1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Александр Папчинский

Однако из-за опасности, что называется, перекормить дезинформацией зарубежные разведки и тем самым демаскировать МОЦР, агентам ОГПУ передавались и реальные сведения о Красной Армии. В 1923 году Якушев представил польской военной разведке для фотографирования «доклад с подробными цифрами обеспечения техническим снабжением Красной Армии военного времени от 15.Х.1923 года за № 2143/сс за подлинными подписями С.С. Каменева, И.С. Уншлихта и Б.М. Шапошникова». В январе 1925 года руководители МОЦР организовали передачу подлинных материалов на командиров и начальников штабов и корпусов РККА, а также ряд других сведений о Красной Армии. В переданных списках фигурировали такие военачальники как П.Е. Дыбенко, И.Ф. Федько, Б.М. Фельдман, Н.Д. Каширин, И.С. Кутяков[646]. Одновременно за кордон уходили и отдельные документы НКИД (в частности Захарченко-Шульц писала о передаче письма Чичерина об отношениях с Финляндией), а также отдельные сводки ГПУ и материалы ГПУ «по церковным вопросам»[647].

Столь успешная работа агентуры КРО ОГПУ вскоре дала возможность Артузову сообщать в своих отчетах в ЦК партии: «За 1923–1924 гг. удалось поставить борьбу со шпионажем на такую степень, при которой главные европейские штабы были снабжены на 95 процентов материалом, составленным по указанию Наркомвоена и НКИД, и имеют, таким образом, такое представление о нашей военной мощи, как этого желаем мы. Мы имеем из этих штабов документальные доказательства справедливости такого нашего мнения»[648].

В октябре 1923 года в Москву прибыли эмиссары Кутепова — М.В. Захарненко-Шульц и ее муж Г.Н. Радкович. Их прибытие осложнило ведение операции «Трест». Парижские визитеры пытались не только выяснить истинное лицо МОЦР, ее реальные возможности, но и имели желание взять под свой контроль деятельность большинства ячеек организации. «Племянники» (так шифровали себя в переписке Захарченко-Шульц и Радкович) поселились на квартире у Оперпутта-Стауница (в Серебряном переулке).

«Трестовцы» с первых недель пребывания супругов Красноштановых (еще один агентурный псевдоним Захарченко-Шульц и Радковича) привлекли их к нелегальной работе. Ларек на Центральном рынке в Москве (где стали работать «племянники») превратился в «почтовый ящик», куда сотрудники польского посольства приносили пакеты, адресованные МОЦР и получали почту для отправки по дипломатическим каналам в Варшаву, Берлин и Париж. Часть переписки вела сама Захарченко-Шульц. По указаниям Оперпутта-Стауница она ведала «химией» (тайнописью) и шифровкой писем, шедших за границу.

Погрузившись в тяготы «конспиративной работы», созданные чекистами, «племянники» вскоре направили Кутепову благожелательный отзыв о деятельности «Треста»: «По адресу были приняты с большой заботливостью, помещены временно на квартиру…, обеспечены необходимыми документами… Впечатление от группы самое благоприятное: чувствуется большая спайка, сила и уверенность в себе. Несомненно, что у них имеются большие возможности, прочная связь с иностранцами, смелость в работе и умение держаться… Возможности получать сведения у них большие, и они сами говорят, что иностранные миссии перед ними заискивают: по-видимому, их люди имеются всюду, особенно в Красной Армии»[649]. Для руководства КРО ОГПУ подобная характеристика стала настоящей победой. Ведь любое малейшее подозрение «племянников» в отношении «Треста», могло поставить под удар все наработанное агентурой и аппаратом КРО ОГПУ.

Так у чекистов появилось убеждение, что отныне Захарченко-Шульц — есть самая ярая сторонница «Треста». Один из кураторов агентурной разработки В.А. Стырне, отчего-то увидел в «племяннице» лишь «…человека, который будет всегда идти против интервенции, с другой стороны рекламировать «Трест», и, кроме того, будет такой сотрудницей, которая выполнит любые наши поручения с полной готовностью и абсолютной точностью»[650]. Столь радужная оценка эмиссаров Кутепова вселяла руководителям КРО ОГПУ уверенность и оптимизм в успех разрабатываемой ими оперативной комбинации.

Деятельность советской контрразведки по разложению наиболее активной части русской эмиграции не ограничивалась лишь одной операцией «Трест». Артузов понимал, что необходимо создавать новые параллельные МОЦР «нелегальные антисоветские организации». Это позволяло поставить под контроль любые активные действия по восстановлению антисоветского подполья внутри страны. «Легендированные» органами ОГПУ антисоветские организации, а таковых было немало — «Либеральные демократы» (или «Синдикат-2») (в результате использования этой организации на территорию СССР был выведен Б.В. Савинков — руководитель «Народного Союза защиты Родины и свободы»), «Военная организация» (состоящая по легенде из бывших офицеров-монархистов) и «Внутренняя русская национальная организация» (ВРНО) (или «Синдикат-4»), «Заморское» (разработка ПП ОГПУ по СКК отделений РОВС и борьба с румынской разведкой) — позволили чекистам выявить планы, установить филиалы и агентуру эмигрантских организаций и иностранных разведок на советской территории, разложить изнутри и сорвать готовящиеся диверсионно-террористические и иные подрывные мероприятия контрреволюционных центров и спецслужб Франции, Польши, Англии, Финляндии, Эстонии, Латвии[651].

«Активизм» КРО ОГПУ вызывал нарекания со стороны ряда советских ведомств, в основном Наркомата иностранных дел. По образному выражению его руководителя Г. Чичерина, ОГПУ — это главный «внутренний враг» дипломатов. Наркоминдельцы протестовали против грубых попыток чекистов вмешиваться в сферу дипломатических отношений. Так, заместитель наркома иностранных дел М.М. Литвинов упрекал руководство ОГПУ (в частности и начальника КРО ОГПУ А.Х. Артузова) в том, что их подчиненные «…творят невообразимые вещи»: а) производят аресты иностранцев без предупреждения НКИД; б) проводят обыски и аресты иностранных граждан без достаточных обоснований; в) срочные и спешные запросы НКИД в ОГПУ нередко оставляют без ответа, или вообще даются неверные ответы; г) незаконно отказывают иностранцам во въездных и выездных визах[652].

Дипломаты стремились упорядочить свои отношения с ОГПУ. Еще в июне 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) приняло постановление «Об отношении ГПУ к иностранным миссиям в Москве и к нашим миссиям за границей», где, в частности, указало чекистскому ведомству: «…не принимать никаких репрессированных мер по отношению к членам иностранных дипломатических миссий, пользующихся иммунитетом без предварительного соглашения с одним из членов коллегии НКИД». Это указание распространялось и на сотрудников дипмиссий, не пользующихся дипломатическим иммунитетом, не иначе как с согласия члена коллегии НКИД[653]. Однако это постановление часто игнорировалось руководством ГПУ-ОГПУ.

В ГПУ-ОГПУ вяло и крайне неохотно шли на контакты с дипломатами. Особенно взаимоотношения обострились после смерти председателя ОГПУ Ф.Э. Дзержинского. По словам Г.В. Чичерина, «…руководители ГПУ были тем невыносимы, что были неискренни, лукавили, вечно пытались соврать, надуть…, нарушить обещания, скрыть факты… Аресты иностранцев вели к миллионам международных инцидентов, а иногда после многих лет оказывалось, что иностранца незаконно расстреляли… а нам ничего не было сообщено. ГПУ обращается с НКИД, как с классовым врагом»[654]. А масштабы арестов и задержаний иностранцев возрастали с каждым годом. Лишь за 10 месяцев 1924 года подразделениями КРО ОГПУ было задержано 926 человек, из которых 353 человека были осуждены или находились под следствием[655].

Нередко «активизм» КРО ГПУ приводил к серьезным внешнеполитическим конфликтам. В январе 1923 года сотрудниками КРО ГПУ были задержаны польский уполномоченный по делам репатриации (по другим данным военный апаше) Мерц и его помощник Эмиссарский-Пикель. При обыске у поляков нашли секретные документы советского военного ведомства. Польских дипломатов тут же зачислили в «шпионы». По настоянию НКИД было проведено расследование, которое выявило, что секретные бумаги польские дипломаты получили от осведомителя КРО ГПУ. После передачи материалов тот скрылся, а поляков немедленно арестовали и доставили на Лубянку. В дальнейшем чекисты не прилагали никаких усилий к розыску скрывшегося «тайного агента» поляков.

В Наркоминделе подобные действия назвали грубейшим нарушением норм международного права и потребовали немедленно освободить польских дипломатов. Контрразведчики стояли на своем, никакой провокации не было, а обнаруженные у поляков секретные документы свидетельствуют об их шпионской деятельности.

Арест дипломатов вызвал в Варшаве волну возмущения. Поляки прекратили выдавать транзитные визы, грозили разрывом дипотношений и разгромом советской дипломатической миссии. Советские дипкурьеры не могли попасть в СССР, путь через Польшу им был закрыт. Руководству НКИД пришлось жаловаться на противоправные действия ГПУ в Политбюро ЦК РКП(б)[656]. После разбирательств высшая власть поддержала сторону дипломатов. Поляков освободили на поруки, а ведомству Чичерина пришлось улаживать конфликт возникший по вине контрразведки ГПУ. Теперь им было необходимо, как указано в постановлении Политбюро ЦК, «…найти форму ликвидации дела Мерца, максимально используя это дело в политических целях»[657].