Судьба боится храбрых - Андрей Имранов

- Сними, - потребовала она у Тима.

- Зачем? - неприязненно поинтересовался Тим. Происходящее напомнило ему визит в процедурный кабинет, который он никогда не любил - дело, разумеется, не в боли от шприца, а в унижении.

- Чтобы я травой натерла, - удивилась Нальма, - а то как ты обратно поедешь? Завтра только сильнее болеть будет. Да и вообще, болезнь может начаться - будешь потом до старости, согнувшись, ходить.

Тим поразмышлял немного, потом вздохнул, изогнулся, расстегнул пуговицы на джинсах, и спустил их до колен.

- Годится?

- Годится-годится, - заверила Нальма и, схватив его за плечи, уложила обратно на топчан лицом вниз, и сдергивая джинсы полностью.

- Зачем? - возмутился Тим.

- Мешают, - лаконично отозвалась Нальма, - лежи.

Тим расслабился, ожидая, прикосновения к коже какой-то лечебной 'травы' и, на всякий случай, настраиваясь, что она будет очень жгучей; но коварной Нальме было мало отвоеванных джинсов. Тим почувствовал прикосновение пальцев к пояснице, потом пальцы осторожно подлезли под трусы, а те были, естественно, на резинке. И не успел Тим понять, что происходит, как вдруг оказался совершенно голым, не считая оставшейся на плечах куртки.

- Э! - заорал он, вскидываясь, - отдай!

Но тут же смущенно рухнул обратно на топчан ничком. Нальма негромко хихикнула и сказала преувеличенно-серьезно:

- Лежи. Будет жечь, потерпи.

И тут же принялась растирать Тиму ягодицы. Вроде там действительно были какие-то листья, а может и не листья, в первое время Тим и не пытался понять, корчась от болей и стараясь не издавать звуков - то, что стонать от боли тут является признаком малодушия, он уяснил уже давно. А демонстрировать малодушие перед Нальмой ему не хотелось совершенно, хоть он и решил, что очень на нее обиделся (или - еще и потому, что обиделся). Тим даже решил, что после окончания лечения он ее спокойно и с достоинством поблагодарит, потом сядет на лошадь и уедет. И вернется не раньше чем через пару раймов. Пусть знает, как с людей трусы стаскивать.

Потом ноющая боль от ушибов куда-то ушла, а кожу начало жечь. Довольно сильно жечь, сильнее, чем от горчичников или даже от крапивы. Но, после ежедневных истязаний в школе волинов, это жжение было ему трын-трава - даже приятно немного. А потом пропало и жжение, осталась только глубокая тупая боль в мышцах, но она уже совсем не была неприятной, даже наоборот: так - приятно и томно - гудят ноги после долгого, по-хорошему активного дня. А Нальма продолжала поглаживать, пощипывать и растирать оживающую кожу; Тим прикрыл глаза, расслабился и растворился в ощущениях. Он даже задремал слегка, поэтому, услышав 'перевернись', автоматически выполнил просьбу, даже не сообразив, чем это чревато. Но услышал удивленно-обрадованное восклицание, моментально очнулся, первернулся обратно и вжался в доски, спрятав лицо в сложенные руки и залившись краской с ног до головы.

- Почему ты так странно себя ведешь? - спросила Нальма мягко, - ты не хочешь, чтобы я увидела тебя обнаженным?

- Не хочу, - хрипло каркнул Тим, не поднимая головы, - отдай мне тр... одежду. И отвернись.

- Но почему, - огорченно удивилась Нальма, - может, тебя злит то, что ты раздет, а я - нет?

Послышался мягкий шорох, потом удовлетворенный голос Нальмы продолжил:

- Вот теперь мы в одинаковом положении.

Тим полежал с закрытыми глазами еще секунд пять, потом любопытство пересилило. Он сглотнул, открыл глаза и осторожно приподнял голову. Нальма стояла рядом с топчаном совершенно обнаженная и улыбалась. Встретившись с ее глазами, Тим пискнул и снова спрятал лицо, но настроение его уже кардинальным образом изменилось. Верни ему сейчас Нальма одежду - очень бы огорчился.

- Ты не хочешь на меня смотреть? - спросила Нальма.

- Хочу, - ответил Тим, сглатывая липкую слюну.

- Тогда почему не смотришь?

- Смотрю, - Тим поднял голову и принялся жадно разглядывать спокойно стоящую девушку. Сердце стучало, казалось прямо между ушами. Нальма нагнулась и погладила Тима по плечу:

- Перевернись, - попросила она. Тим, всхлипнув, подчинился.

- Вот, - сказала Нальма, присаживаясь на край топчана, - я же вижу.

Тим несмело улыбнулся.

- А если тебя тоже растереть? - сказала Нальма игриво, протягивая руки, - не бойся, без травы.

- Я не боюсь, - сказал Тим, тяжело дыша, - я... а, подожди!

Он сжался, пытясь сдержаться, но тщетно.

- Уже? - удивилась Нальма, и Тиму захотелось немедленно перенестись куда-нибудь за пару километров отсюда вместе с одеждой. 'Вот блин', - подумал он, сгорая от стыда, - 'вот свинство... все, ухожу побыстрее и больше никогда...'.

- Ты что, - спросила Нальма, - первый раз?

- Я..., - Тим был готов одеваться и убегать, но этому мешало в первую очередь то, что Нальма не спешила его выпускать, и Тим чувствовал себя просто ужасно неуютно, - я...

- Тогда понятно, - весело сказала Нальма, - и как много времени тебе нужно, чтобы снова подняться? И не говори, что не выяснял.

У Тима опять запылали уши.

- Ну... - буркнул он, - лирм, может больше.

- Да что ты говоришь? - шутливо удивилась Нальма, - лирм?

Потом слезла с топчана, встала рядом с ним на колени и, мотнув головой, откинула назад волосы.

- Лирм, говоришь? - повторила она, наклоняя голову, - а я думаю - меньше. Раза в четыре.

В обратный путь Тим собрался только через три дня. До Майсы, согласно карте, было километров сто двадцать-сто пятьдесят, так что дорога должна была занять дня четыре, особенно с учетом того, что кормить лошадь пришлось бы травой в лесу - с его резко упавшим шаретором купить корм становилось проблемой. Тим про время и думать забыл - если бы очередным утром Нальма не начала выяснять, куда направляются Люди Дороги и что собирается делать Тим, он сам бы и не вспомнил про их существование. Но Нальма напомнила и Тим задумался. Происходи дело хотя бы на пару недель назад, он бы с легким сердцем забыл про бандитов-революционеров и остался у Нальмы хоть на всю оставшуюся жизнь. Вот только текущее положение дел было куда как непростым, и, что важнее, Тим чувствовал свою ответсвенность за это положение. Очень хотелось плюнуть на все и никуда не ехать, но то же, что манило его остаться, толкало его в дорогу. Как ни крути, а бросить сейчас Людей Дороги было почти равносильно предательству. Ну это бы еще черт с ним - Тим давно уже научился управляться со своей совестью, но была еще и Нальма, а выглядеть предателем перед ней - не хотелось категорически. Ну да, она их (Волков, в смысле) не любит, и, скорее всего, не будет возражать, если Тим решит от них уйти. Ну и что? Да хоть бы она их вообще люто ненавидела - все равно Тим окажется предателем и Нальма это поймет. Поэтому, хоть Тим и потратил часа два на придумывание всяких вариантов, он сразу понял, что придется уезжать. Нальма, против ожиданий, возражать не стала. Улыбнулась с легкой грустью, сказала: