Фантастика, 1966 год. Выпуск 1 - Сборник

Двадцать семь, двадцать восемь? А Юру я видел дважды с какой-то незнакомой девушкой. Птичья физиономия. Наверное, читает стихи Гумилева.

– Юра, вы читали Гумилева?

– А кто это?

(Спроси свою барышню.) - Это поэт. “Убежать бы, скрыться бы, как вору…”

– Нет, не знаю.

Покраснел. Другие переглянулись. Откуда он может знать?

А впрочем, прочтешь десять страниц - и надоедает, как у всех поэтов. Только Люба читает целыми вечерами. Так же, как и современная зарубежная проза: по форме хорошо, а идеи нет. Когда одни идеи - раздражает. Нет совсем - тоже плохо. “Все люди - братья” - этого мало. Как это реализовать? Нужна наука.

– Ну, что там? Как температура?

– В оттекающей крови - два с половиной градуса. После машины - почти нуль. Юра, промеряй в разных тканях.

Жду. Юра переключает прибор на разные датчики.

– В пищеводе - два, в прямой кишке - почти три, в мозге - два и одна десятая. В саркофаге - близко к нулю.

(Саркофаг. Тоже мне название!) - Хорошо. Игорь, взяли анализы?

– Берем. Но результаты будут не раньше, чем через пятнадцать минут.

– Знаю. Мы не будем ожидать. Видимо, уже нельзя больше понизить температуру. Давайте на этом остановимся. Теперь, как мы условились, испытаем две программы: с периодическим включением на большую производительность и непрерывное прокачивание с малой объемной скоростью. По часу на каждый вариант. Что вы скажете, товарищи? Юра?

– Давайте начнем со второго. Я думаю, кубиков триста в минуту хватит?

– Да. Другой вариант, наверное, такой: пять минут - восемьсот миллилитров, потом десять минут перерыв. Нет возражений? Принято. Тогда я пойду посижу в кабинете.

Иду по коридору. Бодрюсь, нужно делать вид. Наконец дверь.

Устал. Совсем никудышный: два часа посидел на стуле, поволновался - и скис.

Лечь. Закрыть глаза.

Голова тихонько кружится. Музыка. Мыслей нет.

Проходит. Можно смотреть. Потолок с трещиной. Люстра.

Пыль на ней. Портрет Павлова. Угол стола. Вот так бы и умереть: закружилось, тоненький звон. Провал.

Так не бывает. Вспоминается другое.

Ночи в больнице. Сухой, распухший язык. Жар, дышать трудно. Громкий разговор санитарок в коридоре. Какой-то Коля пьянствует и изменяет. “Пропадите вы с ним!” Позвать врача, пожаловаться. Неловко. Черт с ними, потерплю. Скоро улягутся на стульях и захрапят. Деликатность. Хорошо, что нас только двое. У соседа гипертонический криз. Тоже не спит. Головные боли. Вздыхает, ворочается. Молчим.

Разговаривают, проклятые!

Весь мир противен. Черствые, самодовольные врачи. Глупые, привередливые больные. Безграмотные сестры с подведенными глазами.

Говорят, что где-то есть лаборатории, населенные одержимыми учеными. Композиторы сочиняют нежную и героическую музыку. Есть любовь.

Все врут. Есть только одышка. Жажда. Толстый язык. Селезенка, как большой камень, перемещается в животе при каждом повороте.

Не хочу. Глупые бредни недоросля: какие-то модели, анабиоз. Зачем? Бог, дай мне подышать! И забери меня. Нет, не в рай, не в ад. Просто никуда.

Не забрал. Доктора хорошие. И сестры милые, отзывчивые девушки. Цветы принесли, торт.

А сейчас мне отлично. Дышать легко. Приятная слабость делает тело вялым и легким. И мысли с чуть затуманенными переходами.

Опыт идет хорошо. Собака заснула без всяких патологических сдвигов в составе крови. Значит, в клетках за это время не накопилось вредных продуктов. Важное условие пробуждения. И левый желудочек не переполняется. Очень боялся. Мороки было бы…

Самое трудное впереди - оживить.

Будем постепенно нагревать на плазме. Потом добавим крови, как только в венозной жидкости будет мало кислорода.

Боюсь, что сердце будет слабо сокращаться, а АИК плохо приспособлен для параллельного включения.

Много еще нужно сделать. Начать да кончить. Времени мало. Сил мало. Лежать бы вот так на диване. Слушать малиновый звон.

Малиновый звон - это не то. Это в церквах. Пасха. Детство. Целую неделю звонили на нашей колокольне. Я там бывал маленьким мальчиком. Удивление: мир, оказывается, такой большой!

Как это бесконечно далеко!… Мама. Мамочка. Кажется, при жизни я ее так не называл. Сантименты! Но все равно - самое дорогое. Идеал. Хорошо, что не дожила.

Болезнь ужасно меняет психику. (Зачем “ужасно”? Не нужно сильных выражений.) Больные видят все через свои страдания. Безразличное становится плохим. Просто плохое - отвратительным. А хорошее не замечается. Все люди раздражают. Зависть. Эгоизм. “Доктор и сестры обязаны быть отзывчивыми, хорошими. Деньги получают”. Даже я ловил себя на этом.

Нет, не допускать. Все время следить за собой, не спуская глаз. Создать следящую систему, как в технике…

Стук. Подняться, сесть. Не показываться лежащим.

– Войдите! Ах, это вы…

Юра, Вадим. Свои… Пожалуй, самые близкие? Одни из самых. Есть Люба, есть Леня. И все? А что, разве мало? Многие ли имеют столько? Друзья - это редко.

– Да вы лежите, чего вскочили! Вот раб приличий!

– Про тебя этого не скажешь.

Это неверно. Только так, сверху. Мимоза, когда касается его самого.

Юра: - Мы принесли вам кофе.

Верно: тарелка, что-то закрыто марлей. Как в лучших домах.

– Спасибо. Садитесь. Как там?

Пью с удовольствием. Именно то, чего мне не хватало.

– Ничего еще не случилось. Всего сорок минут, как перешли на стационарный режим.

– Как анализы?

– Напряжение кислорода в оттекающей плазме понизилось до сорока миллиметров ртутного столба. Температура в прямой кишке - плюс два.

– Какой обмен? Прикинули?

– А как же! Чтрбы Юра да не сосчитал! Примерно около трех процентов нормы. Да, Юрка?

– Все-таки плазма с трудом обеспечивает доставку кислорода.

– Когда будет повышенное давлейие, тогда обеспечит. Много кислорода пойдет через кожу. (Это я так думаю, я так хочу.) - Неизвестно, как еще это отзовется на тканях, которые будут в поверхностных слоях, с высоким парциальным давлением кислорода…

– При низкой температуре ничего.

(Но это нужно еще проверить. А успеем ли мы?) - Моча есть? Я что-то не обратил внимания.

– Ни капли. Как только перешли на стационарный режим с низкой производительностью - как отрезало. Искусственная ночка необходима.

– Это так и предполагалось. А что, ребята, не отвыкнут органы работать после долгой стоянки? Как вы думаете?

Молчат. Соображают, можно ли откровенно сказать. Мне предстоит это проверить - отвыкнуть.

– Ну что скрывать - мы этого не знаем. Нужно, чтобы в целости сохранились сложные молекулярные структуры, которые обеспечивают специфическую функцию клеток - сокращение сердца, секрецию мочи.

(Спасибо - разъяснил.)

– Хорошо бы провести хотя бы несколько дополнительных опытов.