Ангел Паскуале: Страсти по да Винчи - Пол Макоули

Он повел их в смежную комнату. По мраморному полу тянулись линии гигантского узора. Он был нарисован темперой. Пятиконечная звезда была вписана в круг, который находился в еще одном круге. Круги поменьше были нарисованы в пяти треугольниках лучей звезды, а в ее центре лежал квадрат алой материи в ярд длиной, в одном углу стояла обычная железная жаровня. В пространстве между двумя кругами виднелись аккуратно начертанные странные знаки, вроде бы какие-то алхимические вычисления. Паскуале узнал кое-где латинские буквы вперемешку с греческими и иудейскими, но здесь не было ни слов, ни имен, которые он знал бы, не считая астрологического знака Сатурна на верхнем, или северном, луче пятиконечной звезды. На всех концах звезды горело по одной толстой свече белого воска, высотой в человеческий рост. Еще свечи стояли по углам некоего алтаря, размещенного в меньшем круге, на северо-востоке от главной пентаграммы. А на алтаре…

Паскуале ахнул. Он не смог сдержаться. На алтаре лежало обнаженное тело Рафаэля. Тело было обмыто и выбрито и покрыто желтыми и красными письменами, выполненными каким-то гримом. Руки были скрещены на безволосой груди, а пальцы с синими ногтями сжимали перевернутый крест. В паху стоял тигель.

Чародей посмотрел на Паскуале и с иронической улыбкой приложил палец к губам, затем взялся за висящий у него на шее кожаный мешочек и поцеловал его, пробормотав несколько слов. Это был неприятный момент.

От насыщенного ароматами свечей воздуха в закрытой наглухо комнате кружилась голова. Рыжеволосый слуга указал каждому его место: Паскуале с Никколо в круге, на восточном и западном концах звезды, Салаи и находящийся в трансе испанец на двух южных лучах. Слуга дал Паскуале флягу с бренди, а Никколо с камфарой и сказал, что, когда им прикажут, они должны будут плескать из фляг в жаровню.

Тем временем чернокнижник поднял алую ткань в центре пентаграммы, под которой оказался нарисованный той же темперой треугольник, обложенный плющом. Он набросил сложенную ткань себе на левое плечо и погрузил меч в уголь, насыпанный в жаровню. Уголь вспыхнул с приглушенным треском, и тут же повалил густой едкий дым.

Слуга занял место в круге вверху пентаграммы, и чародей провел кончиком меча по плиткам пола, замыкая линию узора.

— Никому не двигаться, — повторил он и отошел назад, к жаровне.

Комната медленно наполнялась дымом. Он был одновременно сладким и едким и таким же густым, как смог мануфактур. Паскуале ощущал в голове странную легкость. Пальцы рук и ног покалывало. По приказу чернокнижника он плеснул бренди на угли жаровни, а Никколо добавил камфары. Слуга зажег огонь в тигле, и его стенки принялось лизать синее пламя.

Маг заговорил на латыни:

— Внемли мне, Ариэль! Из этой долины скорби и из скорби этой долины, из этого царства тьмы и из тьмы этого царства взываю к Священной горе Сион и Небесным Кущам, заклинаю тебя именем Бога и Отца Всемогущего, чистотой Небес и звезд, стихий, камней и трав, а равно и силой снежных бурь, гроз и ветров, дабы ты исполнил то, что потребуется, с присущим тебе совершенством, без лжи и обмана, по повелению Бога, Творца ангелов и Повелителя на все времена! Именем Иммануила, именем Тетраграмматона Иеговы, именем Адонаи, Царя Царей, яви мне свою жуткую мощь, осени меня своей безграничной щедростью. Тебе я посвящаю этот алтарь.

Маг поцеловал свой меч и сунул его кончик в тигель, стоящий у ног слуги. Мгновенно синее пламя заплясало по всему клинку. Держа меч перед собой, чернокнижник пересек круг и коснулся кончиком пылающего меча тигля, стоящего на бедрах мертвого Рафаэля. Повалил дым, запрыгали искры, они поднимались вверх, и чародей благоразумно отошел назад, к своей жаровне.

Дым теперь сделался таким густым, что Паскуале с трудом различал остальных, только бесформенные очертания, поднимающиеся в густой белой пелене. В искрах, отлетавших от тела Рафаэля, казалось, мелькали лица, далекие и близкие. Они были тоскливые и суровые, радостные и сосредоточенные. Паскуале был так охвачен страхом и одурманен дымом, что магу пришлось повторить дважды, прежде чем он опомнился и плеснул бренди на светящиеся угли жаровни.

Маг положил меч, который уже не пылал, перед носками своих туфель.

— Приказываю и заклинаю тебя, — говорил он торжественно, словно священник на мессе, — Ариэль, великий посланник, силою договора, заключенного с тобой, мощью армий, над которыми ты поставлен, завершить мою работу. Я взываю к тебе, Памерсиэль, Аноир, Мадризель, Эбрасотиан, Абрульгес, Итрасбиэль, Надрес, Ормену, Итулес, Раблон, Аморфиэль, к тебе, поставленному над двенадцатью ангелами двенадцати отрядов, правящими королями и народами. Из пламени, проходящего сквозь тридцать постоянств в девяносто одну часть земли, восстань, восстань, восстань!

Какой-то миг не происходило ничего. Затем вся вилла содрогнулась от трех быстрых тяжелых ударов. Воздух в комнате вроде бы сжался, потревоженный гигантскими крыльями, и пламя свечи, горящей перед Паскуале, дрогнуло, а затем взметнулось вверх. Белый дым клубился перед ним, будто бы силясь обрести форму. Мгновение в нем жило ожидание чуда, жаркое, как пламя свечи. Затем из закрытых тяжелыми занавесями окон со звоном посыпались стекла. Мощный порыв ветра ворвался в комнату, и все свечи потухли.

12

Паскуале тут же понял, что никакой ангел и не думал заявлять о своем присутствии. Его предали, Кардано начал наступление раньше, чем было уговорено. Каждый миг Паскуале был готов услышать новые разрывы ракет. Их было шесть, солдаты принесли их на себе, переложенные соломой и уже разогретые, так что вода внутри них превратилась в пар и напирала на стенки в поисках выхода. Единственное, что требовалось для запуска, — открыть клапаны.

— Стоять! — крикнул маг, но Салаи уже был за шторой, вглядываясь в окно.

— Такое впечатление, что кто-то поджег ваш дом, — сообщил он.

Слуга вошел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Паскуале не заметил, как он выходил. Копна огненных волос была покрыта известковой пылью.

— Ракета, — сказал он, — хотя нигде нет метательных устройств и никто не видел огней. Люди в панике. Я должен пойти к ним.

И он снова вышел.

Стоя посреди разгромленной комнаты, маг стряхнул с черного балахона известку и взглянул на Паскуале с могильным спокойствием. Вокруг него горели высокие свечи, и его тень плясала на дальней стене, дым от жаровни окутывал его ноги, клубы дыма плавали в воздухе, уходя в разбитые окна. Тигель, установленный на гениталиях Рафаэля, до сих пор пылал, выплевывая искры, издающие негромкий, но отчетливый треск. Испанский лазутчик часто заморгал и уставился себе на руки, сгибая пальцы.