В Ставке Верховного Главнокомандующего - Александр Бубнов

Это распоряжение было сообщено всем Главнокомандующим Фронтами и Ком-щим Балтийским и Черноморским Флотами со следующей припиской «надо сноситься с новым Правительством; в согласии с Государственной Думой Государь Император издает Манифест, который будет объявлен законным порядком. По справке из нового министерства из Петрограда Манифест будет обнародован в ночь на 4 марта, и немедленно об этом Вы будете поставлены в известность. 3 марта 1817 г. № 1929. Ген. — Адъютант Алексеев».

Полученные в течение дня сведения из Петрограда рисовали новые и весьма мрачные картины.

Самой печальной вестью была та, что Великий Князь Михаил Александрович отказался вступить на престол.

Итак, в России нет Императора… Дистанция огромного размера! В три дня от самодержавия докатились до республики», — заметил мрачно один из моих сослуживцев, прочтя сведения об отречении Великого Князя.

Из полученных Петроградских газет мы узнали подробности происходивших там событий.

Государственная Дума была центром, куда стекались с музыкой и красными знаменами взбунтовавшиеся запасные части, ведомые своими командирами.

Перед Думой «войска» выражали свою радость по поводу начавшейся революции криками «ура», игрой марсельезы и предлагали себя в распоряжение председателя Государственной Думы Родзянко…

Был здесь и Гвардейский Экипаж во главе со своим командиром Вел. Кн. Кириллом Владимировичем.

На офицеров Ставки этот шаг Вел. Князя произвел тягостное впечатление, и, главным образом, по той причине, что он был совершен Великим Князем в то время, когда об отречении Императора не было еще и речи.

Узнали, что в Петрограде в ночь на 27 февраля был образован Совет Рабочих Депутатов, поставивший своей целью «бороться во имя России за полное свержение старого правительства и созыв Учредительного Собрания на основе общего, равного, прямого и тайного избирательного права».

Прочли знаменитый «Приказ № 1» Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, положивший начало выборным войсковым комитетам, дискредитировавший власть начальника, давший мощный толчок к разложению армии — падению дисциплины.

Прочтя этот приказ, я помню, мы в начале как-то не отдали себе ясного представления о могущих быть грозных последствиях его.

Некоторые из моих сослуживцев отнеслись к нему в первый момент даже иронически. Какой-то самочинный Совет Рабочих и Солдатских Депутатов отдает приказы по войскам Петроградского Округа! Кто его будет исполнять? Новая Власть — Временное Правительство, а не какой-то «Совет Рабочих и Солдатских Депутатов».

Так рассуждали мы, не будучи вполне в курсе Петроградских событий и взаимоотношений между С.Р. и С.Д. и Временным Правительством.

И с фронта в этот день впервые стали поступать весьма тревожные сведения. Революционные волны из Петрограда стали достигать Армии.

На железнодорожных станциях района армий появились группы неизвестных людей и от имени Временного Правительства начали разоружать станционных жандармов, устраивать митинги, произносить агитационного характера речи.

Крайне обеспокоенный этим обстоятельством, ген. Алексеев, дабы не допустить заразы в армию, отдал Главнокомандующим Фронтами категорическое приказание об уничтожении «революционных разнузданных шаек».

«При появлении где-либо подобных самозванных делегаций, таковые желательно не рассеивать, а стараться захватить, и по возможности тут же назначить полевой суд, приговор которого немедленно приводить в исполнение. 3 марта № 1925. Алексеев».

21 час 40 мин. Великий момент в моей жизни по драматичности пришлось мне пережить около часа тому назад.

В виду предстоявшего сегодня приезда из Пскова Государя начальник штаба приказал для встречи Императора прибыть на вокзал офицерам Управления Генерал-Квартирмейстера, Дежурного Генерала и других учреждений Ставки.

Было 20 час. 20 мин., когда я на автомобиле подъехал к вокзалу Царской ветки.

Стоял холодный мартовский вечер с ветром и мелким снегом, и потому, прибыв на вокзал, я зашел в павильон погреться. Там уже был Генерал Алексеев, который сидел за столом и разговаривал с Генералом Лукомским, и человек 30 офицеров. Царский поезд запаздывал.

Спустя некоторое время дежурный по станции офицер подошел к ген. Алексееву и доложил, что поезд подходит. Все вышли на перрон и выстроились по старшинству чинов.

Вот вдали показались огни паровоза; поезд подходил; мимо меня тихо потянулись царские с вензелями темно-синие вагоны.

Глядя на проходивший поезд, меня охватило чувство безысходной грусти; сердце болезненно сжималось. Мысли вихрем носились в моей голове:

«Императора уже нет… привезли его тело… Прибыл «бывший» Император; слово «бывший» звучит как-то дико… «бывший»… Его нет… Императора, при Его же жизни уже нет… Да и вообще в России нет Императора…»

Не сон ли это? — Нет. — Вагоны тихо проходят мимо меня; я стою «смирно» и держу руку у козырька… Ветер качает вверху фонарь, и на вагонах играют гигантские причудливые блики…

Поезд тихо остановился… Я оказался против второй площадки царского вагона.

Глядя на вагон, в трех шагах от меня находившийся, я был поражен большим на нем количеством каких-то царапин и изъянов. Покраска местами как бы потрескалась и большими слоями поотваливалась — «будто следы от попавших в него мелких осколков снарядов», — мелькнула мысль.

С площадки вагона соскочили два казака и стали по бокам выхода на перрон.

Спустя несколько минут вышел Государь в сопровождении Министра Двора Барона Фредерикса. Государь подошел к Генералу Алексееву, обнял его и расцеловался с ним; затем, что-то сказав ему, медленно пошел вдоль фронта офицеров, молча здороваясь, глядя каждому в глаза и пожимая руку.

«Бодрится»… — промелькнула у меня мысль, когда я заметил, что Государь все время вскидывает вверх головой и поводит, как бы вздрагивая, плечами. Пожав руку правее меня стоявшему Ген. Шт. Полковнику Киященко, Государь подошел ко мне. В этот момент Киященко, видимо глубоко взволнованный переживаемым моментом, зарыдал. Император повернул в его сторону голову. Свет, падавший от фонаря, освещал Императора, и я увидел Его полное скорби лицо, крупные слезы, катившиеся по Его щекам…

Резким движением левой руки Он смахнул слезы и, повернувшись ко мне лицом, глядя прямо в глаза, протянул и пожал мне руку.

Дрогнуло и защемило мое сердце; до крайности напряженные событиями последних дней и переживаемым моментом мои нервы не выдержали. Слезы затуманили мои глаза… Я продолжал стоять, держа руку у козырька, не видя Императора.