Бенефис для убийцы - Александр Серый

– Да в чем дело?

– А ты и не знаешь?

– Слушай, Станислав, разъясни толком и отпусти плечо – больно же!

– Кто меня в туалете запер, а?

– Ты, видать, выпил лишнего или галлюцинации одолели! Какой туалет?

Константин держался настолько естественно, что, если б на миг в его глазах не вспыхнула злоба, Широков готов уже был признать свою ошибку.

Тем временем Васнецов воспользовался коротким замешательством, освободил плечо и, сохраняя достоинство, прошел в комнату. Ключ щелкнул в замке.

Вся сценка не прошла незамеченной: Реус стояла посреди холла и с осуждением смотрела на Станислава.

– Кто-нибудь может объяснить, что происходит в этом доме?

Широков смутился, но родившаяся мысль заставила подойти к девушке.

– Надя, вы не помните, Костя уходил отсюда после Вероники и Медведева с портфелем или без?

– По-моему, без… – не очень уверенно ответила Надя.

– Подумайте!

– Точно без портфеля! А что?

Теперь стало ясно, зачем Васнецов шастал по кустам до возвращения в корпус – он прятал портфель! А перед выходом в город ходил за ним, чем и обусловливалась задержка, из-за которой Широков добрался до киоска вахтера первым! Но что находилось в портфеле?

Размышления прервал приход Вероники. Она внимательно посмотрела на беседующих, чуть вскинула брови, обнаружив дверь запертой, и нетерпеливо постучала. Костя быстро впустил жену.

– Где Ваня? – с тревогой спросила Реус.

В ответ в очередной раз хлопнула входная дверь.

Вид у Медведева был озабоченный. Он хотел что-то сказать, но Станислав предостерегающе приложил палец к губам, показав глазами наверх. Ваня улыбнулся ничего не понимающей девушке и поднялся вслед за приятелем к себе в комнату.

– Где ты шляешься? – поинтересовался Широков, когда они остались одни.

– Шляешься? Ничего себе! Сам меня бросил, а теперь нагло выговаривает!

– Никто тебя не бросал… А вот ты нарушил указания и поплелся за Вероникой, хотя должен был пасти Костю!

– Ха! Что мне оставалось делать? Ты торчал в комнате, Вероника вышла на улицу, Костя же не показывался… Что делать? Естественно, пришлось двигать за ней, нарушив ваши, уважаемый мистер сыщик, инструкции! И правильно сделал!

– Вот как?

– Еще бы! Ведь дочка встретилась с папашей!

– С Мокшанским?

– Ты всегда отличался понятливостью! – съязвил Медведев.

– Ну-ка, давай все подробно, умник!

– Будешь так разговаривать, ничего не скажу! – насупился Иван.

– Ладно… Беру назад: иногда инициатива бывает полезной! Так что же Вероника?

– Сразу у ворот на остановке она села на трамвай. Мы с ней в разных вагонах доехали до центра, вышли… Какое-то время дамочка слонялась по магазинам – явно тянула время. В конечном итоге к девяти часам мы очутились у гостиницы «Прибой»!

– Где?! – подпрыгнул Широков.

– Ты что, глухой? У гостиницы…

– Вот это да! – перебил Станислав. – В это же время там рядышком были мы с Константином!

Настала очередь выкатить глаза Медведеву.

– Интересное кино получается…

– Ты прав, но – продолжай, а я уж потом выскажусь.

– Вероника погуляла перед входом в ресторан с тем же названием, я же околачивался на противоположной стороне улицы, прячась за деревьями и фонарными столбами. Хорошо, что темно было… Ровно в девять из ресторана на крыльцо вышел Мокшанский собственной персоной!

– На крыльцо, говоришь… – задумчиво протянул Широков.

– В своем синем плаще, шляпе и при темных очках, – подтвердил Ваня. – Вероника подошла к нему. Они оживленно поговорили. Я хотел подобраться ближе, чтоб хоть что-то услышать, но никакой возможности не было…

Медведев вдруг замолчал и отвернулся.

– Что такое?

– Понимаешь… Я… вроде бы… засветился все-таки…

– Поясни толком и не тяни кота за хвост!

– Я же говорю, что хотел послушать, пересек улицу чуть в стороне и начал приближаться к ним… Там киоски были, так я осторожненько, вдоль домов… И надо же было этой дворняге лай поднять!

Ваня искоса посмотрел на товарища.

– Вероника глянула в мою сторону, но сперва мне показалось, что не заметила меня… Я отпрянул за киоск, а когда выглянул, то Мокшанский уже поднимался по лестнице обратно в кабак, а Васнецова пошла… в моем направлении…

– И накрыла тебя тепленьким! – с иронией подсказал Широков.

– Вроде того, – вздохнул Медведев. – Развеселилась, стерва: какая, мол, приятная неожиданность! Я, говорит, только что с отцом виделась по вашему вопросу, но теперь, коль вы все видели сами, наверное, отпала необходимость снова мусолить эту тему! Я, честно признаться, не нашелся, что ответить, а она засмеялась и пошла на остановку…

Ваня еще раз огорченно вздохнул и уставился в пол.

– Ты видел, где она встретилась с мужем?

– Костя поджидал Веронику почти рядом с корпусом – мне пришлось отстать, чтоб он меня не заметил…

Станислав усмехнулся и поведал товарищу о своих похождениях в ресторане и гостинице.

– Ничего не понимаю, – честно признался Медведев, которого очень удивило услышанное. – Зачем приходил в ресторан Константин? При чем тут Кононов?

– Эти же вопросы я задавал себе и не находил ответа, пока не послушал тебя! – оживился Широков. – Но теперь, похоже, кое-что понял! Прежде, однако, вспомни во всех деталях, как вел себя Михаил Германович там, у ресторана.

– Нормально вел… Во что одет, я уже сообщил… Большую часть разговора с дочерью просто стоял на месте – шаг туда, шаг сюда… Ах, да! Сдается, он до свидания изрядно выпил в кабаке, потому что, простившись с Вероникой, поднимался как-то неуверенно… Даже один раз сильно качнулся…

– Стоп!

Широков поднялся со стула, подошел к окну. Со стороны могло показаться, будто он внимательно изучает нечто на улице. Потом открыл встроенный стенной шкаф, вынул свой чемодан и достал оттуда темные солнцезащитные очки.

– На-ка, примерь и поброди по комнате! – предложил он Медведеву.

– Зачем?

– Делай, что говорят, – настойчиво потребовал Станислав.

Ваня снял свои окуляры, брезгливо осмотрел чужие, близоруко щурясь. Наконец, напялил их небрежно на нос и прошелся.

– Ни черта не видно!

Медведев остановился, снова пошел, качнулся, едва не сбив попавшийся на дороге стул. В итоге со злостью сорвал очки и заявил, что носить такие человеку со слабым зрением – полнейший идиотизм!

– Идиотизм в другом!– удовлетворенно воскликнул Широков, с интересом наблюдавший со стороны за Ваниным поведением. – Могу рассказать тебе прелюбопытнейшую историю, свидетелями и участниками которой в некоторой степени мы стали. Хочешь?

– Звучит заманчиво!

– Начну с того, что оба мы – полнейшие кретины!

– Замечательно! Следует разобраться, кто же больший?

– Не перебивай! Мокшанский вовсе не был пьяным… И вообще, видел ты не Мокшанского, дорогой мой!

– Неужели?

– Ты, Ванечка, видел возле ресторана Костю Васнецова в тестином одеянии: плаще, шляпе и очках! На ту же удочку попался и вахтер вечером того дня, когда пропал Мокшанский! Что же касается пьянства… Костя Васнецов, имеющий нормальное зрение, испытывал в темных с сильными диоптриями очках тестя такие же ощущения, что и ты минуту назад в обычных солнечных! Неуверенность! Неуверенность в движениях, которую вы со стариком вахтером приняли за алкогольное опьянение! Нравится?

Медведев опустился на кровать, хлопая глазами.

– Выходит, кретин именно я! – самокритично признал он. – Ты же сам не видел…

– Но я мог догадаться по другим признакам!

– Что ты имеешь ввиду?

– В беседе со мной вахтер сначала назвал распрашивавших его утром в вокресенье Ларису и Костю «родственниками Мокшанского». Так, мол, представились… А в конце нашего с ним разговора непроизвольно назвал Ларису женой… Понимаешь? Он назвал ее именно женой, хотя сама она таковой не представлялась! То есть, возраст человека, обращавшегося насчет расписания поездов, запомнился старику примерно равным возрасту Ларисы! Это отложилось в мозгу помимо воли, ассоциативно. И далее, также подсознательно, вылилось в слово «жена» в нашей беседе! Если бы он видел, а, главное, слышал настоящего Мокшанского, он бы назвал Ларису скорее дочерью!

– Логично… Но какой во всем этом резон?

– Давай разберемся… Мы теперь знаем, что Васнецовы намеренно разыграли спектакль с внезапным отъездом Мокшанского вечером в день концерта. С ведома ли Михаила Германовича это проделано? Если – да, то почему забыта традиционная записка, оставляемая педантичным мужем Ларисе даже при уходе на короткое время? Почему телеграмма подписана нелюбимым именем – Миша? Не потому ли, что сам виновник представления физически не мог консультировать исполнителей из-за своего… отсутствия?