Ментовская работа - Данил Корецкий

Неразвитое мышление поставило знак тождества между физическим превосходством и социальной значимостью каждого, и теперь он считал себя не только сильнее, но и умнее, достойнее, выше всех остальных. Особенно приятными становились эти мысли после хорошей выпивки, и тогда затаенная зависть и открытая, смешанная с презрением ненависть настоятельно требовали выхода.

— Ну, что молчишь?

— Понял, Игорь, понял, чего ж не понять…

— Ну ладно. — Найдя подтверждение своему превосходству, Толстых подобрел. — Тогда допивай!

Он тоже поднес стакан к губам. Ему нравилось внушать страх, и на грабежи он вышел не столько из‑за скудной добычи, сколько для того, чтобы в полной мере ощутить это чувство.

На этот раз Братков не смог сдержаться, закашлялся, подавился — вино выплеснулось обратно. Против ожидания насмешек не последовало: собутыльник о чем‑то задумался.

— Кому бы морду набить? — процедил Толстых. — Ваську Кривого подловить, что ли?

— Да ну его, Игорь, пойдем лучше на танцы сходим.

— Чего я там не видел! Идти — так на дело! Червонец сшибем — будет чем похмелиться. Или в штаны наложил? Небось понравилось в стороне стоять?

Толстых вытащил из‑под стола грубо сработанный нож с тяжелой свинцовой рукояткой, которым когда‑то кололи свиней. Длинный клинок покрывали раковины коррозии: выброшенный за ненадобностью, нож несколько лет ржавел в куче старого хлама и сгнил бы совсем, но Толстых, бесцельно перебирая с похмелья разнокалиберные железяки, нашел его и, отправляясь на очередную «прогулку», сунул за пояс.

— Смотри у меня, еще раз струсишь — писану по роже, будет отметина на всю жизнь!

— Он размахнулся и глубоко вогнал нож в крышку стола, так, что Братков едва успел отдернуть руку.

— Мне чего‑то неохота на дело. Не боюсь я, но… Зачем ты их режешь?

— А тебе что, жалко, что ли? — издевательски скривил губы Толстых.

— Да незачем это… Парень тот так закричал, что у меня до сих пор мороз по коже… Интересно, вылечат его?

— Вылечат, ничего ему не сделается! И вообще, тебе что за дело?

— А то, что можно и «вышку» заработать…

— Дурак заработает! А меня еще взять надо. — Толстых перевернул табуретку, вскакивая, и с усилием выдернул нож. — А ну, попробуй подойди!

Он принялся так размахивать оружием, что, казалось, засвистел рассекаемый воздух.

— Ну что, не хочешь? И правильно — запорю!

Зрачки его расширились, волосы растрепались, по бледному до белизны лицу катились струи пота.

— Вот так! — Он бросил нож на стол и попытался выдавить из бутылки еще несколько капель. — Жалко, бухла нет! Ну ничего, по‑другому развлечемся. Собирайся.

Знаешь, что я на сегодня придумал? Парня подколем, а девку оттащим на пустырь и позабавимся как следует!

Толстых скверно засмеялся и спрятал нож под пиджак.

— Никого не боюсь! Захочу — весь город буду в страхе держать!

Они проходили маршрут четвертый раз. За плотно закрытыми ставнями текла совсем другая жизнь — уют, чай с вареньем и очередная серия приключенческого боевика.

Иногда крики, выстрелы и звуки ударов вырывались сюда, на плохо освещенную тусклым светом редких фонарей пустынную улицу. Прохожих почти не было, машин тоже, только время от времени на средней скорости проезжал зеленый «Москвич», прикрывающий патрульные группы.

— Вам не страшно? — спросила Рита, когда они вновь вышли на нежилой участок. Она уже рассказала, что окончила радиотехнический институт, работает инженером‑конструктором, живет с родителями, по субботам плавает в бассейне и увлекается разведением кактусов.

— Пока нет, — ответил Волошин. — А вам?

— Честно говоря, немного не по себе. Помню, я читала, как охотятся туземцы в устье Амазонки: привязывают на берегу козу, а когда крокодил вылезает из воды, в этом месте наполовину закапывают кинжал острием вверх. Потом из‑за кустов выбегают охотники с копьями, палками, кричат, бьют в барабаны — и крокодил убегает. А возвращается он будто бы всегда по своим следам и распарывает брюхо… Так той козе, наверное, тоже страшновато…

Волошин засмеялся.

— Тогда коза — это скорее я. — Он вспомнил, что похожая ассоциация уже возникала у него сегодня. — Но от такой приманки хищнику не поздоровится!

— Их же двое… И говорили — очень опасных…

— Ничего, если встретимся — разберемся. — Лицо Волошина приобрело жесткое выражение. — Они нападают на беззащитных людей, в этом весь расчет! Пусть бы они прыгнули на меня или кого‑нибудь из наших!

Он прекрасно понимал, что операция связана с большим риском. Это как раз такой случай, когда его не избежать. Все должно быть естественно: одинокая парочка на пустынной улице, встреча лицом к лицу. А «тени» нападали неожиданно, и высокий с белым лицом сразу пускал в ход нож. Так что если чуть замешкаешься…

Но они представляли угрозу для людей, вышедших вечером погулять, в гости, в кино… Они могли сделать что угодно: оскорбить, избить, ограбить, надругаться, просто так, походя, ткнуть холодным острым железом податливое человеческое тело… И Волошин не думал о риске, больше всего он хотел оказаться между преступниками и ничего не подозревающими гражданами, чтобы принять удар на себя, как обязывала его профессия.

Правда, основные профессиональные качества — внимание к людям, чуткость, отзывчивость, способность к аналитическому мышлению — не пригодятся в сегодняшней операции. «Тени» олицетворяют собой темную силу, тупую, злобную, всесокрушающую. И обезвредить их можно только в прямом контакте, в физическом столкновении, в схватке не на жизнь, а на смерть. Как на войне. Но готовность к таким схваткам и отличает работников милиции от представителей десятков мирных специальностей. Так же, как и оружие, получаемое перед началом работы…

— Давайте позвоним, — они снова подошли к автоматам. — Чтобы дома не волновались. — Рита зашла в телефонную будку.

Волошин соединился с райотделом и переговорил с дежурным. Пока все спокойно.

Потом он стал набирать свой номер, одну цифру, другую… Хотя дойти до дома можно было за четверть часа, он находился как бы в другом измерении, в глубоком тылу, что ли. А Волошин патрулировал на переднем крае и сейчас, строго говоря, не был тем Алексеем, которого знали жена и сын. Другое мироощущение, иной круг проблем, забот, первостепенных дел, обострены чувства, напряжена нервная система, в постоянной готовности мышцы. Он по‑другому смотрел на тихие окраинные улицы, по‑другому думал… Звонить не стоило, чтобы не расслабляться.

Волошин нажал на рычаг, потом, подумав, переложил пистолет в карман плаща.

Девушка уже прошла метров сорок в сторону новых домов. Он глянул на часы: двадцать два ноль пять.

— Рита!

Она обернулась.

— Пойдем обратно.

— Почему? — Ей явно не нравился глухой переулок между ипподромом и антенным полем.

— Потренируем нервы, — пошутил Волошин. Он сам не мог объяснить, что заставляет его вернуться на пройденный только что отрезок маршрута.

Фонари светили через один, отбрасывая длинные угловатые тени. С обеих сторон чернели огромные безлюдные пространства, создавая впечатление отрезанности от всего остального мира.

«Место действительно жутковатое, — подумал Волошин. — Надо будет позвонить, чтобы навели порядок с освещением».

Навстречу, сильно качаясь, ковылял пьяный. Рита придвинулась к Волошину поближе, но пьяный старательно обошел их стороной.

— Хорош сюрприз для домочадцев, — брезгливо сказала Рита. — А может, он каждый день такой — тогда привыкли…

Волошин промолчал. Ему не понравился запоздалый гуляка, и он пытался проанализировать: почему? Высокого роста? Сколько в городе высоких людей!

Бледное лицо? При таком освещении — немудрено! Одет не в серую нейлоновую куртку, а в темный пиджак. И вообще — «теней» должно быть двое!

Мимо проехал зеленый «Москвич», и Волошин сосредоточенно смотрел вслед удаляющимся красным огонькам, пока они не скрылись за поворотом. Беспокойство не проходило, хотя мысли не за что было зацепиться. Вот разве что походка…

Слишком координированная для пьяного…

— Уже холодно. До скольких мы будем гулять? — спросила Рита. Она так и сказала «гулять», значит, не осознала до конца реальности проводимой операции.

— Да еще часок.

Шум мотора стих вдали, и обостренный слух Волошина воспринял сзади шаги.

— Рита, у вас есть зеркало?

— Есть, а что?

— Достаньте, пожалуйста.

Она поискала в сумочке и удивленно протянула ему блестящий прямоугольник.

— И возьмите меня под руку. — Волошин поднял ладонь с зажатым зеркальцем, как будто поправляя прическу.

Отражение было маленьким и мутным, различался только силуэт: метрах в пятидесяти за ними крадучись шел человек.