Повелитель гроз - Танит Ли

Оммосец оказался высоким, крепко сбитым мужчиной, который уже начал заплывать жирком. Пухлые пальцы унизывали многочисленные кольца, в одном из верхних зубов рдел кровавый рубин.

— Ну, ланнский путешественник, чего ты хочешь? — голос его был ровным, не сдобренным даже каплей интереса.

Яннул, которому с большим трудом далась победа над привратником, не желавшим пускать его в этот расписанный гнусными фресками зал, ответил:

— Я уже сказал вашему человеку, что хочу поговорить с хозяином, Йир-Даканом.

— Господин Дакан обедает.

— Отлично. Я присоединюсь к нему. У меня с самого утра не было во рту ни крошки.

Оммосец улыбнулся, щелкнул пальцами, и в зале тут же возникли два крепких охранника.

— Предупреждаю, ланнский путешественник, наше угощение может прийтись тебе не по вкусу.

Откуда-то с улицы донесся грохот падающих бревен, далеко разнесшийся по притихшему городу. Равнодушные глаза оммосца невольно метнулись к двери, и Яннул, отдернув занавес, быстро шагнул в расположенный за ним зал.

Комнату заливал красный свет. В центре возвышалась массивная статуя Зарока с огнем, пылающим во чреве. У Яннула свело живот при воспоминании об омерзительных жертвенных ритуалах оммосцев.

Йир-Дакан, развалившийся за низеньким столиком, вздрогнув, оторвался от еды, рука с недоеденным куском застыла на полпути ко рту.

— Это еще кто? Что, уже поесть спокойно нельзя?

Яннул остановился перед ним, сдержанно поклонился и передал ему письмо от несуществующего купца, скрепленное фальшивой печатью. Йир-Дакан отставил блюдо и взял письмо жирными пальцами.

— Объяснись. Кто послал мне его?

— Мой хозяин, Киос эм Зарависс.

Дакан разломил печать в тот самый момент, когда из-за занавеса показался слуга. Прежде чем тот успел вымолвить хотя бы слово, Дакан повелительно махнул рукой, приказывая ему молчать. Пробежав письмо глазами, он хмыкнул и поднял голову.

— Ты знаешь, что задумал твой хозяин?

— Господин Киос обдумывал неминуемое прекращение всей торговли с Равнинами.

— Еще несколько месяцев, самое большее сезон, и Равнин не будет.

— Как скажете, — усмехнулся Яннул. — Эх, как много хороших вещей пропадет понапрасну, когда дорфарианцы доберутся до них…

— Весьма проницательно со стороны твоего хозяина. Вероятно, он имеет в виду деревенские храмы, да? Что ж, я кое-что знаю об этом. Если он готов обеспечить вывоз и вознаградить меня за хлопоты… Он упомянул приличную сумму, но я считаю, что мои услуги стоят большего. Посмотрим. Однако вы должны понимать, что я не желаю подвергать себя риску и связываться с дорфарианским сбродом.

— Лучше некуда, господин Дакан.

— Орклос, — Дакан полуобернулся к стоявшему за его спиной слуге, — прежде чем вышвыривать гостей из моей передней, будь добр, интересуйся, зачем они пришли.

Орклос дернул уголком рта и поклонился.

— Поешь, если голоден, — Дакан махнул рукой в сторону многочисленных блюд, а сам опять склонился над письмом и перечитал его еще раз.

Яннул налил себе вина. Напряжение и усталость перебили его голод. А впереди еще была долгая ночь, в течение которой предстояло обсуждать дела с жадным оммосцем, который потребует увеличения своей доли, и обещать ему, что он никоим образом не будет замешан в операции — ибо торговец отлично понимал, что дорфарианцы презирают его расу почти столь же глубоко, как и степняков. Он не собирался надолго задерживаться в городе после того, как его заняли драконы. Однажды ночью они вполне могут поджечь и его жилище.

Вино опалило горло Яннулу. Дакан со своей скользкой увертливостью, не осознающий, что шпион за его столом просто использует его, вовлекая в мясорубку, которая должна вскоре случиться, начал забавлять ланнца.

В полночь Дакан позволил ему удалиться в отведенную для него спальню на верхнем этаже. Слуга с лампой проводил его. Яннул уже заметил в этом месте нескольких слуг с Равнин, и этот человек тоже был одним из них. Яннул вглядывался в него с беспокойным любопытством. В мечущемся свете он казался почти бесплотным, в глубоко запавших глазах плескался мрак. Слуга вошел в одну из низких дверей и поставил лампу у кровати.

— Ты ведь служишь Йир-Дакану? — спросил Яннул. Было в этом человеке нечто странное, побудившее его задать этот вопрос.

— Как видите, господин из Ланна.

— Думаешь, если о твоей шкуре заботится висский хозяин, то она будет целее? Хотя, прямо скажем, что-то я не особенно вижу эту заботу. Вас что, морят голодом в этом доме?

— Йир-Дакан добрый хозяин для всех, кто верно ему служит, — без всякого выражения ответил слуга. Лампа внезапно осветила ямы его глаз, и Яннул, к своему удивлению, заметил в них явное смятение. Мысли мелькали там, словно рыбы, — неразличимые, но выдающие свое присутствие движением. Яннул ощутил боль и глубоко скрытую, но готовую вырваться наружу ненависть.

— Как тебя зовут?

— Рас.

Глухой присвист, с которым он произнес свое имя, почему-то встревожил Яннула.

— Ладно, спасибо за лампу, Рас. Спокойной ночи.

— Не стоит благодарности, господин из Ланна. Я всего лишь раб.

Странное выражение, какая-то мертворожденная недоразвитая сестра настоящей улыбки, мелькнуло на губах слуги и исчезло, когда он скрылся в галерее.

Непроницаемая темнота посерела, превратившись в безрадостный зимний рассвет. Над городом разнесся звон дорфарианского колокола — комендантский час закончился до следующей ночи. На Равнинах не было ни колоколов, ни чего-либо иного, пригодного для этих целей. Этот медноголосый колокол привезли из Марсака. Городские стены тоже отремонтировали для своих целей, чтобы сделать из города тюрьму. По ночам звери все так же рыскали по городу, но теперь они были двуногими. День, холодный и солнечный, выгнал городских обитателей из их логовищ. Маленькие домашние змейки-альбиносы, которых дорфарианцы при каждом удобном случае старались придавить ногой, ползали по руинам, залитым бледным солнцем. Светловолосые люди жались к стенам домов, отступая в тень, когда по улицам проходили солдаты. Торговля пока еще не замерла окончательно — обмен, и только самым необходимым, — но шла совершенно безмолвно. Весь город задыхался под ватной пеленой этого безмолвия. Лишь дорфарианцы позволяли себе шуметь.

Полукровки с Равнин, в чьих жилах текла элирианская, заравийская, ланнская кровь, частично вернулись в эти страны, которые открывало для них смешанное происхождение, и жили там в хрупкой безопасности, чужие их жителям и терзаемые ночными кошмарами. Другие залегли в норы по безвестным равнинным деревушкам или сидели в глубоких подземельях города, словно крысы. Некоторых под разными надуманными предлогами убили солдаты, ибо те были знаком величайшего бесчестия и не имели права оставаться таковым. Некоторые покинули мир без посторонней помощи, как Йахейль, элирианский астролог, умерший перед распахнутыми в звездное небо окнами в насквозь промерзшей башне. Его сгубило скорее отчаяние, чем лихорадка, — но это было безличное, духовное отчаяние, ибо небеса ясно предрекали террор, устроенный Амреком, и хаос, который неизбежно наступит вслед за ним.