Гвоздь в башке - Николай Чадович

Как-то раз во время очередной проповеди во фракийском храме Диониса, где присутствовали одни только минотавры, некто по имени Сидоний, состоявший писцом при коллегии судей, напрямик спросил Перегрина:

– А зачем кефалогеретам и людям жить в согласии, если последние так или иначе подлежат истреблению? В будущем царстве потомков Астерия Непобедимого для людей нет места. Тем самым твое учение противоречит заветам нашего праотца.

На это устами Перегрина я ответил так:

– Да будет тебе известно, любезный Сидоний, что когда-то на свете не было собак, а только одни волки. Они причиняли огромный урон стадам, а при случае задирали и одиноких путников. От ловчих ям, стрел и отравленных приманок проку было мало. Так продолжалось до тех пор, пока какой-то умник не догадался приручить попавшего в ловушку молодого волка. Минуло много веков. Теперь волки уцелели только в непроходимых чащах и неприступных скалах. Их род почти угас. И виной тому кровные братья волков – собаки. Такая же судьба ожидает в будущем и людей. Все, кто враждебно настроен к кефалогеретам, исчезнут, а возле нас останутся жить совсем иные существа – бесконечно преданные и целиком зависящие от нашей воли.

В другой раз не менее коварный вопрос задал Перегрину человек:

– Из тысячи кефалогеретов лишь один стал относиться к людям немного мягче. Остальные продолжают казнить нас за малейшую провинность, морят голодом и посылают на непосильные работы. А ты заставляешь нас терпеливо сносить унижения, да еще и боготворить мучителей. Я не могу понять, кто ты такой – блаженный, мало что смыслящий в этой жизни, или лицемер, пытающийся любым путем укрепить всевластие быкоголовых чудовищ.

Мой ответ этому бунтарю был таков:

– Ты замечаешь, как растет дерево? Нет. А как вода и ветер точат скалы? Тоже нет. Почему же ты хочешь увидеть плоды наших духовных трудов уже сегодня? Ведь мы славим Диониса Искупителя всего несколько лет. Этого времени недостаточно даже для того, чтобы ребенок превратился в подростка. Ты сам говорил, что один из тысячи кефалогеретов изменился к лучшему. Разве это мало? К закату твоих дней их будет уже двое. При жизни твоего сына – пятеро. При жизни внука – все десять. И так далее. Просто надо набраться терпения. Божья мельница мелет медленно, но верно. Сейчас речь идет не о твоем собственном спасении, а о спасении рода человеческого. Когда большинство кефалогеретов признают Диониса Искупителя верховным богом, страдания людей завершатся. Но прежде минет немало времени…

В соседней Македонии, стране еще более дикой, чем Фракия, последователи Диониса, доведенные жестоким обращением до крайности, подняли бунт.

Против них послали карательный отряд, целиком составленный из минотавров. Когда запахло настоящей кровью, двое быкочеловеков отказались поднять оружие на братьев по вере. Смутьянов заковали в железо и увезли в неизвестном направлении.

Бунт удалось усмирить, но при этом погибло свыше сотни минотавров. Людские жертвы были неисчислимы. Ночью над всей страной стояло багровое зарево, затмевавшее звезды. Как я и предполагал заранее, проповедь добра на деле обернулась злом.

Перегрин одинаково осудил и бунтовщиков, и карателей, но несколько тысяч фракийских земледельцев, каменотесов, пастухов и носильщиков, вооружившись чем попало, ушли в Македонию.

Спустя еще несколько дней его самого вызвали в столицу. Приглашение было анонимным, но те, кто его доставил, дали понять, что отказ чреват непредсказуемыми последствиями.

Перегрин догадывался, какой прием ожидает его в столице, однако смело покинул родной дом, предварительно попрощавшись с самыми близкими из единоверцев, и выставил для угощения весь остаток чачи.

Огромная толпа людей сопровождала Перегрина вплоть до границы с Фтиотидой, где его ожидал высланный навстречу конвой. В пути свободу пророка никто не ограничивал, но и добрым словом не поминал.

По прибытии в столицу Перегрина немедленно доставили в тот самый храм, где я впервые глянул на этот мир его глазами. Здесь вольнодумца уже поджидал всесильный хромец. На сей раз их беседа происходила наедине.

– Я не знаю, что с тобой делать, любезный Перегрин, – откровенно признался верховный блюститель веры. – Если весь дом объят пламенем, то уже поздно гасить головешку, послужившую причиной пожара. Впрочем, я не держу на тебя зла. Ты всего лишь игрушка в руках рока. Не было бы тебя, явился бы кто-нибудь другой. Конечно, тебя следовало бы обезвредить раньше, но на свою беду я осознал это слишком поздно. Только не тешь себя надеждой, что делу Астерия Непобедимого нанесен непоправимый урон. Люди бунтовали и прежде, да еще как. К концу осени с твоими выкормышами будет покончено. Вместе с ними исчезнет и память о Перегрине Протее, а Дионис Искупитель вновь превратится в Диониса Буйного, малозначительного и непопулярного божка. Что касается тебя, любезный Перегрин, то остаток жизни ты, скорее всего, проведешь в тайной подземной тюрьме, наедине с костями тех, кто запятнал себя вероотступничеством в былые времена… Хотя я мог бы предложить тебе и другой вариант. Желаешь знать, какой?

– Желаю, – ответил Перегрин, спокойный, как никогда (но сколько сил мне это спокойствие стоило!).

– Ты будешь прощен, если поможешь умертвить химеру, рожденную твоими бредовыми идеями. Надо полагать, что у тебя это получится лучше, чем у кого-либо другого… Видишь, я переворачиваю песочные часы. К тому времени, как их верхняя чашка опустеет, ты должен сделать выбор – темница или сотрудничество.

– Меня не устраивает ни то, ни другое, – сказал Перегрин, лишенный мною собственного мнения. – Но уж лучше терпеть позор, чем живьем гнить в темнице.

– Не думал я, что ты так быстро сдашься, – произнес колченогий задумчиво. – Не думал…

Похоже было, что он слегка разочарован. Конечно, победа, доставшаяся без борьбы, мнится полупобедой. Эх, знал бы этот гад, какие разочарования ожидают его в дальнейшем!

Близились очередные празднества в честь Диониса, и Перегрину позволено было произнести проповедь, каждое слово в которой пришлось согласовывать с колченогим.

Смысл проповеди был такой – дионисийская вера не отменена, но подлежит серьезной ревизии, вакхические шествия временно прекращаются, а жертвы богам отныне следует приносить в строгом соответствии с их олимпийским статусом (согласно которому место Диониса было чуть ли не под шконкой). Кроме того, все бунтовщики объявлялись вероотступниками и врагами человеческого рода.

Выйдя к народу, Перегрин успел произнести всего две фразы. В первой он огульно проклял всех Олимпийцев, а во второй призвал своих сторонников стоять за истинную веру до конца.