Принеси мне их сердца - Сара Вулф

– Спасибо, – киваю я. – Простите, а почему вы здесь? Разве вы не отвечаете за дворец?

Она сладко улыбается – эту покровительственную улыбку я уже не раз видела.

– Я воспользовалась возможностью оставить дворец в руках своего помощника. И кроме того – я верю, что никто кроме меня не сможет обеспечить идеальную организацию первой публичной охоты принца. Ваша палатка темно-фиолетовая, леди Зера, на севере лагеря. Ужин состоится на закате, а омовение примерно через полчаса после него.

– Омовение?

Она морщится, но тут же возвращает на лицо маску невозмутимости.

– Простите, я забыла, что вы мало знакомы с традициями Ветриса. В стародавние времена, еще до появления энциклопедистов и их знаний, считалось, что Бессердечные способны чуять наш страх. Поэтому староветрисианцы придумали ритуал омовения, благодаря которому можно скрыть свой естественный запах с помощью смеси трав и специй. Сегодня нам, конечно, известно больше, но традиция осталась. Все участники охоты купаются в близлежащем источнике.

– Все участники охоты, – повторяю я. – Вместе?

– Вместе, – подтверждает она.

Я выдыхаю.

– Чудеса.

Улла приказывает Фишеру отнести мои вещи в шатер.

– А где он будет спать? – спрашиваю я Уллу, но Фишер улыбается в ответ:

– Не переживайте обо мне, мисс. Карета в моем распоряжении.

Мы переглядываемся, обмениваясь невысказанными словами: он будет поблизости, чтобы помочь мне с побегом. Фишер первый отводит глаза и легко, несмотря на телосложение огородного пугала, растворяется в толпе с моим сундуком. Пока Улла провожает меня в шатер, я замечаю Фиону, которая располагается в сером шатре неподалеку. Меня она не видит, и я делаю зарубку в памяти, что надо бы встретиться с ней в последний раз, чтобы попрощаться.

«Прощай».

Это слово, сама его суть, превращает самые трепетные мои мысли в ледышки – мысли, в которых Фиона почти стала мне подругой. Почти, как я начинаю понимать и безмерно сожалеть, – это намного печальнее уверенных да или нет. Да и нет символизируют начало и конец. Но «почти» цепляется, зависая на границе, не претворяясь в жизнь, но по-прежнему существуя.

Слова Уллы возвращают меня в реальность.

– Принц пока не прибыл, но когда он появится, нужно будет его поприветствовать.

– Хорошо. На какое время назначена охота?

– Она начнется завтра утром – но не переживайте. Уверена, принц Люсьен соберет всех охотников, чтобы сперва вместе обсудить тактику.

Утром. Не лучшее время, чтобы забрать сердце Люсьена – я бы предпочла в помощники ночную тьму. Улла прощается со мной у входа в палатку. В шатре прохладно, темно-фиолетовая ткань чудесным образом не пропускает солнечные лучи. Дорожный сундук Фишер оставил возле укрытой мехом раскладной кровати, хотя самого кучера нигде не видно. В одном углу палатки располагаются кожаный стул и складной стол, в другом умывальник. Обстановка настолько проста, что напоминает хижину Ноктюрны. Я ловлю себя на мысли, что тоскую по мрачной, величественной отделке особняка И’шеннрии, по добродушному портрету лорда И’шеннрии, молчаливому присутствию Реджиналла и Мэйв, ромбам из темного дерева на потолке моей комнаты, которые можно пересчитывать про себя для успокоения нервов.

Я выскальзываю наружу – багровый шатер лорда Грата находится по соседству с моим, а напротив – золотой шатер Люсьена. Лорд Грат в жилетке и штанах из плотной парчи с улыбкой подбегает ко мне.

– Леди Зера! Только посмотрите – наши шатры так близко, словно нас сводит сама судьба.

Звучит так нелепо, что я смеюсь.

– Можно и так сказать.

– И все же это странно, – протягивает лорд Грат.

– Что именно, мое платье? Клянусь, портной убеждал, что оно будет смотреться лучше, когда перепачкается в грязи.

Он смеется.

– Нет, не это. Странно, что принц Люсьен решил провести охоту здесь, учитывая, что это за место.

– Место? – Я вглядываюсь в высокие бархатистые деревья вдали. – А что в нем такого особенного?

Между нами проносится порыв ветра, а затем он говорит:

– Принцессу Варию убили неподалеку.

Я вспоминаю слова, которые Люсьен произнес в темноте трубы под башней. Возможно, принц по-прежнему хочет быть как можно ближе к ней, к последнему месту, что помнит ее живой.

В лагере звонит колокол, сигнализируя прибытие принца. Вместе со всеми мы направляемся вперед – слуги и их господа бок о бок, чтобы не пропустить его появление. Мысленно я подсчитываю количество присутствующих стражников. Сюда направили громадных королевских келеонов, наподобие тех, которые охраняют королевский трон. Но этих всего горстка – тринадцать, если быть точной, их насекомоподобные миртасы стоят, стреноженные, в конюшнях. Остальные – это охрана принца, два батальона в сверкающих отполированных серебряных доспехах. Светло-зеленые знамена со змеей д’Малвейнов развеваются на ветру. Грохот лошадиных копыт сотрясает землю, эхом отдаваясь у меня в груди.

Принц Люсьен едет на роскошной черной кобыле, его осанка идеально царственна, темно-зеленый сюртук расшит серебряными листьями. Взгляд темных глаз устремлен к горизонту и не касается толпы, пока его кобыла трусит мимо. В длинную черную косу вплетены серебряные нити, а на золотистой коже румянец от ветра. В этот миг он невероятно красив – солнечные лучи будто отскакивают от него, столкнувшись с чернотой. Малахит в тяжелом церемониальном доспехе едет рядом, капюшон скрывает его красные глаза, а на ноге все так же наспех наложенная мной шина. Толпа единодушно преклоняет колено, и, хотя я понимаю, что тоже должна, при виде его красоты мое тело деревенеет. Я должна обратить его в Бессердечного, если хочу обрести свободу. Я должна обратить его в Бессердечного, чтобы остановить надвигающуюся войну между ведьмами и людьми. Но жалкое бессердечное существование и судьба политического заложника, лишенного права выбора, – были уготовлены какому-то незнакомому мне избалованному знатному юнцу, а не Люсьену. Не Люсьену, с его пронзительным взглядом и нежными прикосновениями, не вору Шороху, не Люсьену, с которым мы танцевали на параде, прижимаясь и обнимая друг друга…

– Склонись перед своим кронпринцем! – рявкает глава королевской стражи, указывая на меня мечом. Но его голос звучит так далеко, а блеск меча меркнет перед образом Люсьена, которого я отчаянно пытаюсь запомнить таким – ничего не ведающим, влюбленным в меня.

– Я сказал, склонись! – гаркает глава стражи, его меч, как и лошадь, все ближе.

Если я заберу сердце Люсьена, он станет меня презирать. Поймет, кто я на самом деле, и возненавидит за это. За то, что обрекла его на вечный голод.

Он возненавидит меня.

Стражник кричит, и мы встречаемся с Люсьеном глазами, сдержанность и настороженность в его взгляде сменяются растерянностью и смущением. Лишь в тот момент, когда глава стражи спрыгивает с коня и грубо ставит меня на колени в подобии поклона, я