Летописи Святых земель - Полина Копылова

– Что на это скажет мой отец? Как я буду смотреть ему в глаза?.. От него были вести?

– Нет пока. Как в воду канул. Все ждут. Мы уже думаем отправить кого-нибудь ему навстречу, потому что ты растревожил клубок змей, Элас, они расползаются и начинают жалить, и твоего отца надо об этом предупредить. Я понимаю, ты хотел покончить со всеми разом, но… ты придавил одну змею и разозлил всех остальных. Доносы множатся. Меня держат в золотой клетке, но даже я чувствую, что творится в Эманде. Им уже мало ходить за мной по пятам, они хватают людей из моего окружения. Прости еще раз, кажется, я совсем тебя доконал…

– Время вышло! – крикнули в распахнутую дверь.

Беатрикс уже начала ходить, держась за стену, припадая на ушибленную ногу, подолгу останавливаясь для отдыха. Сама себя она именовала «параличной» – ударилась она действительно левым боком – левая рука и левая нога плохо сгибались, и лицо слева было в ссадинах – по счастью, таких, что должны были скоро зажить, не оставив следов. По пятам за королевой, причитая и бранясь, ходила Хена – лекари вставать не разрешали. Но Беатрикс была упряма – целыми днями ходила по покоям, морщась и ругаясь, потому что все-таки было больно. Она часто капризничала, призывая к себе то одного, то другого вельможу, или порой отсылала всех вон, вытягивалась на жарких мехах, угрюмо глядя куда-то в угол, где в полумраке различались причудливые фигуры на травянисто-золотистых, из Марена привезенных шпалерах.

Из докладов Ниссагля явствовало, что в заговоре участвовали чуть ли не все Этарет. Иногда ей казалось, что Ниссагль в своем рвении давно уже вышел за все возможные границы крамолы и попросту хватает всех, чьи имена срываются с искусанных во время пытки губ. Но, с другой стороны, как определить границу крамолы? Начинается с вольного слова, кончается кинжалом в рукаве. Пускай хватает всех подряд. У Ниссагля даже заносчивый Элас запел по-другому. Пускай пожалеет, что на свет родился. Взгляд ее вяло скользил по отполированным виткам толстых колонн балдахина. В спиральных бороздах блестел малахит. Сверху свисала длинная пыльная бахрома – в покое не было сквозняков, пыль толстым слоем лежала повсюду. Когда она поправится, прикажет сделать уборку. Явился Гирш. На приемы к ней он всегда одевался подчеркнуто роскошно, и она давно позабыла, сколько ему на самом деле лет, так умело он скрывал свой истинный возраст. Сегодня он облачился в бурый камзол, покрытый крупными четырехугольниками золотого шитья и отороченный куницей. У пояса висел тяжелый тесак, что был Гиршу более по руке, чем меч.

– Что скажешь, беспощадный и справедливый?

– Все то же, Беатрикс. Имена, имена и еще раз имена. Я задавал вопросы об Оссарге, не могу сказать, чтобы совсем без толку. Но там еще рыть и рыть. Из одного покушения получается два дела – одно о заговоре, другое о мятеже.

– Ну и с Богом. Когда, скажи, мы боялись крови?

– Никогда, Беатрикс.

– Вперед без всяких сомнений, мой рыцарь! Он подумал, что можно удачно перевести разговор в нужное ему русло.

– Ах, ваше величество, я больше недостоин называться вашим рыцарем и носить титул вашего дворянина. Я достоин участи несчастного Алли.

– Как так? – Беатрикс поняла, что он шутит, и ждала продолжения.

– Видите ли, я совершил нечто ужасное. Я вам изменил.

– Да? Позор! Каким образом?

– Я… во-первых, совратил Лээлин Аргаред.

– Кого? – Беатрикс сначала удивилась, потом негромко засмеялась. Какое чудовищное вероломство! Как тебе это удалось?

– Ох, вот тут и кроется вся глубина моего падения, – нарочито серьезно отозвался Ниссагль. – Я заставил ее мне отдаться, пообещав ей, что непременно спасу Эласа.

Беатрикс продолжала смеяться, жмурясь и вертя головой на песцовой подушке из стороны в сторону.

– Надеюсь – ты – не – будешь – этого – делать! – сумела она выдавить в перерывах между спазмами смеха.

– Разумеется, не буду. Иначе я бы вам не рассказал.

– Она тебе хоть нравится?

– Мне? Нисколько.

– Так зачем же ты ее?..

– Из природной вредности. Но это еще не все. Поскольку она моя любовница, я повсюду таскаю ее с собой, одеваю во что хочу, то есть ты знаешь мой вкус – в платья с воротами до пупа и задницы, такие даже на улице Куок не носят, вожу в открытых носилках, представляю моей подружкой – и она всему подчиняется. А что ей остается?

– Может, ты на ней даже женишься? Я была бы посаженой мамой ребеночку.

– Э, Беатрикс, так не смешно! В конце концов я ее за что-нибудь арестую. И буду пытать. Прекрасное завершение ее хитроумного плана, не так ли?

– Знаешь, Гирш, мы, пожалуй, можем отдать ей Эласа. Но предварительно ты потрудишься над ним так, что он до конца жизни и встать-то не сможет. А потом, сделав ей трех-четырех детей, ты на ней женишься.

– Почему ты непременно хочешь меня женить?

– Страсть всех вдовушек. Когда у самой не ладится, хочется, чтоб другим везло.

– Да в гробу я видел на ней жениться!

– Ладно, я просто так болтаю. Но ты мне ее представишь. Как свою подружку. И мы вместе учиним что-нибудь забавное.

Эмарк Саркэн спешил. Он спал раз в двое суток, пока скакал через Равнины, оставляя за собой корчмы, богатые села и притихшие замки. На постоялых дворах всегда было полно черных рейтар. Приходилось все время держаться в тени, слушая их разглагольствования о том, какому своднику лучше продавать осиротевших девушек, с каким нотариусом проще сговориться насчет опекунской грамоты, какой судья меньше возьмет и лучше рассудит, если всполошатся, чего доброго, родственники. Эмарк слушал, пряча лицо в тень. Он не старался запомнить плебейские имена сводней, работорговцев, законников. Не это было сейчас главное.

Главное – это перехватить Окера, когда он будет возвращаться из Этара. Один ли, не один ли. Перехватить, сказать ему, что случилось в Эманде, пока он странствовал по Извечному лесу. Только не опоздать бы. Только бы не опоздать. Ведь не только Этарет ждут Окера. Его и Ниссагль ждет не дождется. И поспеть надо к Первому камню (который вообще-то последний, поставленный там, где Этарет вышли из Леса) раньше черных рейтар.

На последней дорожной станции вышла задержка – свежего коня не оказалось, и пришлось ждать, когда отдохнет тот, на котором он приехал. Впрочем, здесь было не опасно – рейтары даже на дороге не встречались, тогда как на Равнинах они ездили целыми отрядами по всем проселкам. Дорога мощеная здесь кончалась, начинались две обычные: одна вела налево, к полузаброшенным приморским крепостям (изредка наезжали оттуда хмурые офицеры с донесениями за пять-десять лет); другая поворачивала в край лесных аббатств, к городку Сарч, что стоял как раз на месте того первого городища, к которому вышли из Леса Этарет. Оттуда приходили паломники в черных рясах, приезжали на телегах торговать селяне-лантары, широкоскулые светлоглазые молчуны, обитавшие на хуторах вдоль широкой заросшей реки Ланты. Двое как раз были на станции, удачно все продали и возвращались домой. Эмарк, глядя, как они с удовольствием цедят «Омут», подумал, что это, наверное, лучшее из человеческих племен.