Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - Альберт Рис Вильямс

– Вы – поэт с нежным сердцем, Рид, вот в чем дело, – беспечно сказал я. – У вас нет ни стержня, ни настоящего владения диалектикой.

– А вы должны закончить свои дни как уэльский певец – бард. Может, так оно и будет, – путешествующий трубадур.

Теперь мы во всем разобрались. Ленин, который всегда чувствовал обстановку и держал ухо востро, не желал слишком далеко отрываться от народа («как хороший организатор союзов», – заметил Рид), просто он отдал дань признания на последнем дне съезда воле международной солидарности, которая в то время так сильно овладела психологией русского народа.

– Особенно городским пролетариатом. Однако Ленин по-прежнему «хитрый мужик». Для того чтобы собрать новую армию, требуется время, а это нельзя сделать без крестьян. И никакие международные «журавли в небе» не подойдут для них, чтобы заключить мир сейчас. Кроме того, насколько я понимаю, он не может начать готовить свой народ, пока ведущий орган большевиков расколот. Вероятно, он думает, что время еще не пришло. И каким бы ни было окончательное решение Центрального комитета, им всем придется смириться с ним, и даже Ленину. Рид, из меня и вас получатся ужасные коммунисты.

– Говорите за себя. Тот, кто спорит лучше, обычно выигрывает. Это больше, чем вы можете сказать о Демократической и Республиканской партиях.

– Да, но из меня такой паршивый спорщик, Джон.

Мы решили посмотреть, что обо всем этом думает Петере. Сырой снег грязными, неровными сугробами лежал вдоль улиц, которые не убирались неделями. В воздухе носился намек на оттепель и приближавшуюся весну. Мы вскарабкались по лестнице на верхний этаж старого полицейского участка на Гороховой, где у Петерса был кабинет. Как он истолковывает последнюю речь Ленина? Каждый из нас передал ему свой «анализ».

И каждый он опроверг – без сарказма, мягко, в обычной своей манере. Я ошибался: не высокий настрой съезда вызвал такую речь. «Ленин всегда честен с рабочими». И не то чтобы Ленин просто пошел вслед за большинством на съезде. «Он отвечает на перемены объективных обстоятельств». Миллион бастующих рабочих в Германии – с этим нельзя не считаться.

– Он желает дать возможность Троцкому испытать свои силы и немного потянуть время. Чем дольше он будет вести переговоры, тем больше шансов у германской революции.

Мы подчинились, хотя не все для нас прояснилось до конца.

Ленинские тезисы все еще не были напечатаны, но, прежде чем Рид покинул Петроград (около 6 февраля), Рейнштейн дал нам основную версию ключевых пунктов тезисов в статье «Тезисы по вопросу немедленного заключения сепаратного и аннексионного мира». Лаже название было типичным для Ленина. Никакого приукрашивания, ни претензий на то, что это мог быть какой-либо демократический мир. Рейнштейн присутствовал, когда около шестидесяти вождей петроградских большевиков услышали тезисы 8 января. Вот что он считал ключевыми вопросами: социалистическая революция в Европе обязательно произойдет. Уверенность в окончательной победе основывается на научном анализе. Пропаганда должна возрасти, а также братание на фронте.

Тактика социалистического правительства не может базироваться на европейских правительствах, и особенно Германии, революция произойдет либо через шесть месяцев, либо в другое время.

Вопрос заключается не в том, какой империализм предпочтительнее. Единственное соображение – как лучше всего развить и укрепить социалистическую революцию, которая «уже началась» в одной стране. И это нужно сделать точно, потому что оно пойдет на пользу мировой революции.

Рейнштейн сказал, что вопрос не в том, что на кон поставлена мировая революция, ни одна группа не является предпочтительней другой, это основа всего. Вопрос просто в том, отказаться или принять любой мир. Группа раскололась на три главных лагеря, самую сильную оппозицию Ленину возглавил лидер группы за революционную войну Бухарин. Троцкий уже несколько сместил свою позицию; его роль «третьей силы» была гибкой и напоминала его роль в период его ранней ссылки после 1903 года, когда он переметнулся от меньшевиков к большевикам. Ленин тогда назвал это беспринципностью Троцкого, сказал Рейнштейн. «Но сейчас он нужен Ленину. У него мало тех, кто поддерживает его. И, – с улыбкой проговорил, – он довольно груб с теми, кто у него остался».

На собрании 11 января, когда прошло голосование за инструкции Троцкому, относительно его тактики в Бресте, нам рассказали о двух небольших событиях, которые иллюстрируют сущность характера Ленина. Ленин менял точку зрения в соответствии с изменяющимися обстоятельствами, однако он отказывался смягчать обстоятельства или делать их более благостными. Он два раза делал поправки к речи своих приверженцев. Ленин нуждался в поддержке, но не на оппортунистической почве. Каждый вопрос должен был быть понят окончательно – конкретно и на его принципах. Он обрушивался на остальных яростными обвинениями за то, что они взывали к принципу «революционной фразой», за то, что они демонстрировали принципы. Однако его собственный принцип глубоко укоренился в нем.

– Сталин и Зиновьев – оба попытались прийти Ильичу на помощь, – сухо заметил Рейнштейн, совсем не так любезно, как он обычно говорил. – Сталин сказал, что на Западе революционного движения нет, никаких фактов, только возможность движения. Зиновьев добавил, что, заключая мир, мы укрепим в Германии шовинизм и на некоторое время ослабим революционное движение повсюду на Западе. Но что это лучше, чем «гибель социалистической республики».

У Ленина не могло быть иного аргумента. Сталин не прав. Разумеется, на Западе имеется массовое движение, сказал Ленин, но революция там еще не подоспела. И если партия большевиков изменит из-за этого свою тактику, то мы предадим интернациональный социализм. Зиновьев тоже ошибается: заключение мира не замедлит движения на Западе. Но если мы на самом деле верим, что германское движение немедленно разовьется из-за того, что мирные переговоры будут прерваны, если вопрос стоит о том, чтобы принести в жертву российский пролетариат в пользу германского, тогда мы должны принести себя в жертву, потому что германская революция будет гораздо мощнее нашей и бесконечно важнее.

– Однако это не тот случай. Германия, сказал он, лишь «беременна революцией», в то время как «мы здесь уже родили здорового ребенка», социалистическую республику, которая «кричит во всю мочь».

– Ну, тогда каков конечный результат всего этого? – спросил Рид.

– Он был прекрасен! – ответил Рейнштейн, выглядывая в окно здания Министерства иностранных дел на сгущавшиеся сумерки. На его изрезанном морщинами лице играла улыбка. – О, результат? Троцкий добился своего.