Полное собрание рассказов - Ивлин Во

Мужчина принадлежал к тому типу, который был знаком Скотт-Кингу: по фамилии Уайтмейд, род занятий — наука, такой же неприметный, как и сам Скотт-Кинг, и почти одного с ним возраста.

— Послушайте, — обратился к нему Уайтмейд, — скажите мне, только откровенно, — и он хитро прищурился, как делают все пользующиеся этим двусмысленным выражением, — вы вообще хоть что-то слышали про уважаемого Беллориуса?

— Мне известно его произведение. Редко слышал, чтобы его обсуждали.

— A-а, как же, разумеется… В мой курс он не включен, я римское право преподаю, — признался Уайтмейд, и в его прищуре прибавилось хитрости, подчеркивавшей всю грандиозность сделанного утверждения. — Нейтралийцы просили профессора поэзии, знаете ли, но тот поехать не смог. Потом испросили профессора латинского языка. А он красный. Потом понадобился хоть кто-нибудь, чтобы представить университет. Желанием не горел никто, вот я и вызвался. Я нахожу командировки такого рода в высшей степени занимательными. Вам они знакомы?

— Нет.

— Я на прошлых каникулах ездил в Упсалу[134] и целую неделю дважды в день ел весьма пристойную икру. Нейтралия, увы, не славится изысканностью жизни, но можно полагаться на обилие чего попроще — и, разумеется, вино.

— Как ни крути, все это жульничество, — подала голос третья из числа Очень Важных Лиц.

Ею была женщина, которую уже не принимали за молодую. Ее фамилию Скотт-Кинг с Уайтмейдом запомнили без труда: на протяжении всего их путешествия она часто звучала из громкоговорителя и была написана мелом на всякой черной доске наряду с призывом к обладательнице получить срочное сообщение, — мисс Бомбаум. Имя это было скандально известно, почитай, всему миру за исключением, так уж случилось, Скотт-Кинга и Уайтмейда. Женщину эту не назовешь неприметной: некогда репортер и «свободный охотник», она еще до войны всегда появлялась в «горячих точках» — Данциг, Альказар, Шанхай, Уол-Уол,[135] — а теперь была синдицированным обозревателем,[136] чьи колонки еженедельно появлялись в средствах массовой информации четырех континентов. Скотт-Кинг такие статьи не читал и во время многочисленных в то утро ожиданий от нечего делать гадал, кем могла бы быть эта женщина. По виду — отнюдь не леди: внешность не позволяла назвать ее даже заслуживающей почтения, — вот только он никак не мог увязать ее пишущую машинку с призванием актрисы или куртизанки, коли на то пошло, не вязались с такими занятиями и ее острое маленькое бесполое личико под слишком женственной шляпой и пышно взбитая прическа. Учитель оказался близок к истине, когда заподозрил в ней женщину-писательницу, о каких он частенько слышал, но ни разу в жизни не видел.

— Все это жульничество, — повторила мисс Бомбаум, — Бюро пропаганды Нейтралии. Полагаю, теперь, когда война кончилась, они во многом оказались на мели и хотят приобрести задушевных новых друзей среди Объединенных Наций. Мы всего лишь часть этого надувательства. Они устроили религиозное паломничество, Конгресс по физической культуре, Международный съезд филателистов и бог весть что еще. Полагаю, тема как раз в этом — в Нейтралии, я хочу сказать, а конечно же, не в Беллориусе: это уже сделано.

— Сделано?

— Да, у меня где-то есть копия, — кивнула журналистка, роясь у себя в сумочке. — Подумала, что может пригодиться для речей.

— Уж не считаете ли вы, — улыбнулся Скотт-Кинг, — что нам грозит необходимость произносить речи?

— А я и представить не могу, зачем еще нас пригласили, — сказала мисс Бомбаум. — А вы?

— В Упсале я произнес три длинные речи, — сообщил Уайтмейд. — Их приняли на ура.

— Вот те раз, а я все свои записи дома оставил!

— Пользуйтесь этим в любое удобное вам время, — сказала мисс Бомбаум, протягивая книжку «Граф Белизариус» Роберта Грейвса. — В общем-то грустно. Под конец он ослеп.

Внезапно музыка оборвалась, и из репродуктора донеслось: «Пассажиров рейса на Белласиту просят пройти к выходу „Д“. Повторяю: пассажиров рейса на Белласиту просят пройти к выходу „Д“».

Одновременно в дверях появилась наша сопровождающая:

— Прошу следовать за мной. Пожалуйста, приготовьте для предъявления у стойки посадочные талоны, медицинские сертификаты, квитанции о проходе таможни, ваучеры валютного контроля, паспорта, билеты, опись личного багажа, командировочные удостоверения, эмиграционные карточки, багажные бирки и пропуска службы безопасности.

Очень Важные Лица последовали за ней, смешавшись с менее важными лицами, ожидавшими вылета в помещении по соседству, прошли сквозь пылевую бурю, поднятую четырьмя вращающимися винтами аэроплана, взобрались по ступенькам приставной лесенки и вскоре оказались плотно пристегнутыми к креслам, словно бы их ожидал осмотр дантиста. Стюардесса коротко уведомила их, что надо делать в случае вынужденной посадки на воду, и объявила:

— Мы прибудем в Белласиту в четырнадцать часов по нейтралийскому времени.

— В голову приходит препротивная мысль, — заворчал Уайтмейд, — уж не означает ли это, что нас оставляют без обеда?

— Как я полагаю, в Нейтралии едят очень поздно.

— Да, но четыре часа!

— Уверен, что для нас что-нибудь сообразят.

— Дай-то Бог!

Кое-что сообразили, но только не обед. Через несколько часов Очень Важные Лица ступили на залитую ярким солнцем землю аэропорта Белласиты и тут же почувствовали, как им поочередно пожимают руки члены делегации принимающей стороны.

— Позвольте приветствовать вас на земле Беллориуса! — воскликнул ее представитель.

Звали его, как он сообщил, изящно склонив голову, Артуро Фе, по званию он доктор Белласитского университета. Впрочем, в наружности его не было ничего от ученого — скорее, подумал Скотт-Кинг, он смахивал на слегка стареющего киноактера. У него были тоненькие, тщательно ухоженные усики, некое подобие бачков, поредевшие, но отлично уложенные волосы, монокль в золотой оправе, три золотых зуба и опрятный темный костюм.

— Мадам, — произнес он, — господа, о вашем багаже позаботятся. Автомобили вас ждут. Пойдемте за мной. Паспорта? Документы? Даже не думайте об этом. Все уже предусмотрено. Пойдемте.

Как раз тут-то Скотт-Кинг и обратил внимание на невозмутимо стоявшую среди них молодую женщину. Он ее еще в Лондоне заметил — она дюймов на шесть возвышалась над толпой.

— Я приехать, — изрекла она.

Доктор Фе поклонился, представляясь.

— Свенинген, — ответила девушка.

— Вы из наших? Из Общества Беллориуса? — поинтересовался доктор.

— Я не говорить по-английски хорошо. Я приехать.

Фе попробовал заговорить с нею по-нейтралийски, по-французски, по-итальянски и по-немецки, но она упорно отвечала на своем недоступном скандинавском языке. Доктор возвел руки и очи горе, жестом изображая отчаяние.

— Вы говорить много по-английски. Я говорить по-английски мало. Пусть мы говорить по-английски, да? Я приехать.

— Вы приехать? — произнес Фе.

— Я приехать.

— Это честь для нас.

Доктор повел прилетевших между цветущими олеандрами и рядами ромашек, мимо укрытых тенью столиков кафе, на которые с тоской поглядывал Уайтмейд, через вестибюль аэропорта к стеклянным дверям выхода.

И тут случилась заминка. Путь честной компании преградили два охранника в неряшливой форме, зато вооруженные до зубов, по виду — порядком уставшие воевать, но сущие тигры воинского долга. Доктор Фе чего только не делал: и обаять пытался, и сигареты предлагал, — все в пустую. И тут неожиданно проявилось новое качество его натуры: он впал в неописуемую ярость, затряс кулаками, оскалился всеми покрытыми золотом и слоновой костью зубами, от ненависти сощурил глаза до монголоидных щелок. Речь его Скотт-Кинг разобрать не мог, но по тону и жестикуляции понял, что она далека от хвалебной. Солдаты стояли как изваяния.

Потом вдруг резкий крик так же внезапно, как и возник, умолк. Доктор Фе обернулся к гостям:

— Прошу нас извинить. Эти остолопы не понимают, что им приказано. Офицер все устроит. — Он отправил кого-то из мелких сошек в караульное помещение.

— Нам запирать грубые люди? — высказала предположение мисс Свенинген, по-кошачьи подкрадываясь к солдатам.

— Нет. Умоляю, простите их. Они считают это своим долгом.

— Такие мелкие люди должны быть вежливые, — заметила великанша.

Прибыл офицер — двери распахнулись настежь, и солдаты изобразили своими короткими автоматами нечто похожее на приветствие почетного караула. Скотт-Кинг приподнял шляпу, когда маленькая группа прошла под ярким солнцем к поджидавшим машинам.

— Великолепное молодое создание, — поделился с коллегой Скотт-Кинг. — Вам не кажется, что у нее слегка неподобающая фигура?

— Я нахожу ее в высшей степени, исключительно подобающей, — отозвался Уайтмейд. — Я от нее в восторге.