Ангелология - Даниэль Труссони

Эванджелина рассматривала открытки одну за другой. На первой, датированной декабрем восемьдесят восьмого года, был изображен ангел, играющий на золотой трубе, его белые одежды были украшены золотом. Раскрыв ее, она обнаружила закрепленный внутри обрывок кремовой бумаги. Сообщение, написанное темно-красными чернилами изящным бабушкиным почерком, гласило:

«Предупреждаю тебя, милая Эванджелина, понять значимость лиры Орфея оказалось необычайно трудно. Легенда так плотно окружает Орфея, что невозможно разобраться, как именно протекала его земная жизнь. Мы не знаем ни года его рождения, ни его истинного происхождения, ни реальной величины его таланта. Предполагается, что он родился от музы Каллиопы и речного бога Эагра, но, разумеется, это миф, и наша задача — отделить мифологию от истории, легенду от факта, волшебство от правды. Действительно ли он научил человечество поэзии? Нашел ли он лиру во время своего легендарного путешествия в подземный мир? Обладал ли такой огромной властью всю жизнь, как утверждает история? В шестом веке до нашей эры он был известен в греческих землях как великий певец и музыкант, но как у него оказался инструмент ангелов, историки до сих пор не знают, хотя и широко обсуждали этот вопрос. Работа твоей матери лишь подтвердила давние теории о важности лиры».

Эванджелина перевернула лист, надеясь увидеть продолжение. Очевидно, сообщение было фрагментом большого послания. Но она ничего не нашла.

Она окинула взглядом спальню — от усталости все расплывалось перед глазами. Потом снова вернулась к открыткам, развернула следующую, затем еще одну. К каждой были прикреплены одинаковые кремовые листочки с разрозненными отрывками текста. Из одиннадцати открыток только в одной содержалось нечто похожее на начало или конец письма. Непронумерованные страницы были подколоты вразброс, не в хронологическом порядке отосланных писем. Эванджелине казалось, что это просто какой-то бесконечный поток слов. Дело усложняло и то, что почерк был очень мелким, и ей приходилось напрягать глаза, чтобы прочитать письма.

Просмотрев страницы, Эванджелина разложила открытки по конвертам, ориентируясь по датам погашения марок. От напряженных попыток разобрать путаницу бабушкиных писем в висках запульсировало. Она плохо соображала, боль в висках усиливалась. Ей пора было заснуть несколько часов назад. Связав письма вместе, она аккуратно уложила их под подушку, чтобы не согнуть и не помять. Надо было поспать, чтобы восстановить силы.

Даже не надев пижаму, она сняла ботинки и рухнула на кровать. Простыни были восхитительно прохладными и мягкими, нежно касались кожи. Подтянув к подбородку стеганое ватное одеяло и поерзав ногами в нейлоновых чулках, Эванджелина провалилась в глубокий сон.

Железнодорожная линия Метро — Северный Гудзон,

где-то между Покипси и Гарлемом,

станция «125-я улица», Нью-Йорк

Верлен успел на последний вечерний поезд на юг. Справа от рельсов протекала река Гудзон; слева в ночное небо поднимались заснеженные холмы. В поезде было тепло, светло и пусто. Пиво, выпитое в милтонском баре, и медленное покачивание вагона успокоили его. Он смирился, даже почувствовал удовлетворение. Хотя мысль об оставленном «рено» приводила его в ярость, правда такова, что он больше не получит свою машину в рабочем состоянии. Это была модель с приземистым корпусом, ее простой дизайн напоминал ранние «рено» послевоенной эпохи. Подобные автомобили Верлен видел только на фотографиях, их никогда не импортировали в Соединенные Штаты, а сам Верлен никогда не был во Франции. Теперь же машина была разбита и распотрошена.

Но лишиться добытых сведений было еще хуже, чем потерять машину. На заднем сиденье, в сумке, которую похитили люди Григори, лежали не только тщательно систематизированные материалы, но и папка с его докторской диссертацией. Там были сотни страниц ксерокопий и прочих записей о связях Эбигейл Рокфеллер с Музеем современного искусства, которые он собрал за год, работая на Персиваля Григори. Он сделал копии с большей части материалов, но встречи с Григори и его людьми очень сильно выбили его из колеи. Он не мог вспомнить, сколько материалов о Сент-Роузе и Эбигейл Рокфеллер он дублировал, и не помнил, что именно сунул в сумку и оставил на заднем сиденье. Ему необходимо было попасть к себе в кабинет и проверить бумаги. Пока он только надеялся, что создал запас наиболее важных документов. Несмотря на все, что произошло за последние часы, у него оставалось некоторое утешение — во-первых, оригиналы писем Инносенты к Эбигейл Рокфеллер были заперты в его кабинете, а во-вторых, архитектурные чертежи монастыря Сент-Роуз были при нем.

Сунув раненую руку во внутренний карман пальто, он вытащил сложенные чертежи. Когда Григори пренебрежительно отнесся к ним в Центральном парке, Верлен почти поверил, что они ничего не стоят. Но зачем тогда Григори послал бандитов, чтобы взломать его автомобиль, если чертежи не имеют никакой ценности?

Верлен развернул бумаги на коленях, и его взгляд упал на печать с лирой. Ему очень хотелось понять странное совпадение изображения на печати с кулоном Эванджелины. Все, что касалось лиры, начиная от ее присутствия на фракийской монете и заканчивая появлением на эмблеме Сент-Роуза, казалось, имеет под собой мифологическую подоплеку. Как будто он смешал символизм и реальный смысл, которые вычленял в своих исследованиях. Возможно, он наложил свой личный опыт на ситуацию, вывел связи там, где их не существовало, нафантазировал и сделал из мухи слона. Теперь же, сев в поезд и успокоившись настолько, чтобы все обдумать, Верлен задавался вопросом, не слишком ли остро он отреагировал на кулон в виде лиры. Ведь оставался шанс, что люди, взломавшие его «рено», не имели отношения к Григори. Вполне возможно, что существовало другое, не менее логическое объяснение причудливых событий, случившихся в этот день.

Верлен взял фирменный лист бумаги Сент-Роуза и положил его поверх чертежей. Бумага была плотной, розовой, с искусно выполненной «шапкой» из роз и ангелов в пышном стиле Викторианской эпохи. Как ни странно, Верлену это весьма понравилось, несмотря на его любовь к модернизму. Тогда он промолчал, но Эванджелина ошибалась, говоря о том, что мать-основательница разработала эту бумагу двести лет назад, — изобретение химического метода изготовления бумаги из древесной целлюлозы и техническая революция, которая способствовала развитию почтовых услуг и позволила отдельным людям и компаниям делать индивидуальные бланки, произошла не раньше 1850 года. Почтовая бумага Сент-Роуза, скорее всего, была создана в конце девятнадцатого века, а для «шапки» использовались рисунки матери-основательницы. Такая практика стала необычно популярной во время «позолоченной эры». Светские личности, подобно Эбигейл Рокфеллер, любили делать меню званых обедов, визитные карточки, приглашения, личные конверты и бланки для писем с родовыми гербами и символами обязательно на бумаге высшего качества. За последние годы он продал на аукционе множество старинных наборов такой бумаги, изготовленной на заказ.