Цепной щенок. Вирус «G». Самолет над квадратным озером - Александр Бородыня
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2
Ветер налетал порывами, и пассажиры судорожно кутались в свои разноцветные куртки, пальто и шубы. Когда «Казань» произвела третий сочный звук, они лениво потянулись к трапу. Они задирали головы, потому что на самом верху узкой крутой лестницы, подвешенной косо по белому металлическому борту судна, стоял сам капитан. Одетый во что-то белое и очень теплое, он приобнимал за плечи небольшого роста женщину в коротенькой беличьей шубке. Женщина была без головного убора, ее волосы било ветром, молодая она или старая — не разобрать, с низу трапа черты лица не различались.
— А капитанская жена ничего, дорогая! — сказала Маруся, глаза ее уже подсохли на ветру и выглядели усталыми.
— А почему ты думаешь, что это жена? Может быть, она сестра?
— Сестре такую шубу мужик не подарит, — Маруся скривила зачем-то губы. — Если только он голубой?
— Пойдем на судно, что ли?
— Нет… Не хочу… Пойдем в кабак! Видишь, какой он ржавый. Я в него хочу!
— Не успеем. Кроме того, он, кажется, закрыт.
— Ну хоть по чашечке сладенького кофе… — неожиданно совершенно изменив интонацию, замурлыкала Маруся. — По пирожному, по одному только… На секундочку.
Концы шарфа сильно зачерпнули воду, она подхватила их, и руки в тонких лайковых перчатках стали отжимать тяжелую цветную шерсть. Потом она вдруг вся замерла, наверное, вспомнила свой восторг. Она стояла и смотрела вниз, себе под ноги, в бетонную выемку, полную ледяной воды. Точно такая же она стояла накануне ночью в микроскопической ванной гостиницы, разглядывая себя, в чистом зеркале. Зеркало было изуродовано черной молниеобразной трещиной посередине.
— Ладно, ты меня убедил. Не пойдем в ржавый кабак. — Голос у нее был такой же, как и всегда, хрипловатый и нежный. — Увы, он закрыт! На борту кофе пить будем в нормальном баре! Вот у него в гостях. — И она, бросив концы шарфа, показала рукой на белого капитана.
Подкатил второй экскурсионный автобус, через две минуты — третий, потом четвертый. Минут через пятнадцать первые пассажиры еще не успели подняться на верхнюю палубу, а к «Казани» уже выстроилась целая очередь автобусов. Они распахивали двери, они гудели, разворачивались, пытаясь занять место поудобнее, а первый из поднимающихся по трапу уже разглядел лицо женщины в беличьей шубке, стоящей рядом с капитаном.
— Все-таки жалко, что он не упал! — с чувством сказала Маруся. — Никогда не видела, как в Белое море падает военный бомбардировщик!
— А в южное море торговый самолет ты видела, как падает?
— Нет, не видела, потому что торговых самолетов не бывает. Самолет по определению может быть либо военным, либо пассажирским!
Раскачивались на волнах, почти терлись боками морской красавец лайнер и убежище — ржавая шхуна-ресторан. Толпа разбивалась узким трапом по одному человеку и быстрым ручьем текла вверх. В какой-то момент бегущий ручеек притормозился, по шаткому трапу двое туристов тащили третьего, одновременно поддерживая его как спереди, так и сзади. Все трое, как пьяный, так и оба его сопровождающие — при внимательном взгляде можно было вычислить и четвертого в компании, он шел позади всех — были совсем молодые ребята, тепло и красиво одетые, все бородатые и шумные. Пьяный более походил на труп, чем на допившегося человека, он был напрочь лишен каких бы то ни было реакций или слов, от настоящего трупа его отличало лишь то, что трупы, окоченев, не гнутся.
Маруся толкнула своего поэта локтем в бок и голосом откровенной дуры сказала:
— Олесь, ты смотри, пьяного на судно тащат! Ведь не пустят!
Позволяя себе идиотскую гримаску, Маруся и становилась полной идиоткой на какой-то отрезок времени. Обычно это случалось после сильного восторга или ужаса. Состояние идиотии было своеобразной мимикрией — во-первых, и разрядкой — во-вторых. В таком виде она раздражала необычайно, но зато можно было никак не реагировать на сказанное ею, она не требовала внимания.
— Я их видел в гостинице, — сказал Олесь, более для себя, чем для нее. — Это ребята из Афганистана. Вчера они были в драной форме. Только теперь вырядились…
Он смотрел на капитана, на пьяного, на других пассажиров, все время сбиваясь взглядом на белый однородный металлический борт судна и ощущая уже какую-то неясную тревогу, рылся в памяти.
«Что-то было там, в гостинице? — спрашивал он себя. — Что-то очень странное. Что-то неестественное, опасное… Но что? — вспомнить не получалось. — Самолет этот меня сбил. Нужно быть внимательнее и не увлекаться всякой ерундой!»
— Проходите, проходите, товарищи. Попрошу не задерживаться на трапе. Не создавайте, гражданин, пробку, не надо! — вдруг громко, так что слышно было даже стоящим в самом низу, закричал капитан. — Не бойтесь, идите-идите, если что-то непонятно, куда идти, так везде же стрелочки нарисованы, читайте, читайте на стенах.
— А кто читать не умеет? — спросил Олесь, оттесняя немного свою Марусю и выходя первым на железную палубу лайнера.
— А кто читать не умеет, тот пусть попросит, чтобы ему прочли те товарищи, которые грамотные! — сказал очень громким голосом капитан.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что вовсе это никакой не капитан, а просто директор туристического маршрута. На его высокой фуражке не было положенной капитану блестящей кокарды. По-польски двумя пальцами он отсалютовал, когда втащили на палубу оцинкованный гроб.
«Шут гороховый… — подумал Олесь. — А может, и сволочь, а не шут. Сволочь, которая рядится в шута».
— Смотри, какой смешной капитан! — сказала все тем же идиотским тоном Маруся. — Прямо цыпленочек из драмтеатра.
Гроб, поставленный на металл палубы, казалось, он отражал солнечный свет еще сильнее, чем там, внизу, в луже на бетоне. Директор-капитан еще раз по-польски отсалютовал и, увлекая за собою женщину в беличьей шубке, исчез с глаз. Минут через десять опять раздался его голос, но на сей раз усиленный громкоговорителями:
— Внимание! Говорит радио туристического теплохода «Казань». Внимание, отход судна в тринадцать ноль-ноль. Товарищи отдыхающие, в тринадцать тридцать у первой смены обед. Внимание! — Слово «внимание» он проговаривал с какой-то особой тщательностью, с нескрываемым удовольствием. — Внимание, на борту работает бар, вы сможете найти его на третьей палубе. Внимание! При баре работает видеосалон…
В эту минуту теплоход еще раз зычно загудел, давая понять, что его голос, слышимый с пирса, и его голос, слышимый с верхней палубы, вовсе не одно и то же, на палубе голос был сильнее и гуще, на пирсе он призывал подняться по трапу, на палубе он призывал к порядку.
— Внимание! — сказал уже женский голос из всех динамиков.
— В двадцать три ноль-ноль на судне будет проведена учебная пожарная тревога. Всех пассажиров просят с двадцати трех ноль-ноль до двадцати трех тридцати не покидать свои каюты!
С тяжелым скрипом пошла лебедка. Звук натягивающейся якорной цепи, неприятный и долгий, заставил зазевавшихся на палубе пассажиров поискать лестницы вниз.
— Кайф! В тринадцать ноль-ноль у нас обед, а в двадцать три ноль-ноль у нас будет пожар.
— Ты предпочел бы что-нибудь одно? Обед?
— Пожалуй, пожар!
— Правильно, пообедать мы еще успеем… А возможность сгореть заживо на теплоходе посреди Белого моря может больше и не представиться. — Маруся опять сменила свой тон, на сей раз голос ее звучал иронично. — В двадцать три ноль-ноль мы как раз будем на полпути.
Через несколько минут, за которые прозвучали еще несколько громогласных оповещений, якорь был поднят, он повис на белом борту возле огромного «К», и теплоход отчалил, оставляя на берегу нескольких усталых групповодов, автобусы и лужи, полные окурков. Его потащил за собою маленький грязный буксир. Буксир надрывался, заваливал небо вонючей копотью из своих засаленных труб, пыхтел, казалось, с трудом одолевая вес величественной «Казани», но этого никто из пассажиров уже не видел. Пассажиры устраивались в своих каютах, разыскивали бар, покупали билеты в видеосалон и готовились к обеду.
Коридоры первого класса более всего напоминали апартаменты пятизвездного отеля, коридоры третьего класса походили на занюханную гостиницу где-нибудь в Ростове или Вологде, второй класс — нечто среднее между пятизвездным отелем и гостиницей в Вологде. Коридор четвертого класса знакомых ассоциаций не будил. Сперва поднявшись по узкому трапу на верхнюю палубу, Олесь и Маруся вынуждены были тут же идти вниз, в глубину по крутым железным лестницам. С непривычки спуск показался утомительно долгим, и возникло ощущение, что они давно уже сошли под ватерлинию «Казани». Узковатый коридор, где они оказались в результате, был отделан грязно-желтым пупырчатым пластиком и напоминал соединительную кишку между бойлерной и каким-нибудь складским помещением. Освещение здесь было ровным. Горели яркие лампочки внутри толстых, вероятно, небьющихся матовых плафонов. Было душно и сыро. Присутствовал неотступно унылый звук двигателей.
