Меч императора Нерона - Михаил Иманов

— Вот,— сказала женщина, и Никий, вздрогнув, посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы. Она подняла руку и, приложив ладонь ко лбу, всхлипнула, потом повторила срывающимся голосом: — Вот.

Никий обошел ее и пригнулся к больному, как бы внимательно прислушиваясь к его дыханию, и вдруг, решительным движением сдернув одеяло, прислонил ухо к его груди. В груди Аннея Спарса клокотало. Он подумал: «Поздно», то ли имея в виду состояние больного, то ли то, что поздно отступать. И, распрямившись, сказал женщине самым решительным тоном — так говорят только знающие себе цену врачи и люди, привыкшие повелевать:

— Мне понадобятся две дюжины перепелиных яиц и кувшин молока ослицы.

Женщина, не понимая, смотрела на него.

— Молока...— произнесла она, едва шевельнув губами.

— Молока ослицы,— чуть раздраженно повторил Никий и добавил, нахмурившись: — Я надеюсь поставить его на ноги, но при одном условии — ни один местный врач не должен переступать порога этого дома. Знаю я этих..,— Он не договорил, но потом уже мягче произнес, указывая рукой на дверь.— Нельзя терять время, это должно быть доставлено мне еще сегодня.

Женщина болезненно улыбнулась, покивала и быстро вышла из комнаты, а Никий почувствовал, что ноги плохо держат его, и осторожно присел на край ложа, аккуратно сдвинув ногу больного.

Глава шестнадцатая

Время вдруг пошло стремительно, Никий перестал его замечать.

Перепелиные яйца и молоко ослицы доставили очень быстро, к вечеру того же дня. Ждать, пока яйца протухнут, не было времени (да и смысла тоже) — с каждым часом состояние больного делалось все хуже. Никий разбил яйца, смешал их с подогретым молоком, добавил туда меду и с помощью слуг смазал грудь и шею Аннея Спарса получившейся смесью. Несколько часов спустя смесь застыла, образовав плотную корку. Ночь прошла тревожно: больной бредил, стонал. Несколько раз Никий сам поил его теплым молоком с медом. Утром корку на груди смыли не без труда и тут же намазали смесью снова. Давно не молившийся Никий в эту ночь молился истово и горячо. Призывал Бога, вспоминал учителя Павла, просил сотворить для него чудо.

На третью ночь у больного начался бред. Женщина, встретившая Никия (она оказалась хозяйкой дома, дальней родственницей Аннея Спарса), плакала, спрашивала у Никия поминутно:

— Он умирает?! Умирает?!

Никий, как мог, спокойно отвечал, что нет, не умирает, что лечение идет своим ходом и такое состояние вполне объяснимо. Она плохо слушала, горестно трясла головой, рыдала еще громче. Никий приказал слугам увести ее и не пускать к больному. Подошел к постели находившегося в бреду Спарса, сказал вполголоса:

— Не умирай! Очень прошу тебя, не умирай!

И тут случилось странное — больной как будто услышал: перестал бредить, повернулся к Никию и внимательно на него посмотрел. Никий вздрогнул и в страхе попятился.

Все это продолжалось лишь несколько мгновений: Анней Спарс снова стал бредить, пот градом катился по его разгоряченному лицу. Но Никий почувствовал, что происшедшее не случайность, что Бог услышал его и подал знак. И он упал на колени там, где стоял, и воздал хвалу Богу.

С этой минуты он непоколебимо верил, что Анней Спарс не умрет. Уже под утро его сморил сон, и он уснул там, где молился, на полу у ложа. Спал, словно провалившись в немую темноту, а проснулся внезапно — поднял голову, прислушался со страхом. Было тихо, ему почудилось, что больной не дышит. Он не мог заставить себя встать, от вчерашней уверенности не осталось и следа. Он ощутил такой приступ страха, что тело стала бить мелкая дрожь, и он не в силах был унять ее.

Тут он услышал скрип половиц и оглянулся — в комнату вошла хозяйка. Она не смотрела на него, ее неподвижный взгляд был устремлен на ложе. У Никия перехватило дыхание, он ждал, что сейчас раздастся страшный крик. Но крика не последовало, вместо него он различил едва слышно сказанное:

— Подойди, Марция.

Голос шел сверху, от ложа, но Никий не поверил в это, пока хозяйка, в свою очередь, не позвала:

— Анней!

— Подойди,— шепотом повторил больной.

Никий поднялся только тогда, когда женщина подошла к больному и обняла его голову руками. Никий выглянул из-за спины. Лицо Аннея Спарса было бледно, глаза блестели, он смотрел на женщину и силился улыбнуться.

С этого дня больной начал быстро выздоравливать — так быстро, что все домашние смотрели на Никия как на бога, спустившегося к ним с небес. Слуги бежали исполнять любое его желание, хозяйка дома, Марция, стала по-матерински нежна. В те дни Никий редко заходил к Аннею Спарсу и задерживался ненадолго — быстро осматривал его, предписывал питье и уходил. Спарс был еще слаб, но уже разговаривал довольно легко, а Никий боялся разговора. Кто бы знал, как он этого боялся!

Но неизбежное произошло. Больной в то время уже свободно сидел в постели. Он спросил Никия с улыбкой:

— Марция сказала, что тебя зовут Валерий и ты прибыл из Рима. Кто тебя послал?

Никий замялся, вспоминая выскочившее из головы имя сенатора, но женщина, стоявшая за его спиной, произнесла:

— Публий Рутелий. Его прислал к тебе сенатор Публий Рутелий.

— Публий Рутелий? — недоуменно повторил больной.— Мне известно это имя, но я с ним совсем незнаком. В любом случае он вряд ли будет испытывать в отношении меня добрые чувства. Это странно, это очень странно. И он сказал тебе, чтобы ты...

Анней Спарс не договорил, перехватив умоляющий взгляд Никия. Некоторое время он пристально смотрел на него, потом обратился к женщине:

— Иди, Марция, я позову тебя позже.

Когда женщина вышла, он сказал, улыбнувшись, Никию:

— Ты можешь говорить со мной откровенно и без страха, и не только потому, что ты спас мне жизнь. Если не хочешь говорить, я не буду принуждать тебя. В любом случае я твой должник и сделаю все, чтобы помочь тебе, если это нужно. Прости, что я неосторожно сказал это при Марции, но я в самом деле не знаю Публия Рутелия.

— Я тоже незнаком с ним,— вздохнул Никий.— Я только слышал это имя и назвал... назвал первое попавшееся.

Анней Спарс посмотрел на Никия с нескрываемым удивлением, чуть склонив голову набок:

— Вот как!

— Я бежал из Рима сразу же после смерти Аннея Сенеки.

— Сенека умер? — поморщившись, спросил Спарс,— Я не знал этого. Рассказывай.

Рассказ для Аннея Спарса был приготовлен Никием давно, можно сказать, что он выучил его наизусть. Но говорил он сейчас вполне артистически: заикался, краснел, вздыхал поминутно. Спарс слушал внимательно и с очевидным участием.

Никий не назвал своего настоящего имени, и для Аннея Спарса остался Валерием. Он рассказал, что жил в доме Сенеки несколько последних лет в качестве его ученика и («так называл меня сам Сенека») приемного сына. Он занимался искусствами, философией, врачеванием. Будущее казалось безоблачным даже тогда, когда Сенека отдалился от дел и стал уединенно жить на своей вилле. Но неудавшийся заговор против Нерона все разрушил — и мечты, и надежды — и поставил даже жизнь Никия под угрозу. На виллу прибыл центурион с отрядом преторианских гвардейцев с приказом императора для Аннея Сенеки — принять смерть. Перед тем как уйти из жизни, Сенека успел сказать ему об Аннее Спарсе, назвав его человеком благородным и добродетельным. Сенека пояснил, что это наилучшее убежище для Никия, ведь ученика опального философа вряд ли оставят в покое. А Спарс живет уединенно, его подзабыли в Риме, и никто там Никия искать не будет. Он бежал, направляясь в Брундизий, но здесь, в Капуе, остановившись на постоялом дворе, узнал от словоохотливого хозяина, что Анней Спарс тяжело заболел и лежит в доме своей родственницы и что врачи говорят, будто нет никакой надежды на выздоровление. Тогда Никий, серьезно занимавшийся врачеванием, придумал историю о Публии Рутелии, явился в дом и взялся за лечение.

— Прости,— сказал Никий в заключение,— я проник в дом обманно, но как я мог открыться Марции!

— Ты великий врач, хотя и молод,— проговорил Анней Спарс.

Никий скромно пожал плечами:

— Просто Сенека интересовался медициной и научил меня кое-чему.

— Неужели Сенека еще помнил меня? — с недоверчивым удивлением произнес Анней Спарс,— Мы, правда, встречались когда-то и я был горячим поклонником его таланта, но... Такой великий человек, как он, и такой скромный гражданин, как я! Невероятно!

Никий почувствовал, что Анней Спарс не вполне верит его истории, но, как бы не заметив ничего, стал рассказывать о Сенеке, присовокупляя такие подробности, которые мог знать лишь человек, в самом деле живший в доме старого философа. Анней Спарс слушал с живым интересом, и постепенно его недоверие исчезло — Никий был так открыт, так наивен. Кроме того, так хорошо образован. Да и вряд ли человек, замысливший зло, стал бы с таким самоотречением спасать будущую жертву.