Пятнадцатилетний капитан ( илл.Мейер ) - Жюль Верн

— Я готов предстать перед всевышним. Смерти я не боюсь, — не повышая голоса, ответил Дик Сэнд.

— Это мы еще увидим, — зарычал Негоро. — Уж не надеешься ли ты на чью-нибудь помощь? Это в Казонде-то, где Альвец и я всесильны? Безумец! Быть может, ты думаешь, что твои спутники — Том и другие негры — все еще здесь? Ошибаешься! Они давно проданы и бредут уже по дороге к Занзибару… Им не до тебя, они заняты одной мыслью: как бы уберечь собственную шкуру.

— У бога тысячи способов вершить свой суд. Он может воспользоваться и самым малым орудием. Помни, Геркулес на свободе, — заметил Дик.

— Геркулес? — повторил Негоро, топнув ногой. — Его давно растерзали львы и пантеры, и я жалею только о том, что дикие звери отняли у меня возможность отомстить ему.

— Если Геркулес и умер, — ответил ему Дик Сэпд, — то Динго еще жив. А такой собаки, как Динго, более чем достаточно, чтобы справиться с таким человеком, как ты. Я вижу тебя насквозь, Негоро: ты трус! Динго еще найдет тебя, и день встречи с ним будет твоим последним днем.

— Негодяй! — взревел взбешенный португалец. — Негодяй! Я собственноручно застрелил твоего Динго! Динго так же мертв, как миссис Уэлдон и ее сын. И так же, как этот проклятый пес, умрут все, кто был на «Пилигриме»!..

— И ты в том числе, — ответил Дик. — Только ты умрешь раньше.

Спокойный голос юноши и его смелый взгляд окончательно вывели Негоро из себя. Не помня себя от ярости, португалец готов был от слов перейти к делу и своими руками задушить беззащитного пленника. Он уже набросился на Дика, принялся трясти его и вцепился было ему пальцами в горло… но сдержал себя. Убить Дика сейчас — значило избавить его от долгих пыток, которые ему готовились. Негоро выпрямился и, приказав хавильдару, бесстрастно стоявшему в карауле, хорошенько стеречь пленника, быстро вышел из барака.

Эта сцена не только не привела Дика в уныние, но, напротив, вернула ему крепость духа и мужество, способное все вынести. Дик Сэнд вдруг почувствовал прилив сил. Он заметил, что может свободнее шевелить руками и ногами, чем до прихода Негоро. Возможно, что Негоро сам ослабил путы, когда яростно встряхивал его. Юноша подумал, что теперь, может быть, ему удастся без особого труда высвободить руки. Это было бы некоторым облегчением, и только. Ни на что другое Дик не мог рассчитывать в этой наглухо запертой темнице, где постоянно дежурил стражник, не спускавший с него глаз. Но в жизни бывают такие минуты, когда даже самое небольшое улучшение положения кажется неоценимым счастьем.

Разумеется, у Дика не было надежды на освобождение. Спасение могло прийти к нему только извне. Но кто захочет оказать ему помощь? Никто! Да и стоит ли жить теперь? Он вспомнил всех тех, кто уже опередил его на пути к смерти, и хотел теперь лишь одного: поскорее последовать за ними. Негоро подтвердил слова Гэрриса: миссис Уэлдон и Джека уже нет в живых. Вероятно, и Геркулес, которого на каждом шагу подстерегали смертельные опасности, также погиб. Том и его спутники проданы в рабство. Они уже далеко, они навсегда потеряны для Дика.

Надеяться на какой-нибудь счастливый случай было бы чистым безумием. Дик Сэнд решил встретить смерть с твердостью, смерть, которая прекратит его страдания не может быть более ужасной, чем его жизнь теперь. И юноша готовился умереть, моля бога только о мужестве, только о том, чтоб, не слабея, выдержать пытки до конца. Но мысль о боге — хорошая, благородная мысль. Не напрасно возносятся душой к всемогущему, и, когда Дик Сэнд уже приготовился расстаться с жизнью, в самой глубине сердца у него забрезжил луч надежды, слабый проблеск, который дуновением свыше, вопреки жестокой очевидности, может превратиться в ослепительный свет.

Часы текли. Приближалась ночь. Лучи дневного света, пробивавшегося сквозь щели в соломенной кровле, постепенно угасли. Успокоилась и площадь — в тот день там вообще было тихо по сравнению с неистовым гамом, стоявшим на ней вчера. Тени в тесной камере Дика сгустились, и наступил полный мрак. Город Казонде затих.

Дик Сэнд заснул и проспал около двух часов. Пробудился он отдохнувшим и бодрым. Ему удалось высвободить из веревок одну руку, опухоли на ней опали, и он с огромным наслаждением вытягивал, сгибал и разгибал ее.

Очевидно, уже перевалило за полночь. Хавильдар спал тяжелым сном: вечером он опорожнил до последней капли бутылку водки, и даже во сне его судорожно сжатые пальцы цепко обхватывали ее горлышко.

Дику Сэнду пришла в голову мысль завладеть оружием своего тюремщика: оно могло пригодиться в случае побега. Но в это время ему послышалось какое-то шуршание за дверью сарая, у самой земли. Опираясь на свободную руку, Дик ухитрился подползти к двери, не разбудив хавильдара.

Дик не ошибся. Что-то действительно шуршало за стеной, — казалось, кто-то роет землю под дверью. Но кто? Человек или животное?

— Ах, если бы это был Геркулес! — прошептал юноша.

Он посмотрел на хавильдара. Тот лежал совершенно неподвижно: мертвецкий сон сковал его. Дик приложил губы к щели над порогом и чуть слышно позвал: «Геркулес!» В ответ раздалось жалобное, глухое тявканье.

«Это Динго! — подумал юноша. — Умный пес разыскал меня даже в тюрьме! Не принес ли он новой записки от Геркулеса? Но если Динго жив, значит, Негоро солгал! Значит, и…»

В это мгновение под дверь просунулась лапа. Дик схватил ее и тотчас же узнал лапу Динго. Но если верный пес принес записку, она должна быть привязана к ошейнику. Как быть? Можно ли настолько расширить дыру под дверью, чтобы Динго просунул в нее голову? Во всяком случае, надо попробовать.

Но едва только Дик Сэнд начал рыть землю ногтями, как на площади залаяли собаки: городские псы услышали чужака. Динго бросился прочь. Раздалось несколько выстрелов, Хавильдар зашевелился во сне. Дик Сэнд, оставив мысль о побеге, пробрался обратно в свой угол. Через несколько часов, показавшихся юноше бесконечно долгими, он увидел, что занимается рассвет. Наступил день — последний день его жизни!

В продолжение всего этого дня множество туземцев под руководством первого министра королевы Муаны ревностно работали над сооружением плотины. Надо было закончить ее к назначенному сроку, не то нерадивым работникам грозило увечье: новая повелительница собиралась во всем следовать примеру покойного своего супруга.

Когда воды ручья были отведены в стороны, посреди обнажившегося русла вырыли большую яму — пятьдесят футов в длину, десять в ширину и столько же в глубину.

Перед вечером эту яму начали заполнять женщинами, рабынями Муани-Лунга. Обычно этих несчастных просто закапывают живьем в могилу, но в честь чудесной кончины Муани-Лунга решено было изменить церемониал и утопить их рядом с телом покойного короля.