Терской Фронт - Борис Громов

Потом гулянка перешла в ту стадию, когда никто уже толком не помнит, по какому поводу собрались: Толя, отведя пацанов и часть молодых мужиков к беседке, судя по жестикуляции, рассказывал о наших с ним геройских, подвигах и, я почти уверен, врал при этом безбожно. Часть дядек постарше уже собрались за столом плотной кучкой и обсуждают какие-то неполадки в третьем цеху и матерно проминают какого-то Цыбулина, который не в состоянии нормально организовать работу. Тот самый дядя Гриша, в окружении нескольких пожилых женщин рвал меха и очень громко (хотя и музыкально, этого не отнять) орал про "молодого казака", который, разумеется, "по Дону гуляет". На другом конце стола компания не меньших размеров, но уже без аккомпанемента поет, а уж скорее — спивает что-то по-украински. Сам я украинского не знаю, но звучит красиво, что-то вроде: "Ничь яка мисячна, зоряна, ясная....". Мне кажется, эту песню я когда-то в фильме "В бой идут одни "старики" слышал. Женщины помоложе и девушки под эту какофонию еще периодически пытаются вытаскивать кого-то танцевать. А я, осоловевший от количества съеденных пельменей, и размякший, как хлебная корка в пиве, от здешних сладеньких, но коварных наливок, гляжу на все это дело и улыбаюсь счастливой улыбкой. Последний раз мне было так хорошо... Да я уже и забыл когда. В Червленной, даже во время самых веселых пирушек и концертов в "Псарне" все равно давила и не давала до конца расслабиться сама окружающая обстановка. Горы были рядом, в горах жили враги, готовые в любой момент напасть, и все это знали. А тут — простая и бесхитростная атмосфера безудержного, почти деревенского веселья. И ничто не висит, подобно Дамоклову мечу, над темечком. Хорошо!!!

Отказавшись еще от двух весьма настойчивых предложений потанцевать, я потихоньку слинял из-за стола в отведенную нам на двоих с Толей комнату. Как ни крути — почти двое суток дороги, две ночевки в солдатских казармах. Одним словом, подустал я немного. А тут еще и баня, и наливки эти... Сил хватило только на то, чтобы раздеться и рухнуть на кровать.

А вот проснулся я, все равно, в половине седьмого. Привычка — штука страшная, особенно, если она, что называется, въевшаяся. Помнится, после срочной службы я еще почти полгода в шесть утра как от пинка вскакивал, вне зависимости от того, во сколько и в каком состоянии лег. Так и тут, организм сам услужливо подсказал: "Хозяин, пора на пробежку". Минуты полторы яростно боролся с охватившей меня вдруг ленью, которая просто шептала на ухо сладким голоском: "Да ладно тебе, поспи еще, сделай себе выходной!" Но, в конце концов, собрал всю оставшуюся силу воли в стальной кулак и придушил гадину в зародыше... Ибо — не фиг! Именно из-за этого сладкого голосочка я, в свое время, в краткий промежуток между службой в армии и ОМОНом забросил спорт и набрал почти десять кило "дурного мяса".. Потом, уже в Отряде, поначалу было очень тяжко. Так что — нет! Никакой слабины. Бегаем — значит бегаем.

Толя в очередной раз порадовал: стоило мне встать и начать шебуршиться в бауле, в поисках маскхалата и "спортивных" сапог, как он тут же открыл глаза.

— На зарядку, командир?

— Угу, только тихонько, не разбуди никого.

Напарник тут же вскочил, и тоже начал собираться. Вот что значит молодость, аж завидно становится! Ведь лег вчера (а вернее уже сегодня) куда позже меня, а выглядит — как огурец! Хотя, он, помнится, на спиртное вчера, как и я, не шибко налегал.

— Сколько бежим-то? — интересуется Толя, когда мы, умудрившись-таки не разбудить остальных обитателей дома, выбрались во двор и умываемся у колонки.

— Черт его знает, — честно отвечаю я. — Расстояний я тут не мерил, так что, думаю, просто по времени... Полчасика средним темпом вокруг квартала, а потом к школе свернем, я там спортгородок видел: и турник, и брусья, и скамья для пресса есть.

— Понял, — покладисто отвечает он.

— Ну, раз понял, тогда — вперед!

Бежать по утренней прохладе легко и приятно. На улицах — ни души. Оно и понятно: утро первого выходного дня в рабочем квартале. Все отсыпаются после тяжелой трудовой недели и не менее тяжелого пятничного вечера. Оно и к лучшему. Это в Червленной к нам уже все привыкли и внимания не обращают, а тут — чего зря народ пугать? Сами представьте: раннее утро, только-только рассветать начинает, а по улице два громилы в камуфляже несутся, сапожищами грохоча. Оно нам надо, за чей-то сердечный приступ отвечать?

Когда мы вернулись с пробежки, выяснилось, что Лидия Васильевна и девчонки уже встали и даже начали приводить двор в порядок после вчерашнего. А к тому моменту, когда мы, отфыркиваясь, будто пара моржей, мокрые и довольные вылезли из-под колонки, которой воспользовались вместо душа, они уже собрали на стол и позвали нас пить чай. С тем самым тортом. Мы быстро вернулись в комнату, переоделись в чистые запасные футболки и штаны от "горок" и пошли к столу. Кстати, надо будет у Толиной мамы после обеда какую-нибудь емкость выклянчить, да стиркой заняться, а то чистой верхней одежды, кроме форменного прыжкового костюма, и не осталось, считай.

А торт оказался замечательный. "Наполеон", я его с раннего детства люблю, еще с тех пор, когда торты на праздники все сами пекли, а не в магазинах покупали. Этот был ничуть не хуже: высокий, коржей десять, не меньше, густо пропитанный кремом, сгущенным молоком и еще чем-то. Причем коржи через один оказались коричневые. Кофейные? Быть не может! Откуда?! Правда, почти сразу я снова вспомнил свое босоногое детство, пионерский лагерь, стакан кофейного напитка "Кубанский" или "Летний" из жженого ячменя на завтрак. Не йеменская робуста, конечно, но и ничуть не хуже того же "Кафе Пеле", которое один мой друг вообще называл "пылью колумбийских дорог" и, думается мне, был недалек от истины. Уж чем-чем, а кофе тот порошок точно не был.

Одним словом, чаепитие удалось. Лидия Васильевна все подливала чаю и подкладывала куски торта на блюдца, Аля с Манюней что-то наперебой тараторили, Толян балагурил и рассказывал какие-то совершенно завиральные, но смешные байки, якобы из жизни наемников. А я молчал. Мне просто приятно было их слушать. Вообще у ростовчан оказался удивительно приятный для слуха говор, это я еще вчера подметил. Очень мягкий, певучий, чем-то похожий на украинский, с этим неповторимым южным звуком "Г", больше смахивающим на "Х", но зато без этого вульгарного украинского "шоканья". А еще я заметил, что Толя, разговаривавший в Червленной почти нормально (видно, попривык за год), тут же начал изъясняться так же, как и родственницы. Вот что значит — домой вернулся!

Потом толпой пришла вчерашняя молодежь и Толик, спросив у меня разрешения, смылся с ними. Нет, меня тоже звали, но я, во-первых, все-таки для их компании староват, а во-вторых, пришла, наконец, пора приводить в порядок свой гардероб. Это напарнику хорошо: озадачил мать и сестер, они ему все постирают. Я же себе такого хамства позволить не могу. Поэтому, попросив мыла и щетку я собрал в кучу все свое барахло, и отправился в баню, где и тазы подходящих размеров были, и горячая вода в баке после нашего вчерашнего купания еще осталась. Лидия Васильевна было попыталась намекнуть, что постирать мои вещи и они могут, но мне эта идея совсем не понравилась. Еще не хватало, чтобы в гостях хозяйки дома мне грязные портки стирали! Примерно в этом духе, правда помягче, я и ответил. Но Толина мама тоже оказалась крепким орешком. Даже мое уверение, что я свои вещи не отдал бы стирать даже родной матери, разбилось о железобетонный аргумент: "А что про нас люди скажут?!" Негодования в голосе было столько, что я понял — спорить дальше бесполезно. Сошлись на совместной работе: я стираю свое белье и "горку", все равно женщины их стирать не умеют, все норовят в горячую воду засунуть, а их в холодной надо, щеткой и мылом. Все остальное отдал "на растерзание" хозяйке. После совместной постирушки помог навести порядок во дворе, даже отнес пару столов и несколько лавок соседям, у которых их брали взаймы. А после обеда — валял дурака: завалился на брезентовой плащ-палатке в саду под яблоней, да сочными кисло-сладкими яблоками хрустел. Очень надеялся, что в таком ключе у меня выходные и пройдут: буду бездельничать да фруктами и домашними вкусностями объедаться. Ага, щаз! Размечтался! Хорошо Толе — он с утра опять с друзьями куда-то слинял, а мне все воскресенье пришлось исполнять роль то ли медведя в зоопарке, то ли музейного экспоната. Народ во двор просто толпами валил: то забегали знакомые Лидии Васильевны, почти все — за солью, то Алины подруги, по каким-то своим таинственным девичьим надобностям, то Манюнин класс примаршировал, похоже, в полном составе, будто уроки им больше делать негде... И все просто жаждали познакомиться с героическим мною, ну, или хотя бы издали поглядеть! И как я этот цирк пережил — ума не приложу. Похоже, спасли ситуацию только моя врожденная вежливость, да закаленная на службе многими митингами и маршами всяческих "несогласных" выдержка. Одно хорошо — и фруктов, и вкусняшек разных я один фиг налопался до отвала.