Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Однако коридор, ведущий в Адулис с высокогорья, был узким. Навигация в Красном море — дело трудное и на протяжении большей части истории оставалось прерогативой местных капитанов, знатоков своего дела. Более вероятно все-таки, что торговля для империи была побочным занятием и государство существовало не только ради нее.

Ручка веялки в руках доаксумского бога высокогорий и колосья пшеницы, изображенные на аксумских монетах, могут указывать на возможную основу государства: оно возникло на высокогорных террасах, засеянных просом и черным местным злаком, тефом, с такими мелкими зернами, что «десять зерен равны одному горчичному зернышку»[684]. Или основой его существования стали почвы долины, вспахиваемые быками и орошаемые из горных ручьев с помощью дамб из обработанного камня. Здесь можно было снимать два или даже три урожая в год. В надписях перечисляются такие виды пищи, как пшеница, пиво, вино, мед, мясо, растительное и животное масло[685]. Выращивание кофе и проса, с древности традиционных для Аксума, делает эфиопскую цивилизацию уникальной; в городе Аксуме уже на заре нашей эры могли жить мастера и ремесленники, о чем свидетельствуют найденные резцы для обработки шкур и слоновой кости[686].

В традиционной эфиопской литературе садоводческое искусство считается признаком святости или царского происхождения. Пустошь Святого Пантелеймона была высоким холмом без деревьев и воды, а которую святой сочетанием труда и чудес превратил ее в орошаемый сад[687]. Святой Аарон, славный чудесами, в XIV веке насадил поливные оливковые рощи[688]. Во многих хрониках отмечается царское деяние — закладка сада цитрусовых. Например, в конце XV века Баэда Мариам заложил много плантаций цитрусовых деревьев, виноградников и сахарного тростника на новой границе государства на востоке и юго-востоке[689]. Посадки и орошение были лишь одним аспектом, правда, самым важным, более общего предприятия: покорения враждебной природы. В знаменитом инциденте XIII века святой Язус Моа чудесным образом разжал челюсти крокодила, укусившего царя Йекуно Амлака[690].

В эфиопской истории есть постоянные темы, которые можно проиллюстрировать эпизодами любого периода. Однако самый поразительный аспект истории цивилизации города Аксума относится к сравнительно ранним временам. Памятники Аксума отличаются величиной: от прекрасно выделанной шкатулки из слоновой кости, от примеров технологически изобретательной работы по металлу до огромных квадратных усыпальниц с кирпичными арками и сложного мавзолея с десятью галереями, ведущими в центральный коридор. Наиболее поразительные памятники — три огромные стелы, каждая из куска местного гранита, две из которых все еще на месте. Одна стела в 1930-е годы, во время итальянского вторжения, была увезена в Рим как трофей жадного и безвкусного империализма Муссолини. Третья стела в законченном виде достигала ста футов в высоту и весила почти 500 тонн. Она массивнее любого египетского обелиска — вообще массивнее любого искусственно изготовленного монолита.

Чтобы представить себе город в дни его величия, нужно не просто воссоздать и воздвигнуть в сознании эти замечательные камни, в некоторых случаях имитирующие многоэтажные здания и украшенные резными изображениями ястребов и крокодилов, но и добавить четырехэтажный царский дворец и усеять церемониальный центр возвышениями для тронов из чистого мрамора, покрытых надписями; об этих тронах рассказывают посетители города начиная со второго века н. э. Между ними должны были быть расставлены золотые, серебряные и бронзовые статуи, потому что о них рассказывают посетители древнего города и о них же говорится в царских надписях.

На эти надписи, выгравированные на небольшой стеле, мы опираемся при изучении политической истории Аксума. Несколько столетий город молчит; затем в начале IV века камни вдруг начинают говорить. Царь Эзана стал записывать сведения о своих войнах, о своей милости и жестокости по отношению к пленным: указывалось точное количество мужчин, женщин и детей, убитых или порабощенных в войнах; тщательно подсчитывается добыча — крупный рогатый скот и овцы; перечисляются клятвы покорности, принесенные завоеванными; количество зерна, мяса и вина, полученных в качестве дани; расположение карательных отрядов в отдаленных частях империи, куда ссылали побежденных; подношения в виде статуй и земельных наделов, сделанные богам в ознаменование побед.

Это была хищная и кровожадная, но в некоторых отношениях и возвышенная тирания. Документы Эзаны полны заявлений о благе народа и о монаршем долге перед народом. Время шло, и в записях о войнах все больше места уделяется их оправданию. Враги «напали на наш караван и уничтожили его, после чего нам пришлось взяться за оружие»[691]. Царь города Мероитес испытал всю тяжесть правосудия Эзаны только после того, как был обвинен в хвастовстве, нападениях, нарушении договоров и отказе торговать — «он не стал меня слушать… и сыпал проклятиями»[692].

Эти все более настойчивые оправдания почти несомненно связаны с проникновением в царское окружение христианства. Римский император Константин принял христианство в 320-е годы, возможно, даже в 312 году, когда, по преданию, перед битвой на Мильвианском мосту ему было видение креста. Эзана, чье правление совпадает во времени с правлением Константина, последовал его примеру, вероятно, в середине столетия[693]. Ранее он, согласно обычаю предков, называл себя «сыном Махриба» — бога войны, который в греческих переводах с гезского приравнивается к Аресу. Неожиданно эти утверждения исчезают, и теперь царь ведет войны во имя «Царя Небесного и земного», которому обязан своим престолом. Постепенно осознание царем своего места в мире все больше определяется теологией, а это свидетельствует о том, что надписи стали делать христианские священники. «Во имя Бога и силой Отца, и Сына, и Святого Духа, — читаем на его последнем монументе, — я не могу рассказать о Его милостях, потому что мой дух и мои уста не в состоянии передать все, что Он сделал для меня… по моей вере в Христа Он сделал меня повелителем царства»[694]. Принадлежавшие дохристианскому культу стелы теперь, когда началась долгая история Эфиопии как оплота христианства, были опрокинуты и заброшены. Отныне артистические и архитектурные традиции языческого Аксума стали производить христианские памятники. В старом соборе святой Марии Сионской в Аксуме, где здание по сей день стоит на первоначальном фундаменте, можно еще разглядеть фрагменты кладки святилища, построенного в IV веке царем Эзаной.

Для Эфиопии принять в IV веке христианство означало стать частью растущей общей культуры Ближнего Востока, разделить религию многих греческих и индийских торговцев Индийского океана и вершины треугольника новых христианских государств Византии, Армении и Эфиопии. Перспективы царства с новыми возможностями торговли и паломничества расширялись. Однако ничто не могло преодолеть географической изолированности Эфиопии: даже в период самых интенсивных контактов с римским миром здесь возникали своеобразные, особые черты культуры. Ее священников назначали в Александрии, столице — в самые критические времена — ереси монофизитов, которые недооценивали человечность Христа и считали его исключительно божественным; когда во второй половине V века в Римской империи монофизитов начали преследовать, Эфиопия приняла самых известных из них, и с тех пор существование эфиопской церкви как особой ветви христианства стало неизбежным[695].

Сумей Эфиопия покончить со своей изолированностью, она, подобно Риму и Персии, могла бы претендовать на статус империи со всемирными притязаниями. Такая возможность широко признавалась. В VIII веке воспоминания об Эфиопии все еще сохранялись и таили в себе очарование и престиж: на стене дворца калифа в Иордане царь Аксума изображен рядом с византийским и персидским императорами и вестготскими монархами[696]. Завоевательный поход царя Калеба в Южную Аравию в начале VI столетия мог выражать именно претензию на такой статус; но честолюбие царя ничем не было подкреплено. К этому времени традиция делать на камне записи о царских победах прекратилась; на Эфиопию опустился «темный век»; события этого времени, при современном состоянии знаний, не восстанавливаются. Эфиопия, которая играла периферийную роль в истории классического мира, оказалась полностью вовлечена в его падение. Ее цивилизация не была бесследно стерта с лица земли, как персидская; ее государство не разрушилось, как Римское; однако Эфиопия стала жертвой таких же факторов: нападения «варваров», требовавших своей непомерной доли плодов цивилизации, прекращения роста городов, территориальных уступок, вызванных подъемом ислама и арабскими завоеваниями.