье, — сказала Катя. — Вот счастливый! Надо бы его попросить, чтоб он писал нам обо всем, что увидит. Только жалко, что мы-то его больше никогда не увидим…
— Нет, почему же! — сказала Надежда Ивановна. — Ведь по дороге в Ленинград он непременно должен проездом побывать в Москве. Вот вы с ним и повидаетесь.
— Ой, правда! — обрадовались девочки. — Только куда же нам его позвать? Может быть, сюда — в школу?
— Что ж, пригласите его, а может, и еще кого-нибудь из ореховских ребят, — сказала Анна Сергеевна: — Машу, Люду, Алика…
— Непременно пригласим. Сегодня же напишем! — отозвались девочки.
— Но это будет, конечно, после экзаменов, — продолжала Анна Сергеевна. — А пока и нам и ореховцам не до того. Вы заметили, что Маша пишет об экзаменах? Ребята в детском доме уже начали готовиться!
— Да, да, заметили, — опять отозвались в классе. — И занимаются они вместе, по группам, а не в одиночку. Так, наверно, гораздо веселее… Анна Сергеевна, а может быть, и мы будем так готовиться? Вместе? По нескольку человек?
Анна Сергеевна и Надежда Ивановна обменялись взглядом, и Катя почувствовала, что они молча советуются друг с другом и как будто одобряют это предложение.
— Хорошо, девочки, — ответила Анна Сергеевна. — Я тоже думаю, что так готовиться вам будет и легче и веселей.
Половинки звеньев
В конце марта закапало с крыш, и зима окончательно отступила. Уже без умолку чирикали вороньи на карнизах, и всю Москву заливало яркое солнце. Наступила совсем теплая погода. На площадках у метро, на панелях в переулках запрыгали через веревочку девчонки, а мальчишечий народ вы ехал на самокатах. Пришла весна, а с ней — и весенние каникулы.
Но и каникулы пролетели, как один большой яркий день. Началась самая короткая и вместе тем самая ответственная четверть в школьном году — последняя.
Во всех коридорах, на каждом этаже, появились на стенах плакаты, которые настойчиво напоминали и спрашивали:
СКОЛЬКО ДНЕЙ ОСТАЛОСЬ ДО ЭКЗАМЕНОВ?
И каждое утро цифра под этим плакатом менялась: 45, 44… 41, 40…
Неожиданно, за неделю до Первого мая, пришло лето. Деревья еще стояли голые, с чуть набухшими почками на ветках, а трава уже пробилась, зазеленела, и солнце грело совсем по-летнему.
Стекла, вымытые к Первому мая, ярко поблескивали, и в комнаты вливалось что-то свежее, праздничное.
Теперь Кате и ее подругам оставалось подняться еще на одну ступеньку — с честью сдать свои первые в жизни экзамены.
Придя в школу после первомайского праздника, Катя, и не глядя на плакат, почувствовала, что теперь-то уже до экзаменов осталось совсем немного времени. На переменках, в шуме голосов, то и дело слышалось: «Девочки, а вы сколько повторили? Я уже географию до конца прошла и теперь за естественную возьмусь». — «А я повторяю так: каждый день по пятнадцать страниц… По пяти из каждого предмета». — «Ну и будет каша!» — «Никакой каши! Думаешь, лучше, как ты? Ничего подобного! Пока одно будешь учить, другое из головы вылетит».
Катя с уважением слушала эти разговоры и почтительно смотрела на пятиклассниц, шестиклассниц, семиклассниц, у которых столько экзаменов и все такие трудные!
В самом конце коридора целым подоконником завладели десятиклассницы. Они просматривали какие-то записи в толстых клеенчатых тетрадях и говорили как будто бы даже совсем не по-русски: «косинус, синус, котангенс…»
Девочки на цыпочках проходили мимо этого окна.
— Готовятся на аттестат зрелости, — шепотом сказала Лена Ипполитова, прогуливаясь с подругами по коридору и оборачиваясь в сторону десятиклассниц.
— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросила Ира Ладыгина.
— Ну, это все знают, — подтвердила Катя. — Наша Татьяна тоже сдавала… Только тише, девочки, нельзя им мешать.
Она схватила под руки Иру и Лену и потащила их в другую сторону, поближе к своему классу, то и дело оглядываясь на десятиклассниц, которые казались ей даже старше и серьезнее Тани.
— А зубрят, как мы, — с удовлетворением сказала Ира. — Ладонями уши зажимают… Девочки, а вы уже готовитесь к экзаменам? Я и не думаю. Чего там готовиться?
— Ну и провалишься, — серьезно сказала Лена Ипполитова. — Я, например, готовлюсь.
— И я тоже, — сказала Катя.
— Да вы же и так все знаете.
Лена только усмехнулась и пожала плечами. А Катя громко объявила:
— Девочки, кто хочет готовиться вместе? Давайте собираться целыми звеньями!
— Ну, целыми звеньями — это уж слишком много, — сказала Настя. — Так у нас ничего не выйдет.
— Тогда половинками звеньев, — подхватила Катя.
И она сразу же принялась отбирать девочек для своей «половинки»: Наташа, Аня, Лена Ипполитова…
— Нет, так не годится, — опять остановила Катю Настя. — Ты только хороших учениц собираешь. Лучше возьми к себе в «половинку» таких, кому труднее учиться. Например, Тоню Зайцеву.
— Ну что ж, — согласилась Катя. — Можно и Тоню. А с Наташей и Аней мы все равно будем заниматься вместе. Кто еще хочет к нам в «половинку»?
— Я! — крикнула Ира Ладыгина.
— И я, — тихонько сказала Нина Зеленова.
— Ладно. — Катя озабоченно наморщила лоб. — Только смотрите — не опаздывать и не отлынивать. Начнем завтра же.
В тот же день в классе появилось еще пять таких «половинок».
Анне Сергеевне понравилась Катина затея, но она посоветовала, чтобы в каждой «половинке» одна из девочек была ведущей. И само собой получилось так, что ведущими стали самые лучшие ученицы: Катя, Лена, Стелла, Настя и еще две девочки.
Придя домой, Катя вытащила из ящика своего стола классные тетрадки, в которых она еще осенью, под диктовку Анны Сергеевны, начала записывать правила по русскому языку.
Страницы были исписаны стройными, продолговатыми буквами, но все-таки Катя не узнала собственного почерка. Теперь она писала гораздо мельче и по своему изменившемуся почерку сама почувствовала, как выросла за зиму.
