Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

Бираго зашуршал атласным футляром, лежавшим на моем столе. Золотая цепь — символ канцлерского звания — возлежала на его впалой груди, придавая властный оттенок костлявому лицу, на котором отпечатались долгие годы неустанной службы. Он извлек из футляра миниатюрный портрет в позолоченной рамке, а меня внезапно охватило раскаяние. Этот несгибаемый итальянец никогда не отступался от меня и заплатил за свою верность полной мерой. Я часто забывала, что он так и не женился, что мне ничего не известно о его частной жизни. Казалось, все его существование проходило в размеренном и расчерченном мире, где правили перо и пергамент; в этом мире он исполнял свои бесчисленные обязанности, надзирая за разветвленной сетью шпионов и дознавателей, охраняя мой покой и безопасность Франции.

— Светлые волосы и такая белая кожа, — пробормотал Бираго. — В подвенечном наряде она будет неотразима.

— Воистину так, — согласилась я. — Что ж, теперь, когда мы обеспечили будущее Карла, может быть, подыщем невесту для тебя? Наверняка при дворе есть какая-нибудь дама, которая привлекла твое благосклонное внимание.

— Боюсь, я слишком стар для такого рода занятий. — Бираго улыбнулся, показав желтые зубы. Я уловила в его голосе меланхолическую нотку, но прежде, чем я успела что-то сказать, он добавил: — Я поговорил с Карлом о его женитьбе, и он выдвинул лишь одно существенное требование: чтобы невеста не была заносчива. Иными словами, чтобы она как можно меньше походила на его сестру Марго.

— Карл обожает Марго, но тут я с ним согласна: одной ее при дворе более чем достаточно. — Я расхохоталась. — К тому же Елизавета, судя по словам нашего посла, вполне отвечает этому требованию. Она Габсбург до кончиков ногтей, добродетельная и набожная. Она не причинит Карлу никаких хлопот, зато подарит ему, если будет на то Божья воля, много здоровых сыновей.

Бираго вернул миниатюру в атласный футляр, а я устремила взгляд в окно, выходящее на Тюильри; там трудились рабочие, преображая бесплодную почву в точное подобие итальянского грота. Отдаленный стук молотков доносился от особняка Клюни, который я приказала снести, чтобы на его месте построить новый дворец — Королевский особняк. Строительство было моей последней страстью, а после болезни превратилось в настоящую одержимость. По словам Бираго, архитектура возвышает душу, однако я полагаю, что на самом деле это увлечение давало мне осязаемый источник радости, зримое воплощение моей власти.

— Как же быть с принцессой Марго? — спросил Бираго и невольно поморщился, выпрямляясь в кресле. — Печально, что Филипп от нее отказался, но ведь можно подыскать и других женихов.

Я кивнула, направляясь к своему креслу, чтобы приласкать старушку Мюэ; когда она, в свои двенадцать лет еще вполне бойкая, ткнулась влажным носом в мою ладонь, я услышала вдруг голос Нострадамуса — словно он прошептал мне на ухо: «Вы и он — половинки единого целого. Вы нуждаетесь друг в друге для того, чтобы каждый из вас исполнил свою судьбу».

Я застыла, и сердце мое словно ухнуло в гулкую бездну.

— Что ты скажешь о принце Наваррском? — Я оглянулась на Бираго.

Он воззрился на меня так, словно я вдруг заговорила на совершенно незнакомом языке.

— Ему, как и Марго, скоро будет восемнадцать; они идеально подойдут друг другу, — продолжала я, от волнения говоря все быстрее и быстрее. — После смерти Жанны он станет королем Наваррским, и не забывай, что Колиньи провозгласил его спасителем гугенотов. Однако, если мы женим его на Марго, он не сможет пойти против нас войной, и в их браке католики с гугенотами объединятся. Они, в конце концов, родственники; в жилах принца течет кровь Валуа, унаследованная от матери Жанны, сестры Франциска Первого, а Марго родит ему наследников Валуа.

— Идея, безусловно, интересная. — Бираго задумчиво потер подбородок. — Однако я сомневаюсь, что наши католические вельможи или Рим ее одобрят. Монсеньор говорит, что его святейшество так стремится искоренить ересь, что готов отлучить от церкви всех протестантских принцев и монархов, включая Жанну Наваррскую. Брак Марго с сыном Жанны вряд ли будет сочтен поступком истинно католической монархини. — При этих словах он цинично подмигнул мне. — А вас и так уже неоднократно обвиняли в недостатке религиозного рвения.

— Подумаешь! — отмахнулась я. — Мне нет дела до того, что обо мне болтают! Но вдруг принц согласится, чтобы все дети от этого брака воспитывались в католической вере?

Теперь я уже вполне уверилась в своей правоте, и мысль о предстоящем браке манила меня, словно маяк в ночи. Наверняка именно это и имел в виду Нострадамус! Когда Генрих Наваррский станет моим зятем, я смогу и оберегать его, и оказать на него влияние, лишив гугенотов возможности сплотиться вокруг вождя королевской крови и вынудив обе стороны заключить прочный мир.

— Со временем, — продолжала я, — мы, возможно, даже убедим самого принца перейти в католическую веру. Он молод, восприимчив; и если они с Марго будут жить здесь, при нашем дворе, — кто знает, чего нам удастся достичь? Во всяком случае, Наварра никогда не выступит против нас открыто.

— Все это прекрасно, — заметил Бираго, — но как насчет Колиньи? Полагаете, он согласится на этот брак?

Упоминание Колиньи изрядно подпортило мне настроение.

— Его мнение вряд ли будет много значить, — бросила я с вызовом, однако внутренне приготовилась услышать из уст Бираго нелицеприятный ответ.

— Его мнение будет значить очень много, и вам это хорошо известно. Пускай он обесславлен и отлучен от двора, но по-прежнему сохраняет высокое положение среди гугенотов и непременно выступит против любого соглашения, которое свяжет Наварру с католиками. Кроме того, Колиньи имеет огромное влияние на королеву Жанну, чье согласие вам понадобится, чтобы заключить этот брак.

Более всего на свете я не любила, когда мне напоминали о пределах моих возможностей.

— Жанну предоставьте мне, — отрезала я. — Что до Колиньи, стоит мне сказать хоть слово — и любой французский католик вылезет из кожи вон, чтобы заработать награду за его голову. Колиньи не в том положении, чтобы противоречить мне. Он обязан мне жизнью.

— Рад это слышать. Я опасался, что вы до сих пор питаете к нему теплые чувства. — Бираго устремил на меня проницательный взгляд, от которого я не сумела укрыться. — В конце концов, не так давно вы с ним были… друзьями.

— Это было до того, как он нарушил свое слово и едва не погубил нас. Какие бы теплые чувства я к нему ни питала, сейчас они сгинули бесследно.

Я произнесла эти слова, стараясь не выдать собственных колебаний. Колиньи никогда не станет для меня совершенно чужим человеком; это невозможно после всего, что так долго связывало нас. Однако я никогда больше не допущу, чтобы чувства взяли во мне верх над здравым смыслом.