Божьим промыслом. Принцессы и замки - Борис Вячеславович Конофальский

— А разве ты не у меня остановишься?

На что Агнес обвела его гостиную взглядом, полным недоумения, не пропустив при этом потолка, и ответила:

— Уж не хотелось бы вас стеснять, дядюшка; как замок отстроите, так буду у вас останавливаться, — она ещё раз огляделась, — а тут и слуг моих разместить будет негде.

— И сколько же у тебя слуг? — интересуется генерал.

— Да уж меньше, чем у вас, — улыбается гостья, — у меня всего шесть, два кучера и две горничных, лакеев двое.

— У меня к тебе вопросы ещё есть, — Волков не собирался заканчивать разговор, так как, по сути, до главного вопроса, его интересовавшего, они так ещё и не добрались.

— Так завтра и продолжим, — пообещала Агнес, вставая.

И она просила звать баронессу и кузенов — прощаться. А Элеонора Августа так расстроилось, узнав, что гостья у них ночевать не будет, ведь Агнес ей так понравилась, так понравилась…

И барон с баронессой вышли во двор провожать «племянницу», и тут уже их ждало удивление обоих. И удивило их не то, что девушка путешествует на двух каретах, а то, что одна из карет была такой, какой у них в Ребенрее ни у кого не было. Так она была на вид легка, невесома и изящна, так были тонки спицы в её колёсах, что не верилось, что в этом можно ездить по дорогам и это не развалится уже к вечеру.

— Такой кареты у нас в Малене ни у кого нет, — едва не ахая от удивления и восхищения, говорила баронесса.

— Такой кареты нет даже у фаворитки герцога, — со знанием дела поддержал разговор барон.

А Агнес улыбалась и отвечала скромно:

— Да и в Ланне таких всего две, и вторую недавно купила одна завистливая бабёнка из фамилии Шмейлингов, которые при дворе курфюрстов маленских уже четвёртым поколением служат. И нынешний Шмейлинг при дворе нынче прелат-казначей. А вот первая такая карета — моя была.

— Завтра ждём вас к завтраку, дорогая племянница, — просила, едва ли не умоляя, баронесса.

— Непременно буду, тётушка, — расцеловывая её в щёки, обещала Агнес.

А едва они сели ужинать, как пришёл к ним один человек и просил, чтобы барон принял его. И тот человек был Генрих Хельфнер, владелец лучшего трактира в Эшбахте. И просил он о встрече слёзно. И посему Волков не стал заставлять его ждать, человек то был хороший и доход генералу от своего заведения давал неплохой.

— Что же тебе нужно? — барон всем своим видом давал понять, что тот отвлекает его от ужина, но он готов терпеть такие неудобства из необыкновенного расположения к посетителю.

— Господин, — едва не плакал владелец трактира, — ваша родственница, госпожа Фолькоф, мало того что заселила весь этаж… просила выселить всех иных постояльцев… Я так и сделал, всё-таки родственница ваша. Так теперь требует перины, чтобы те без перьев были, а лишь на самом лёгком пуху, да ещё чтобы не льном были пошиты, а сатином. Где же мне такие взять? А то госпожа гневается… Так гневается, что аж мороз по коже, обещает проклясть, если не сыщу нужных ей перин до ночи.

— Обещает проклятье? — Волков смеётся. Хотя, зная Агнес, понимает, что хозяину постоялого двора сейчас не до смеха. А потом и говорит:

— А ты бы завёл такие перины. Может, сюда скоро и графиня фон Мален пожалует. Она тоже на рогоже спать не будет.

— О Господи… Так я бы, может, и завёл, то дело нехитрое, я такие перины видал, но где мне их взять сейчас, на ночь глядючи? А она сейчас просит, вот я и пришёл спросить у вас… — он не договорил.

— У нас у самих таких перин не имеется, — почему-то зло ответила за мужа баронесса.

— Слышишь, дурак! Нет у нас таких перин, — крикнул юный барон, чтобы поддержать мать.

Волков же от такой невежливости неожиданно разозлился и рявкнул на своего первенца:

— Прикройте свой рот, барон! Иначе сейчас же вылетите из-за стола! Ведёте себя, как пьяный холоп! — и тут же уже мягче добавил, обращаясь к няньке. — Корми их скорее и убирай из-за стола. Не умеют себя вести, грубые, словно ландскнехты, — он нехорошим взглядом смотрит на мать мальчиков, считая, что это она виновата в их грубости. Баронесса и вправду слишком часто и без особой нужды бранила слуг дурными словами. А сыновья-то всё слышат. Всё видят. А после Волков снова поглядел на Хельфнера и сказал:

— Такие перины есть у госпожи Ланге.

— Госпожи Ланге? — сразу оживился тот. — Это которая живёт во дворце над рекою?

— Да, там… Скажешь, что перины нужны для моей племянницы, она не откажет, — посоветовал генерал.

Посетитель ещё не успел выйти, а у Элеоноры Августы уже глазки остекленели, слезами напенились, и она, через слёзки на мужа глядючи, заговорила с укоризной:

— Перины у неё хороши… Уж вам ли не знать.

— У кого хороши перины? — тут же интересуется старший сын барона, забывая про еду.

— Ах, оставьте вы это… — отвечает барон устало.

Но госпожа Эшбахта «оставлять этого» не желает, она ещё больше распаляется от ужасной несправедливости.

— И перины у неё хороши, и дворец над рекой…

— Какой ещё дворец, то просто дом, — морщится барон.

— Всё у неё лучше, чем у меня, и сама она, видно, слаще! — тут баронесса от скудости своего существования и от жалости к себе начинает рыдать в голос.

— Кто слаще? — продолжает интересоваться Карл Георг. — Матушка, кто слаще вас? Матушка…

— Уводи детей, чего расселась, дура! — рычит барон няньке, и та тут же вскакивает, подхватывая младшего, и, хватая за руку старшего, стаскивает его со стула. Причём младший — плаксивый какой-то растёт — начинает от перепуга рыдать. А за ним от злости, что ему ничего не понятно и что его выволокли из-за стола, начинает орать и старший. А мать кидается к няньке и выхватывает из её рук младшего, и они, почти все рыдая, покидают столовую. А барон остаётся один, и есть ему не очень-то уже и хочется.

Ночью же, как лёг спать, чтобы хоть как-то успокоить баронессу, которая всё ещё дулась, пришлось