My black rose - Саун Грейв

старыми записями, что были датированы тысяча трёхсотым годом. Он с любопытством подошел к этому шкафу, отодвигая один из ящиков и открывая первую попавшуюся папку, на которой значилось имя «Корнелиус Сизоголовый». Умели же раньше давать имена… Ничего интересного в деле бывшего невыразимца Том не обнаружил и уже собирался закрыть ее, как заметил на одном из приложенных листов маленький треугольный значок, похожий на глаз.

— Дары? — Том остановился и прошелся взглядом по листку. Это было прощальное письмо этого самого Корнелиуса, который говорил, что он работает над новой, улучшенной версией маховика времени, который позволит оставаться в прошлом дольше, чем на пять часов. Судя по тому, что спустя более чем полвека ничего не изменилось — ему это не удалось.

Взяв папку, Том вернулся за стол и открыл дело сначала, начиная внимательно вчитываться.

***

— Мне так жаль… Я не нахожу слов, чтобы описать как я жалею, что мы так поступили. — Том упал на кровать в своей комнате, проводя ладонями по лицу. — Я чувствую себя таким ничтожеством.

— Перестань корить себя. Хотя, я и не отрицаю того, что ты виноват.

— Если бы я только мог вернуться назад, всё исправить…

— И что бы ты сделал?

— Я бы не позволил нам стать убийцами. Не позволил бы этой нелепице случиться. И мы бы вместе нашли способ вернуть Амелию. А теперь у меня нет ни единой зацепки как это сделать. Я… я больше не хочу существовать без нее.

— Ты начинаешь уже сходить с ума. Тебе надо что-то делать с собой, Томас. Амелия не хотела тебе такой жизни. Она верила в тебя, иначе не отдала бы свои дневники.

— А что мне от них?! — Том резко сел и указал взмахом руки на единственный уцелевший дневник, что лежал у него на прикроватной тумбе. — Я должен был стать убийцей… и я им стал. Пусть и не в таких масштабах, но всё равно стал, как бы она не старалась меня изменить. Семя зла, что живет во мне… от него никуда не деться. Она написала правду: ребенок рожденный без любви, под приворотным зельем, никогда не сможет испытывать истинные чувства. Это будет лишь подражание чувствам других людей, но не настоящие эмоции и чувства. Да даже чувства, что я испытывал к Розамунд… это было больше похоже на действие любовного зелья. Я был… зависим от нее. Понимаешь? Так может, это зелье, которым мать напоила отца, так действует на меня, заставляя испытывать такие эмоции в отношении Амелии?

— Ты горюешь по ней?

— Конечно. — Том выдохнул после долгой тирады слов и опустил голову, запуская руки в волосы, когда почувствовал, как холодная рука коснулась его плеча.

— Я не думаю, что чувства, которые ты испытываешь, ложные. Ты начинаешь сам себя загонять в ловушку, пытаясь сделать себя хуже, чем ты есть. Амелия дала тебе дневники не для того, чтобы ты посмотрел, каким бы ты мог стать и бежал от этого, а для того, чтобы ты понял, как сильно она любила тебя и верила, что ты никогда им не станешь.

— Ты думаешь…

— Я уверен, что ты давно переборол все эти глупости про невозможность испытывать эмоции. Ты сожалеешь об убийстве, ты горюешь по потери матери, ты чувствуешь вину перед друзьями… разве ты можешь назвать эти чувства фальшивыми?

Дверной замок щелкнул и в коридоре загорелся свет. Хлопнула дверь и раздался знакомый голос Лестрейнджа из коридора: «Это я, ты дома, Том?». Реддл тихо выдохнул, поднимая голову на вход в комнату, а затем переводя взгляд на призрачную фигуру рядом.

— Эмерсон пришел. Тебе лучше уйти.

— Я был бы благодарен, если бы ты перестал вызывать меня каждый вечер. — Эйвери Каллум усмехнулся, засунув руки в карманы брюк. — Дай мне упокоиться. Я не держу зла ни на тебя, ни на Кеннета, ни на Лестрейнджа и Блэка. Вы дети, которые запутались. И мне вас жаль. Но сколько бы раз ты меня ни призывал, ты никогда не сможешь искупить вину. Мои руки, как и твои, омыты кровью. И призраки убитых всегда будут преследовать меня во всех мирах. Такова судьба всех убийц. Поэтому… отпусти меня, чтобы я мог уйти и просто преследовать тебя как напоминание, чтобы ты никогда больше не посмел совершить подобного.

— Конечно… иди. Но, если мне станет плохо, я позову тебя.

— Вот же щенок… — Каллум рассмеялся и его призрачное тело растворилось в серой дымке. Дверь в спальню отворилась и на пороге возник Лестрейндж, что с интересом оглядывал комнату, а затем и самого Тома.

— С кем ты разговаривал?

— С Каллумом. — Реддл поднял перстень, показывая его другу, а затем положил его на стол, поднимаясь и вытирая тыльной стороной ладони мокрые от слез щеки.

— Том, ты ведь обещал… — Эмерс быстро пересек спальню и повернул парня к себе, крепко взяв за плечи и смотря на воспаленные из-за слез глаза. — Ты обещал больше не пользоваться им. Ты ведь знаешь, что оно сводит с ума.

— Я уже сошел с ума, Эм…

Звонкая пощечина заставила Тома отшатнуться и рефлекторно схватиться за ушибленную щеку. В голове зазвенело, а затем наступила пустота. Лестрейндж сжал руки в кулаки со злостью глядя на него. Вот уже как полгода как Том общается с Каллумом, точнее с тем образом, что создает кольцо. Как бы они с друзьями ни просили его прекратить, он не переставал призывать к себе его дух. Он мог часами общаться с ним, а потом ходить сам не свой. Рано или поздно это могло плохо кончиться.

— Хватит, Том! Мы все скорбим по потери Амелии, мы все страдаем из-за того, что совершили. Но это не повод загонять себя! — Лестрейндж схватил со стола кольцо. Том дернулся, чтобы забрать его, но Эмерс сильным толчком в грудь, заставил того сесть на кровать. — Я заберу его. И верну только тогда, когда ты придешь в себя. Ты понял меня?

— Нет, Эмерсон, верни кольцо. Ты не имеешь права забирать его! — Том вскочил с кровати и кинулся было к палочке, но очередной грубый толчок заставил его упасть на кровать.

— Извини, но пока ты в таком состоянии… Я не верну тебе его. — Лестрейндж убрал кольцо во внутренний карман пиджака. — Знаешь, мне кажется, тебе стоит развеяться. Съездить куда-нибудь, отвлечься.

Том молча лежал на кровати, раскинув руки и смотря в серый, покрытый трещинами потолок. С каждым словом друга злость закипала в нем всё сильнее. Что Лестрейндж может знать о его чувствах? Он и половины не понимает! Он даже не