Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

― Кто вы такой? ― спросила Джозефина. ― Откуда вы все это знаете?

Немыслимо древний старик усмехнулся, и его лицо отразило столько вызывающего отвращение знания, что Кроуфорду пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвести взгляд. ― Мое истинное имя Франсуа де Лож, ― хотя запомнили меня под другим. Я родился в тот год, когда Жанну д’Арк сожгли на костре, и был студентом Парижского Университета, когда меня угораздило влюбиться.

Он тихо засмеялся. ― Недалеко от Университета, ― продолжал он, ― перед домом некой Мадемуазель де Брюйер, стоял большой камень ― вы видели его, сэр, когда злоупотребили моим гостеприимством. Студенты университета, должно быть, чувствовали его… странность, так как среди них он был известен как Le Pet-au-Diable, Бздех Дьявола. Я же никогда не называл его так ― как-то ночью я увидел женщину, в которую он превратился, и я ее боготворил. Вы знаете, о чем я говорю.

Он улыбнулся этому воспоминанию. ― Кода мне было тридцать два, я оставил Париж и суетную толпу и много, много лет странствовал вместе с ней, был ее счастливым любимцем. Я был в кругу моей новой семьи, и я встретил других подобных мне ― в том числе и самого Вернера, человека, который снова представил друг другу наши два рода. Четверки и Двойки под пристальным взглядом вечных троек.

Кроуфорд сдвинул брови и оторвался от окна. ― Это ведь загадка, да? Та самая, которую нам загадал сфинкс на вершине горы Венгерн. Что она означает?

― Ты не знаешь? Де Лож удивленно покачал головой. ― И что же ты сделал, просто угадал правильный ответ? Ответ, который по легенде дал Эдип, здесь не годится ― легенда здесь довольно точна, но все же недостаточно.

Кроуфорд попытался припомнить, как дословно звучала та загадка. Кто ходил на четырех конечностях, когда солнечный свет еще не изменился, а теперь имеет две, но когда солнечный свет изменится вновь и свет уйдет, будет снабжен тремя? Я подумал, что эта загадка своеобразное… ритуальное требование вежливого признания. Так что вместо «человек» я сформулировал ответ более широкий, чтобы он включал также и нефелимов ― я сказал: «Разумная жизнь на земле».

Старик хмуро кивнул. ― Это была счастливая догадка. Тебе также повезло пройти мимо призрака, который охраняет преддверие, того самого, о котором Гёте упоминает в Фаусте. «В ней каждый видит первую любовь[342]», ― говорит Мефистофель Фаусту. На самом деле, этот фантом для каждого вторгшегося выглядит как человек, которого он любил, а затем самым безобразным образом предал.

Джозефина покраснела, но все же нашла в себе силы еле-еле улыбнуться. ― Так на что она ссылается? ― спросила она. ― Я имею в виду, загадка.

― На скелеты, ― ответил ей де Лож. ― Ваш друг Шелли знает об этом. Почитайте его Освобожденного Прометея; «Сфера, что словно многие тысячи сфер[343]»… Английский де Ложа был еще хуже, чем его французский, к которому он тотчас же милосердно вернулся. ― Материя, каждый клочок того, что составляет этот мир и нас самих, состоит из того, что древние Греки называли атомы ― это крошечные сферы, приводимые в движение той же самой силой, что заставляет молнию обрушиваться с небес на землю, а огни святого Эльма плясать на реях[344] кораблей.

«Тетушка Ворон, ― подумал Кроуфорд, ― превращающая в корабли-призраки остовы древних кораблей».

― Каждая из этих сфер это «многие тысячи сфер», ― продолжил де Лож, ― так как центральное ядро окружено крошечными частичками электричества, которые образуют явно разделенные сферы ― и число этих частичек электричества на внешней сфере атома определяет, с какими другими атомами этот атом может объединяться. Эти частички электричества, словно конечности, с помощью которых атом может ухватиться за другие атомы, и три вида атомов являются основой для трех видов скелетов. Даже дошедшие до нас легенды об Эдипе описывают это четыре-и-два-и-три как способы опоры.

Кроуфорд неуверенно кивнул. ― Так что это за виды скелетов?

― Ну, ― сказал де Лож, ― нефелимы, так сказать Силиконарии, были первой разумной расой, которую носила земля, детьми Лилит, исполинами, что жили на земле во дни оны, и их скелеты были сделаны из того же материала, что и их плоть ― вещества, лежащего в основе стекла, кварца и гранита. Атомы этого вещества имели во внешней сфере четыре частички электричества. Затем солнечный свет изменился и нефелимы обратились в камень и в своем роде исчезли из поля зрения грядущего.

― Человечество стало следующей формой разумной жизни, и наши скелеты сделаны из того же самого вещества, что и морские раковины, мел и известь. А базовый элемент всего этого имеет две частички электричества во внешней сфере.

― А ответ на эту загадку подразумевает, что после того как солнечный свет изменится снова и солнце погаснет, единственными оставшимися разумными существами будут те самые горы, древние боги, и ты уже видел вещество, из которого будут состоять их скелеты ― тот легкий металл из которого была сделана моя кухонная утварь, помнишь? Там, в моем маленьком домике-лодке в Карнак? Это самый распространенный метал на земле, как правило всегда присутствующий в глине и квасцах[345], и, конечно же, его атомы имеют во внешней сфере тройку электрических частиц.

Кроуфорд вспомнил, как увидел серебристый металл, обнаженный лавиной на склоне горы Венгерн ― проводник назвал его argent de l'argile, глиняное серебро.

Затем его внимание снова переметнулось к огням на дороге. К ним приближалось множество факелов ― гораздо больше, чем могла нести группа, которую он видел чуть раньше, слуги Байрона не смогут сдержать такую толпу.

― Нужно убираться отсюда, ― поспешно сказал он Джозефине. ― На лестницу к черному ходу, нет времени собирать вещи. В этот миг он был особо признателен Шелли за его двадцать фунтов.

Глаза Джозефины широко распахнулись, когда он взглянула в окно, и она тотчас же двинулась к двери с Кроуфордом следующим за ней по пятам.

На лестнице Кроуфорд заметил, что де Лож следовал за ними. ― Может, отвлечешь эту шайку? ― сердито шепнул он старику. ― Они же вроде твои друзья.

― О нет, не друзья, уверяю тебя ― пропыхтел де Лож. ― Они меня убьют, но не тем способом, который мне нужен. Я иду с тобой.

Не было никакого шанса ускользнуть незамечеными через парадную дверь, поэтому Кроуфорд вывел их через черный ход и повел темнеющим полем, по которому прошлой ночью ступал Байрон с телом своей мертвой дочери на руках. Он был рад, что слуги Байрона не видели их бегства, так как их преданность вызывала у него теперь серьезные подозрения.

Их трио медленно двигалось сквозь сухую траву, стараясь не производить шум, способный навести на их след, и, в конечном счете, они обнаружили себя на ощупь пробирающимися через церковное кладбище, куда должно быть и направлялся Байрон. Небо было глубокого цвета индиго и неуклонно погружалось в темноту, но Кроуфорд различил маленький свеженасыпанный земляной холмик под оливковым деревом возле ограды кладбища. Он провел их еще несколько ярдов, а затем опустился на землю.

― Думаю, здесь нам ничего не грозит, ― тихо сказал он. ― В любом случае, это место ничем не хуже других. Не стоит вслепую шарить в темноте, когда преследователи знают тут все тропинки, к тому же они, скорее всего, не будут искать нас на освященной земле.

За время их долгой скрытной прогулки он кое-что вспомнил ― например, как Байрон опознал песню, которую Кроуфорд пел в Альпах, ту самую, которую он выучил у де Ложа, ― и был теперь уверен, что знает другое имя де Ложа, то самое, под которым, как он сказал, его запомнили.

― Итак, месье Вийон, ― прошептал Кроуфорд, когда они все уселись на все еще теплую, укрытую травой землю, ― значит, вы, намерены путешествовать вместе с нами?

Из темноты донесся тихий смех старика. ― А ты смышленый парень. Да, после того как ты очевидно поборол свое нежелание принимать участие в утоплениях, я хочу завербоваться в этот… последний круиз поэтов.

Кроуфорд понимал, о чем его просит старик, понимал он так же и то, что теперь, зная все то, что он знал, не сможет ему отказать. ― Ну, ― тихо сказал он, ― Шелли в любом случае не позволит тому английскому Юнге Чарльзу Вивьену отправиться вместе с ним ― ему такое крещение определенно ни к чему. Так что да ― не вижу причин, почему бы для вас не нашлось места на борту.

ГЛАВА 17

. . . Подводит тление итог его словам.

Вокруг разбитого гигантского остова

Пески бескрайние как прах струились там.

— Перси Биши Шелли[346]

Процессии священников и верующих в течение нескольких дней

шествовали мимо, вознося молитвы о дожде; но либо боги прогневались на них,