Джон, Пол, Джордж, Ринго и я (Реальная история ‘Битлз’) - Тони Бэрроу

В конце первой недели августа Эпстайн полетел в Нью-Йорк с намерением успокоить дальнейшую злобу. Он сказал средствам массовой информации США, что всё это дело является типичным битловским фурором: “Леннон сильно интересуется религией и серьёзно беседовал с Морин Клив, хорошей подругой битлов. Он не собирался хвастаться”. Мюррей (К) Кауфман также поучаствовал в этом деле, сказав: “Думаю, что это заявление рассердило и вдохновило церковников, которые верят, что то, что сказал Джон, правда”. Во всех областях американских и международных средств массовой информации велись споры, ставя перед нами продолжающуюся дилемму, стоит ли рисковать жизнью Джона и отправиться с программой концертов в США перед лицом угроз физической расправы, особенно вокруг запланированного выступления в Мемфисе. Было решено, что заранее больше ничего нельзя сделать для того, чтобы изменить общественное мнение, и что мы должны посвятить нашу первую пресс-конференцию в Чикаго ситуации с Ленноном. Я полетел в Чикаго раньше ребят и разбил лагерь в отеле ‘Астор Тауэрс’, откуда начал оценивать взгляды прессы и публики.

Как только битлы прибыли, Джон попросил о встрече с Брайаном Эпстайном и со мной. Мы сели вместе – лишь трое нас – и я кратко обрисовал ему насколько возможно, чего ожидать от международного собрания журналистов, включая людей из всех трёх американских телевизионных вещательных компаний – Эй-Би-Си, Си-Би-Эс и Эн-Би-Си, которые уже были готовы ворваться в мой номер на 27-м этаже. Никогда раньше или позже я не видел Джона в таком смятенном состоянии, не потому, что он считал, что должен перед всеми извиниться, а потому, что он знал, что турне может быть отменено, если только он не поднимет прессу и не завоюет её поддержку на надвигавшейся пресс-конференции. Услышав всё, что мы ему сказали, Джон подался всем телом вперёд на своём стуле и умолк, уронив голову в ладони. Мы поняли, что он рыдает, и Брайан успокаивающе приобнял его за плечи. Джон поднял голову: “Я охотно извинюсь, если вы мне скажете, что это то, что я должен сделать. Я сделаю всё, что угодно, всё, что вы скажете. Как, чёрт возьми, я смогу смотреть в лицо остальным, если всё это турне будет отозвано лишь потому, что я что-то сказал? Я не хотел вызвать всё это”. Я предложил, что Джон должен попробовать объяснить, а не сказать прессе, что ему жаль. Брайан Эпстайн нарушил своё собственное правило, откровенно предупредив Джона, что существует самое настоящее опасение покушения на его жизнь, если настроение фанатичных проповедников Америки не улучшится. Он сказал: “Я скорее отменю концерты, чем стану так рисковать, Джон. И я возьму на себя ответственность и скажу Джорджу, Полу и Ринго”.

Когда пришло время для пресс-конференции, мы собрали остальных трёх и пошли в мой номер. Мы обнаружили его набитым людьми, камерами, светящимся оборудованием и другими атрибутами прессы. В моё отсутствие стол, за которым должны были сидеть битлы, был сдвинут назад к стене, чтобы вместить всех людей, и за ним оставалось место достаточное лишь для того, чтобы четвёрка ребят протиснулась на свои места. Эта пресс-конференция с самого начала не была похожа ни на одну из тех, что ребята давали за те шесть лет, что я был с ними. Джон, выглядевший бледным и напуганным, чуть не отпрянул перед первым шквалом вспышек фотографов. Затем он начал своё длинное извилистое объяснение, запинаясь на каждом предложении, иногда смотря прямо в телевизионные камеры, но в основном опустив глаза на стол: “Послушайте, я не говорил, что ‘Битлз’ лучше, чем Бог или Иисус. Я сказал ‘Битлз’, потому что мне легче говорить о ‘Битлз’. Я мог бы сказать ‘телевидение’ или ‘кино’, ‘автомобили’, или что угодно популярное, и всё бы на этом закончилось. На мои взгляды на христианство непосредственно повлиял ‘Заговор в пасху’ Хью Джей Скофилда. Предпологается, что весть Иисуса была искажена его учениками и извращена по многим корыстным причинам его последователями”.

Пока всё хорошо. Затем начались вопросы. “Каким было твоё собственное религиозное происхождение, Джон?” “Просто что Вы пытались донести своими комментариями, сэр?” “Господин Леннон, Вы верите в Бога?” “Вы сожалеете о своём высказывании, касавшемся Христа?” Джон никогда не ладил со словами, когда дело касалось официальных речей. Где-то между его мозгом и его языком то, что он хотел сказать, путалось, и когда слова вываливались из его рта, они имели меньше смысла, чем он хотел. Если бы он мог превратить своё чикагское заявление в текст какой-нибудь песни, всё было бы по-другому. Джон вкладывал намного больший смысл в стихи, которые он сочинял, чем в слова, которые произносил. И его стихи оказывали большее воздействие, чем его слова. В Чикаго он запинался, иногда терял свою мысль, и ему не хватало воздействия, чтобы убедить эту комнату, полную реалистичных людей мира новостей. “Я не против Бога, не против Иисуса и не против религии. Я не говорил, что мы более великие или лучше. Я верю, что то, что люди называют Богом, это нечто внутри всех нас. Я верю, что то, что говорили Иисус, Мохаммед, Будда и все остальные, было правильным, просто неправильными оказались переводы. Из того, что я прочёл или наблюдал, христианство просто кажется мне исчезающим, теряющим понимание”.

Вопросы стали мучительно повторяться, и Джон пытался перефразировать единственный ответ разными способами, которые, как он надеялся, журналисты посчитают более удовлетворительными. Время от времени к нему на помощь приходил Пол, добавляя весомости и второй голос ответам Джона. Один парень спросил: “Вы правда считаете, что христианство исчезает?” В разговор вступил Пол: “И мы сокрушаемся, что это так, знаете ли, вот в чём суть”. Джон был доведён до отчаяния: “Мне жаль, что я сказал это, правда. Я совсем не хотел, чтобы это стало чем-то отвратительным анти-религиозным”. Один репортёр спросил: “Чему вы приписываете вашу огромную популярность?” Ринго привнёс шутливый момент в эту необычно серьёзную пресс-конференцию, ответив: “Спросите об этом у Тони Бэрроу”. Когда Джону сказали, что один ди-джей из Алабамы потребовал прямого извинения, он ответил: “Он может получить его. Если он расстроен и действительно имеет в виду это, тогда мне жаль. Я извиняюсь перед ним”. “Мне жаль”, адресованное одному человеку, не было достаточным для некоторых инквизиторов от прессы, а Джон никогда не выступил с извинением перед всеми, что – как мы с ним согласились – было необходимым на этой беспрецедентной пресс-конференции Джона. Вслед за этой объяснительной речью Джона, которая продолжалась около 20 минут, имели место быть несколько церемониальных костров в Алабаме и в других местах библейского пояса, в то время как другие были отменены.