Нефритовый Грааль - Аманда Хемингуэй

— Джордж — тупица, — пробормотала Хейзл, которой нужно было на кого-то сорваться, пусть даже в его отсутствие.

— И еще, — подытожил Натан, — если бы мы не стали следить за собранием, мы бы никогда не побежали за карликом и не узнали бы, что он сделал с Граалем. Дядя Барти был нами весьма доволен.

— Гоняться за преступниками опасно. — В тоне Анни недоставало убежденности, и она сама это понимала. Все происходящее в данный момент было опасно, а она ничего не могла поделать.

Анни подала детям клубнику со сливками и с удовлетворением отметила, что по крайней мере аппетит сына не пострадал.

— Постарайся выбросить все из головы, — посоветовала она Хейзл, чувствуя, что ее слова звучат глупо и неуклюже. — Понимаю, тяжело впервые увидеть мертвеца, но… ведь это просто как старая скинутая одежда. Дух отбрасывает то, что больше ему не нужно.

— Похоже, его духу не предоставили выбора, — заметил Натан.

Поздно вечером он забрался к окошку на чердаке и взглянул на звезду. «Охватывает ли она своим взором, что творится в лесу?» — гадал Натан. Быть может, Белая Маска с безразличием наблюдал из другого мира за убийцей Дитера фон Гумбольдта? Звезда, которая вовсе не была звездой, продолжала все так же светить. Натан лег спать в надежде увидеть во сне комнату с хрустальными сферами и эфирным изображением своего мира, и Кванжи Лей в Глубоком Заточении — в белой цилиндрической камере; надежда обманула его: мальчик спал без сновидений.

Наутро Побджой отправился в Торнхилл побеседовать с Бартелми. Он не стал брать с собой Белинду Хейл, поскольку надеялся на неформальный разговор. Инспектор не стал предупреждать Бартелми о своем визите по телефону, однако хозяин как будто ничуть не удивился его приходу, приготовив кофе с печеньем точно в ожидании гостя. Побджой всегда считал, что печенье — нечто из пакетика, напоминающее подслащенный песок. Никогда прежде ему не доводилось пробовать что-либо подобное. Иногда опрашиваемые предлагали Побджою спиртное — он всегда отказывался, опасаясь, как бы это не повлияло на его беспристрастность. Ему никогда не приходило в голову, что его непредвзятость сможет поколебать печенье. До сего момента. Такая мысль зародилась у него только теперь, и то на несколько секунд, пока печенье не завладело им всецело и вкусовые рецепторы не поддались на его обольщение.

— Я хотел узнать, — заговорил Побджой, — не снабдите ли вы меня кое-какой информацией по некоторым вопросам.

Он хотел было добавить, что их беседа — простая формальность, однако вовремя спохватился: этот прием уже исчерпал себя на страницах детективных романов, и больше на него никто не покупался.

— Какого рода?

— Начнем с ограбления. Кому принадлежала мысль перевезти чашу из Лондона — и почему именно сюда? Если претенденты желали встретиться на нейтральной территории, чем был плох, скажем, гостиничный номер? Этот дом оказался ненадежным пристанищем, в чем они убедились на собственной шкуре, а вы участвуете в данном деле лишь в роли советника. Так почему здесь?

— Так предложила миссис Торн, — объяснил Бартелми. — Я считал, что она вас уже информировала. Этот дом, как вы наверняка знаете, когда-то принадлежал ее роду, здесь хранился Грааль. Полагаю, ей хотелось произвести на Бирнбаума и фон Гумбольдта впечатление с помощью всего арсенала семейных традиций Торнов — чтобы привлечь историческую правду на свою сторону. С Бирнбаумом так все и вышло. Я никогда не встречался с фон Гумбольдтом, однако на основании того, что мне доводилось о нем слышать, я сомневаюсь, чтобы данный фактор оказал подобное влияние и на него.

— И потому чашу привезли сюда? Чтобы Бирнбаум полюбовался на сосуд в историческом обрамлении, раскаялся в том, что посмел претендовать на него, и отступился?

— Отлично сказано, — улыбнулся Бартелми, пододвигая гостю блюдо с печеньем. — Уверен, тот же самый довод использовала миссис Торн, чтобы убедить фон Гумбольдта привезти сюда чашу. Только инстинкт мне подсказывает, что на самом деле она руководствовалась более сложными мотивами. Она твердо верит, что, продав чашу, ее предки в чем-то провинились, и ей предстоит исправить их ошибку. Можно сказать, что для нее это вопрос родовой чести. Возвращение чаши в родной дом даже на один вечер было важным шагом, неким жестом, доказывающим ее приверженность цели.

Бартелми не стал упоминать о том, какую роль играл Эрик. Фигурирование в деле другой вселенной только все усложнило бы.

«То, что он говорит, звучит как псевдопсихологическая ерунда», — думал Побджой. Однако печенье притупило обычно бескомпромиссную ясность его ума, и инспектор не стал оспаривать услышанное.

— Могла ли она подстроить ограбление?

— Полагаю, да, — как и любой другой; тем не менее не думаю, что так оно и было. У миссис Торн достаточно сильная позиция, чтобы вернуть чашу на законных основаниях. И если бы данный предмет оказался у нее незаконно, полагаю, это бы сильно пошатнуло ее нынешнее положение. Не забывайте, что она вовсе не желает продавать чашу, так что если бы она ее заполучила, то оставила бы у себя.

— Если только не скрыла своих истинных намерений.

— О нет, она не лгала, — проговорил Бартелми с тихой уверенностью, передавшейся Побджою.

— Кто еще знал, что чашу привезут сюда?

— Разумеется, персонал «Сотбис»; вы наверняка уже это проверили. Не знаю, быть может, Бирнбаум или фон Гумбольдт сообщили еще кому-то. Я поделился лишь с Анни Вард — она приходится мне племянницей; было бы глупо подозревать ее.

— Да, — согласился Побджой с неожиданной для самого себя теплотой в голосе. — Верно.

— Дети знали лишь потому, что дети всегда все знают, — продолжал Бартелми, — однако не думаю, что слух распространился по всей деревне. Анни могла обмолвиться разве что в разговоре с Майклом Аддисоном: они дружат. Он историк, так что данный предмет мог его заинтересовать. Полагаю, вы с ним встречались. Однако помните: ценность чаши до сих пор под сомнением, а значит, грабителю была нужна она как таковая, а не то, что за нее можно выручить. Это значительно сужает круг предположений.

— А как насчет карлика? — спросил Побджой. — Вы видели его?

— Нет, я как раз отлучился из комнаты. Разбушевалась буря, погас свет, в доме стало необычайно темно. Полагаю, у людей разыгралось воображение.

Хотя Побджой сам придерживался того же мнения, он ощутил непреодолимое желание поспорить.

— А дети? Мог ли кто-то из них совершить кражу?

— Вы видели их, — ответил Бартелми. — Они подростки. Хейзл невысока, однако для карлика все же великовата. А Натан растет не по дням, а по часам. К тому же их наверняка бы узнали.